Desiderata. Созвездие судеб

Ее бессловесная собеседница залилась тихим смехом и снова принялась за лакомство. Звезды подмигивали сверху, словно тоже намекали на потешный случай, который ей вспомнился.

Еще никогда Достий не пробуждался так скоро и так поспешно. В ответ на звон часов мигом выпростал руку из-под одеяла, чтобы унять шумящий механизм, затем сам встал и принялся торопливо одеваться.

Он чувствовал себя взволнованным и оттого очень бодрым в этот час – а была, меж тем, глубокая ночь. Наконец, полностью облачившись и причесавшись кое-как пятерней, Достий вышел тихонько из комнаты и отправился к святому отцу.

Он как раз застал его – духовник при свете керосиновой лампы споро завязывал себе хвост. Достий даже замер на пороге – его всякий раз поражало, до чего ловко отец Теодор это проделывал, даже и с помощью поврежденной руки, зажимая конец шнурка между указательным и средним пальцами.

– Достий! – изумился он, когда, закончив, обернулся. – Ты что вскочил?

– Я тоже хочу поехать, – пролепетал молодой человек, прижимая к груди плащ. – Пожалуйста, святой отец…

Достию, разумеется, приходило в голову, что его могут оставить дома, потому он и явился проситься при полном параде. Духовник, однако, не колебался, улыбнулся лишь слегка и кивнул. Потом он захватил свою верхнюю одежду, погасил лампу, и они отправились.

Достию всегда хотелось попасть хоть раз в жизни на всенощную службу в кафедральный собор. Потому он и готовился столь тщательно к поездке – чтобы не пропустить большой и светлый праздник Снисхождения.

Это был один из самых значительных празднеств в их религии. Ночь, когда Отец Небесный, увидев, сколь мучаются и мечутся его земные дети, ибо не знают, как устроить свою жизнь, ниспослал им свои законы и заповеди.

Заповеди были продиктованы Первому Пророку, который потратил всю ночь, чтобы записать от первого до последнего слова свое видение. Потому и служба была ночной – начиналась в три часа и заканчивалась с рассветом. После Снисхождения следовал весенний пост – для того, чтобы не отвлекаясь на земное и суетное, почтить особым уважением заповеди Отца Небесного. Так и Первый Пророк передал божью волю – изучить законы в течение тридцати пяти дней, держа тело, помыслы и дела в чистоте.

Достий, оказавшись на улице, поежился и втянул голову в плечи – ночи пока еще были прохладными, и даже внутри экипажа было зябко. Отец Теодор, едва они заняли свои места, притянул молодого человека к себе, благо занавеси на окошках экипажа были задернуты, а внутри было темно.

– Тебе холодно совсем, – проворчал он. – А в соборе, небось, снова душно будет…

Достий припомнил церемонию венчания Императора – тогда и правда собралось много народу, воздух потяжелел и загустел. На этот раз Император своим присутствием собор не почтил – к прискорбию своих духовников. Вот, считай, на собственную свадьбу последний раз и был.

Вслед за этим Достий припомнил дару Георгину, начал гадать, каково там ей в Загории сейчас? Небось, надоело затворничать, ждет-пождет она мая-месяца, когда снова можно будет выйти в люди, а заодно принять желанных гостей. Ох, как уже самому хотелось туда, подальше из суетливой столицы, из неспокойного дворца с его многочисленными и не всегда дружелюбными обитателями и гостями. Зато уж в поместье Императрицы они большой и дружной компанией, наконец, вкусят отдыха и каких-то мирных развлечений – если, конечно, охоту и пальбу по мишеням, до какой хозяйка была великой охотницей, к ним тоже причислять...

Молодой человек склонил голову на плечо любимому и тут же почувствовал, как его целуют в макушку. Достий подумал лишь, как чуток стал святой отец к прикосновениям, едва тронешь его – как он тут же отвечает объятием или легким поцелуем. Изголодался…

Следующая мысль была внезапной и хлесткой как пощечина. Достий сел прямо, невольно отстранившись от спутника. Румянец заливал все лицо, даже дыхание сбилось от волнения.

– Что ты? Испугался чего? Достий?

Он помотал головой отрицательно и тут же потупился, не смея высказать все, что у него сейчас было на душе. Покраснел молодой человек вовсе не от смущения – от стыда.

Вот уже несколько месяцев, как они с духовником почти не касались друг друга, последний раз им удалось предаться любви в той случайной неуютной комнатке зябким утром. После события завертелись в таком круговороте, что нельзя было ни минутки уделить ласкам, да и опасно это было бы. Однако когда с Синодом и кабинетом министров было покончено – они все еще продолжали воздерживаться. И – Достий понял это только что – из-за него самого. Он так углубился в учебу, что и думать не мог о плотских утехах. А ведь знал, что отец Теодор испытывал желание к нему. Сейчас, когда экзамен был позади и совсем не пугал, Достию вдруг стало понятно – можно было уделить время близости, и не так уж мало. А он...

– Да что случилось-то?! – настойчиво теребил молодого человека духовник. – Достий, скажи мне уже!

– Простите меня…

Салон повозки огласился тяжелым вздохом. Достий и сам понимал, что его привычка извиняться близкими ему людьми не поощрялась – а поделать с собой ничего не мог. Словно бы извинения родились вместе с ним и всюду его сопровождали.

– Я подумал о том, святой отец, что поступил нехорошо, когда… – молодой человек вдохнул поглубже. – Когда вынудил вас воздерживаться!

– Я, прости, не понял ничего.

– Пока я готовился к экзаменам же… Разве нельзя было мне уделить вам внимания?

– Ты был занят серьезным делом.

– Но я мог бы хотя бы пару вечеров с вами провести…

– Тебе было некогда.

– Но я…

– Достий. Послушай. Я знаю, что ты уставал и беспокоился, – сильные теплые руки немедленно притянули его обратно к плечу. – Уж конечно, тебе было совсем не до постели… А я лишь тогда хочу тобой обладать, когда ты меня желаешь и согласен на мои действия. А иначе – разве в любви принято заставлять себя?

– Все равно это очень скверно…

– Не время было. И не место. Полно, толку-то говорить о прошлом.

– А что же грядущее? – Достий произнес это шепотом и закусил губу, чтобы сдержать стон, когда чужое дыхание прошлось теплой волной по щеке и затем по шее.

– Я никогда не думал, что так сильно кого-то желать буду. Так часто и так много. Нет, Достий, молчи про голод. Это не голод вовсе. Это я сам. С тех пор как я твои молитвы в собственной постели услышал, все то, что ты говорил мне… – дыхание сменилось поцелуями, легкими, будто бы робкими. – Ты примешь ли меня такого?

– Святой отец, – Достий задыхался даже от такой скромной ласки. – Пост грядет... Пусть этот пост будет самым целомудренным и самым стойким, но после… После, прошу вас, любите меня так, как вам того хочется. Я же буду…

Договорить он не сумел, потому как духовник одним рывком втащил его к себе на колени и занял поцелуем. Достий обнял любимого, чувствуя, как его руки сминают в складки плащ и сутаны, проникают к коже. За пределами тонких стен экипажа нарастал тем временем шорох колес, стук копыт, голоса людей… Другие желающие спешили посетить кафедральный собор, повозки сливались в один сплошной поток. Достию же казалось, что они с отцом Теодором находятся в какой-то крошечной хрупкой скорлупке посреди бушующего моря, которое несет их неведомо куда. А они жмутся друг к другу, стремясь сохранить то тепло, что рождалось от их близости.