Дерзкий рейд

Слово «налоги» задело многих за живое. Первым заговорил молчавший до сих пор седоусый рыбак, энергично жестикулируя руками:

— Говорят, хан указ издал, чтобы каждая кибитка по сто рублей платила!.. Разве справедливо так — по сто рублей с кибитки! Кибитки разные стоят… Одна кибитка рваная стоит, там бедняк живет, другая кибитка из белой кошмы и внутри вся коврами устлана — там бай живет… И бедняк плати сто рублей и бай — сто рублей? Куда годится так?

— Слышал я, что в Бурлинские аулы от хана приехал бай Иса Купжасаров, он министром называется… Он деньги собирал, чтобы солдат своих иметь, — быстро заговорил, торопясь высказать свои мысли, пожилой степняк в облезлом, рваном халате. — Народ не стал платить, прогнал министра… Тогда на другой день наскочили алашординцы, плетками стали бить людей. А того, кто первым отказался налог платить, связали веревкой и зарезали, как барана. Чтобы другие, говорят, знали и боялись!

Джангильдинов выслушал всех. Охотников платить налоги алашординцам не нашлось. Потом спросил аксакалов:

— Скажите, это правда, что в степи не все казахи одинаково живут, есть и богатые, и бедные?

— Есть и богатые, и бедные, — подтвердили старики, не понимая, куда клонит гость.

— Все слышали? Я тоже говорю, есть и богатые, и бедные. И в вашем ауле есть, и по всей степи. — Джангильдинов немного помедлил, потом продолжал, как бы размышляя вслух: — А алашординцы клянутся, что все казахи — одна семья, что все мы — братья, дети одного отца, которые пошли от Али-Полосатого. А братья не должны ссориться. В семье должен быть мир и согласие. Так они говорят?

— Так, батыр.

— Тогда я хочу спросить вас: почему же между братьями-казахами такая разница? Одни живут в богатых юртах, а другие — в бедных, одни имеют тысячные стада, другие ничего не имеют, гнут на тех же богатеев спины с утра до захода солнца и вечером все равно не знают, что утром есть будут, чем детей кормить станут. Разве в одной семье такое может быть? — И Джангильдинов тут же ответил: — Нет, не может быть такое в одной семье. Верно говорю?

— Справедливые слова, батыр!

— А если это верно, тогда алашординцы неправду говорят, обманом держатся. Вот посудите сами, какие они нам братья? Кому они братья? Я не признаю их своими родственниками. Может, кто из вас считает их своими братьями?.. Молчите?.. Значит, и вам они не братья?

— Что ты, батыр?

— Знаю, кому они братья. Они — братья баям. Они — кость от байской кости. Разве бараний жир соединяется с водой? Нет, всегда жир сверху плавает и никогда с водой не соединяется. Так и алашординцы никогда с народом не соединятся, они всегда над народом, всегда наверху хотят быть и властвовать.

Аксакалы молчали, наклонив покорно головы. Конечно, разве возразишь против таких убеждений? Только один степняк, сидевший в дальнем углу, тихо произнес:

— Все верно говоришь, мудрые мысли… Но выходит, что простому человеку везде худо. Худо при царе было, худо и при своих, казахских ханах…

— Нет, аксакал, не всегда худо простому человеку. Есть еще наша, народная власть, Советы называются.

И Джангильдинов начал рассказывать про большевиков, про русских рабочих, которым тоже плохо жилось, и как они объединились, поднялись против своих баев.

— Большевики не только с народом, они сами — народ, их не разделить, как не отделить ноготь от мяса, — заключил свой рассказ Алимбей. — Большевики хотят только одного: чтобы в каждом ауле и волости простые люди сами выбирали свою власть, выбирали самых умных и справедливых. Скажите, разве вы не хотите такой власти?

Посветлели глаза под нависшими бровями, разгладились морщины на продубленных ветром и соленой водой лицах. Странный вопрос задает батыр, неужели человек не желает себе хорошей жизни? Сказанные добрые речи, хотя и приятны сердцу, но в карман их не положишь. Как говорят, от слова «халва» во рту слаще не станет.

— Правду, батыр, сказал, словно из нашего колодца воду пил, жизнь нашу видел. — Жудырык покачал задумчиво головой: — Только каждый сам свою бороду чешет, вот и я хочу ответить на твои речи. Правильно говоришь, очень правильно! Но когда к нам такая власть придет? Нету ее у нас… Плохое само не уходит, хорошее само не приходит.

— Мой отец говорил, что скорпион своих привычек не меняет, его просто надо раздавить. Алашординцы тоже скорпионы, — Джангильдинов движением руки показал, как давят паука. — И чтобы власть перешла от тех, кто на коврах сидит и каждый день жирную баранину ест, к тем, кто чужое стадо с утра до ночи пасет да голодным на рваную кошму спать ложится, — воевать надо. Наши тургайцы так и делают. На коней садятся, винтовки берут, за новую власть воевать идут, за ту, которая с народом и которая сама — народ. Советы называется.

В мазанку, произнося слова извинения, вошли две молодые женщины и поставили на разостланную скатерть большие подносы с бешбармаком. От бешбармака исходил легкий пар и распространялся щекочущий ноздри аромат. Одна из молодок, стройная и проворная, нагнув голову, искоса поглядывала на гостя, и ее продолговатые глаза, опушенные длинными стрельчатыми ресницами, дарили тепло и нежность.

— Угощайся, батыр!

Алимбей протянул руку, взял кусочек мяса и раскатанного вареного теста, отправил себе в рот.

— От самого Тургая не ел настоящего бешбармака, а вкуснее нет ничего! — сказал он, и женщины, стоявшие в дверях, зарделись от похвалы и торопливо вышли.

Мужчины степенно принялись за еду. Когда подносы опустели, Джангильдинов продолжил разговор:

— У Колчака, что царскую власть хочет вернуть, пушки есть, у генерала Толстова — пулеметы, каждый алашординец весь оружием обвешан. А у тех джигитов, которые за народ идут воевать, оружия мало, винтовок не хватает. Воины есть и лошади есть, а с винтовками плохо. Нет в степи оружия…

— Какая война без ружья? — Жудырык одобрительно кивнул. — Без ружья нет войны.

— Мы тоже так думаем. И послали меня тургайцы в Москву к батыру Ленину за оружием для казахов, чтобы они смогли свою власть народную защищать. Ленин поверил степнякам, Ленин дал нам оружие. И винтовки, и пулеметы. Много оружия! Привезли мы его сюда, на Бузачи, — говорил откровенно Джангильдинов. — Нужна ваша помощь. Посоветуйте, где нам найти верблюдов и коней, чтобы оружие в степь переправить?

Нелегкий вопрос задал Алимбей. Видели аульчане своими глазами, какую гору тюков и сколько ящиков сгрузили с двух кораблей. Чтобы поднять их — много, ох как много, нужно верблюдов и коней! Не десятками, а сотнями надо считать. Таких табунов нет ни у кого в ауле. Даже если взять у каждого всех его верблюдов и лошадей, все равно мало будет…

Жудырык так и сказал. На прямой вопрос надо честно отвечать. Потом почесал пальцами свою бороду, покачал головой и произнес:

— Как говорили наши деды: творящий добро да не остановится на полпути. Вот тебе наш совет, аксакал-начальник, посылай джигитов в соседние аулы, собирай стариков. Думаю, они помогут найти и лошадей, и верблюдов.