Дерзкий рейд

Но уже через несколько мгновений, когда они сошлись на середине круга, самодовольная усмешка сбежала с лица Сулеймана. Ему стоило больших усилий удержать на темных искривленных губах некое подобие улыбки. Он почувствовал в руках молодого пастуха железную хватку батыра и понял, что победа на этот раз легко ему не достанется.

Они долго топтались на середине круга, цепко ухватившись друг за друга, уперевшись плечо в плечо, выбирая удобный момент, чтобы провести бросок. Оба были начеку. На каждый прием тут же следовало ответное защитное действие.

— Сулеке! — подбадривали аульчане. — Давай! Давай!

— Нуртаз, вали его! — шумели джигиты. — Вали!

Сулейман старался изо всех сил, однако оторвать, приподнять пастуха от земли он никак не мог, тогда он попытался обманным приемом столкнуть, бросить на траву соперника. Но не тут-то было! Нуртаз ловко уходил из хитроумных ловушек и ставил признанного борца в довольно трудное и, если смотреть со стороны, весьма смешное положение: внешне Сулейман был и рослее, и мощнее, казалось, ему ничего не стоит заграбастать молодого парня и шмякнуть спиной на землю, но вот именно этого ему никак не удавалось! Жилы на толстой, покрасневшей шее борца вздулись, стали похожими на веревки, а лицо заблестело, залоснилось от обильного пота.

— Выдавливай жир! — весело кричали Нуртазу джигиты Габыш-бая.

Юноша тоже тяжело дышал. Сдвинуть с места такую тушу не так-то просто. К тому же Сулейман начал применять запрещенные приемы, которые со стороны сразу и не заметишь. Пастух почувствовал, что настала решительная минута. На хитрость надо отвечать хитростью. Он чуть расслабил руки, словно не в силах был сдержать напора, и Сулейман сразу воспользовался моментом. Это как раз и нужно было Нуртазу. Пастух в самый последний миг вдруг сделал резкое движение, как бы слегка присел, — и борец оказался в воздухе. От неожиданности он охнул, потом яростно засучил в воздухе ногами, пытаясь своей массой опрокинуть соперника. Но ничего у него не вышло. Тогда, падая, Сулейман успел больно ударить пастуха коленом в пах.

— Уа! Апырай! — радостно орали джигиты, повскакали на ноги и размахивали руками. — Дос! [18]

Нуртаз, превозмогая боль, стоял в кругу и, порывисто дыша, улыбался. Сулейман, который уж несколько лет не знал поражения, впервые на глазах своих земляков шлепнулся лопатками на землю, тяжело поднялся и, ни на кого не глядя, быстро пошел из круга. Аульчане сочувственно что-то ему говорили, почтительно расступились.

— Приведите коня! — повелел бай Исамбет Ердыкеев своим слугам, плохо скрывая недовольство. — Победитель, как положено, получает награду!

18

Дос — радостное восклицание.

Молодой широкогрудый жеребец с тонкими жилистыми сильными ногами, едва его вывели на круг, вызвал возгласы одобрения. Степняки понимали толк в лошадях. Высокий, каурой масти, вдоль широкого хребта темный ремень, грива густая, почти черная, и хвост такой же, темный. Выгнув дугою шею, конь осторожно водил удивленным зрачком, прядал ушами.

Победителю поднесли чашку с кумысом. Нуртаз взял ее двумя руками, поднес ко рту и, не отрываясь, единым духом выпил. Потом он потрепал коня по шее, все еще не веря, что жеребец принадлежит ему, и пружинисто вскочил на него.

— Мой достархан всегда открыт для настоящего балуана, — сказал Ердыкеев. — Прошу к нашей юрте, отведать казы-карта [19] и бешбармака.

— Спасибо, достопочтенный хозяин. — Нуртаз почтительно приложил ладонь к сердцу и спросил, обращаясь к Габыш-баю: — Я свободен, ага?

— Все мы, дети Али-Полосатого, свободные люди, — по-отечески ответил Габыш-бай. Он был рад победе своего пастуха, но в то же время не очень доволен щедростью Ердыкеева, ибо дарить такого чистокровного скакуна просто так, за несколько минут борьбы обыкновенному чабану, он считал все же расточительством.

19

Казы-карта — колбаса из жирной конины.

— Апырай! — воскликнул Нуртаз, вздыбил коня и помчался в степь. — Апырай!

Одни с завистью, другие с удивлением смотрели ему вслед. Топсай, подобострастно улыбаясь, приблизился к своему тестю, который сидел рядом с Габыш-баем, и шепнул:

— Загонит, дурак, скакуна…

— Не жадничай, разве у тебя мало добрых коней?

— Завтра мы подумаем, как быть с этим скакуном, — вставил Габыш-бай, слушавший разговор зятя с тестем, и потом добавил тихо, обращаясь к Кара-Калы: — В походе всякое может случиться с всадником.

Кара-Калы понял намек и громко захихикал. Но ни утром, ни вечером Нуртаза больше никто не видел. Пастух исчез.

3

Медленно шли, рассекая носом легкую волну, тяжело груженные суда. Вчера на рассвете две парусно-моторные шхуны — «Абассия» и «Мехди» — покинули Астраханский порт. Море на редкость было тихое.

А у Джангильдинова на душе неспокойно. Город очистили от мятежников, но на рейде не оказалось ни одного подходящего судна. А «Саратов» — колесный речной пароход, и на нем в море не сунешься. Помогли в губисполкоме, нашли две старые шхуны. Потом начался аврал — разгрузка с парохода «Саратов» и погрузка на шхуны. Ценный груз по предложению комиссара разделили пополам: мало ли что может случиться в открытом море. Джангильдинов сел на «Абассию», а Колотубин пошел на «Мехди».

«Мехди» следовала справа на некотором отдалении. Алимбей вышел из каюты, поднялся на палубу. Пустынная гладь моря, словно огромное зеркало или стекло, отражала знойное небо и палящее солнце, слепила глаза. На мачте, в бочке, почти у самой макушки, примостился вахтенный моряк и зорко просматривал горизонт. Опасность велика, каждую минуту может появиться враг. В Астраханском губисполкоме, да и военные моряки предупреждали, что золотопогонники чувствуют на Каспии себя как дома. Их вооруженные транспорты и пассажирские корабли рыскают, как пираты, в море и вдоль побережья.

Враг не только за горизонтом. Враг есть и здесь, в его отряде. Правда, всего один человек. Но кто же он? В какой роте, в каком отделении скрывается, прячет ядовитые зубы змеи? Ходит с дружеской улыбкой здесь, на «Абассии», или притаился там, на «Мехди»?

Еще в Астрахани, когда шла погрузка на шхуны, примчался гонец из ревкома с пакетом, и у Джангильдинов а сразу вспыхнула тревога. Сначала ему показалось, что отряд хотят вернуть, что поход отменяется. Алимбей даже не решился открыть запечатанный сургучом пакет и передал его комиссару. Джангильдинов видел, как у комиссара брови полезли вверх, когда он начал читать бумагу, а глаза стали холодными, словно туда положили по кусочку отколотого льда. Колотубин не вымолвил ни слова и передал письмо Джангильдинову. Пробежав его, Алимбей сразу ничего не понял, ибо он искал слова приказа о возвращении, а там речь шла совсем о другом, о каком-то предателе. Потом, прочтя бумагу вторично, командир немного успокоился: поход не отменяется! Однако внутренняя тревога не утихала. В его отряд затесался предатель!

Ревком сообщал, что в захваченных бумагах мятежников обнаружили обрывки телеграммы, поступившей из Царицына в тот момент, когда телеграф был занят восставшими. В ней сохранилось всего три слова:

«…тряде Джангильдинов… предатель…»

Алимбей хорошо помнил, как после подавления эсеровского восстания чекист Иван Звонарев кратко доложил ему, что услышал от начальника почты. Такое нельзя не помнить. Конечно, начальнику почты трудно было доверять, мало ли что тот мог наплести.