Десант из прошлого
Шрифт:
В мастерских и раньше не все верили в республику Фрой. Удивлялись, строили догадки, посмеивались: каких дураков не бывает на свете. И многим странностям республиканских порядков попросту не придавали значения. Теперь стало понятно, почему почти не платили наличными, соблазняя неслыханными процентами в банке; почему подбирали людей без родственных связей; почему так тщательно охранялись порт и радиостанция; почему конфисковали радиоприемники. Люди удивленно качали головами: как же можно было не догадаться, что «республика счастья» — дешевая липа. Ведь все на острове — от спартанских жилищ до примитивных политических скороговорок, от консервированных обедов
Бенд доложил комитету, что четыре хранителя, только что заступившие на пост у проходной и ангаров, обезоружены и заперты в душевой. Таким образом комитет заполучил в руки настоящее богатство: автоматы!
На всякий случай все двадцать два вертолета были выведены из ангаров. Комитет принял решение: при первой реальной опасности садиться в вертолеты и, не дожидаясь русских, лететь на Север.
Глава II
У БРЭГГА
Он сидел неестественно прямо, глядя пустыми глазами перед собой, а восковые морщинистые руки безжизненно свисали по обе стороны кресла. Он молчал уже долго, и беспокойство начало овладевать Ингой. Она понимала, что надо бы прийти на помощь этому седому, сразу обессилевшему человеку, но что-то удерживало ее. У нее не хватало решимости встать, налить стакан воды, поискать лекарство. Все равно Брэггу лучше бы не стало. Слишком тяжелым был шок, вызванный известием, которое она принесла.
А ведь вначале он казался ей энергичным и еще сильным человеком с крепкими нервами. Слушая рассказ Инги, он вначале даже острил, потом горячо негодовал, шагал по комнате, проклиная себя, Вальтера, Гейнца, и никак не мог до конца поверить — все переспрашивал, недоверчиво фыркал. Потом вдруг сломался, шаркая, подошел к креслу, медленно сел. И теперь вот молчит, будто охваченный каталепсией.
Ну, хоть бы кто-нибудь пришел, хлопнул дверью, окликнул профессора…
— Не беспокойтесь, милая, — раздался вдруг скрипучий, бесстрастный голос Брэгга. — Просто я думал. Я слишком мало размышлял в последнее время… Теперь я понял, что иметь собственную модель мира — это еще не все. В один прекрасный вечер она столкнется с жизнью и от нее останутся черепки…
— Профессор, вам лучше лечь. Примите снотворное, — начала было Инга, но, поймав иронический взгляд, не стала продолжать.
Брэгг без видимых усилий встал, ласково, совсем пo-отцовски, кивнул девушке. Неторопливо подошел к стене, открыл шкаф, вынул оттуда ворсистый плед.
— Сейчас вы заберетесь с ногами в кресло, — произнес он негромко, — и постараетесь уснуть. Уже поздно, очень поздно. Вот это накиньте на себя — я открою окно…
Инга сделала протестующий жест.
— Что вы, профессор, я не смогу… Ведь наши этой ночью…
— Послушайтесь меня, милая, я все же постарше… — строго перебил ее Брэгг. — Оттого, что вы промучаетесь ночь, им легче не станет. Во сне время летит быстрее. Если понадобится, я разбужу вас.
Инге пришлось подчиниться. Твердо решив про себя всю ночь не смыкать глаз, она съежилась под мягким пледом и крепко уснула.
Глава III
«ПОРА, БРАТ, ПОРА!»
Приблизительно в два часа ночи стоявший на вахте матрос Алексей Лихорад услыхал под окном барака топот ног и голоса. Он придвинул к стене табурет, взобрался на него и взглянул сквозь решетку наружу. В нескольких шагах от залитого голубоватым неоновым светом барака
стояли два солдата. Один из них, совсем юнец, тяжело дышал и пытался высвободиться из лап долговязого часового, который забросив автомат за спину, крепко держал его за локоть.— А почему думаешь, что начальство? — наслаждаясь своим превосходством в силе, лениво цедил часовой. — А может, это шпион, а?
— Пусти же ты, — уныло скулил солдатик. — Пусти же… Откуда я знаю — начальство или шпион? Мне велено позвать коменданта… По инструкции только он разрешает вход за проволоку… Пусти же!
— По инстру-у-укции, — передразнил его верзила. — Беги, молокосос… Даже рассказать толком не можешь, балда!
Молоденький солдат потрусил в сторону домика, прислонившегося к глухой стене казармы. Там была резиденция Вилли Шульманиса — старшего ревнителя, коменданта лагеря русских пленных. А часовой, зевнув, вразвалку побрел к дверям барака, где коротали ночь еще два солдата охраны.
Прошло не больше пяти минут, и Алексей опять услышал звуки торопливых шагов. Заглянув за окно, вахтенный увидел грузную фигуру коменданта, а рядом с ним связного и сержанта. Они миновали освещенную площадку перед бараком и растворились в темноте.
«Что-то произошло, — подумал Лихорад. — Начальство редко шляется по ночам, если дело не горит. Надо сообщить ребятам».
Он спрыгнул на пол, пошарил в карманах, достал небольшой болт. С привычной ловкостью лавируя меж Койками, подошел вплотную к стене, которая разделяла кубрики номер пять и четыре.
Раздалась частая морзянка. «Внимание! Внимание!» — предупреждал Алексей соседа-вахтенного. Получив ответ, он пересек комнату и точно так же связался с вахтенным кубрика номер три. Он знал, что его сигнал как эстафета будет передан во все семь кубриков барака.
Теперь вахтенные экипажа «Иртыша», каждый в своей комнате и, конечно, Щербатов, внимательно вслушивались в тишину. Прерывать сон остальных пока не было оснований. Однако вахтенные были готовы к этому: в последние дни все жили в ожидании сигнала к выступлению.
Пошли четвертые сутки с тех пор, как на тайном совещании в третьем кубрике был принят план капитана Щербатова. За это время в лагере многое изменилось. Все шло вразрез задуманному: как-то сразу исчезли из поля зрения охранники, с которыми удалось было наладить подобие дружеских отношений. Их заменили другие, неразговорчивые, угрюмые. Если раньше пленные могли свободно разгуливать по территории лагеря, то теперь их подпускали к колючей проволоке не ближе чем на двадцать шагов — за этим следили с особой тщательностью. Ни один из матросов не получил ответа на просьбу разрешить принять фроянское гражданство и покинуть лагерь. А письменные заявления Владимира Чубарова, Юрия Михайлова, Владимира Хачатурова и еще нескольких членов экипажа, требовавших личной встречи с президентом, были на их глазах разорваны комендантом Шульманисом. Категорическое запрещение собраний теперь подкреплялось регулярными обходами кубриков. Их делали дежурные охранники через каждые два часа.
Да, обстановка здорово-таки изменилась, а от Андреева вестей по-прежнему не было.
Голоса! Алексей обратился в слух. Идут: теперь их уже пятеро. Ага, комендант… сержант… И еще трое новых: маленький офицер и два желто-черных: здоровенный негр и худой как щепка парень. Идут к бараку…
Лихорад отстранился от решетки — не заметили бы… Слава богу, говорят на инглиш, этот язык он маленько знает…
— И все же я позвоню господину Гейнцу!..
Это говорит комендант. Кажется, злится.