Десять

— Я была счастливой с тобой. Учась, работая, экономя, любя тебя — я была счастливой, почему ты это перечеркиваешь? — Юля не знала, что сказать.

Неужели вся их жизнь не стоила ничего, только потому, что они были «бедные»?

— Не перечеркиваю, оставляю позади, как соперников. Нас ждёт следующий шаг, следующая ступенька, — в который раз повторил Симон.

Соперник, соперник, еще соперник за спиной, следующая ступенька, снова и снова, от пьедестала к пьедесталу. Бесконечно!

— Я не могу… — пролепетала Юля.

— Можешь.

— Не могу!

— Можешь, ты можешь, ты сильная, ты всё сможешь.

— Не-е-е-ет, н-е-е-е-ет, н-е-е-е-ет, — завыла Юля, как раненое животное.

Она не могла уехать. От нее живьем отрезали кусок кожи, а все что она могла — это смотреть на окровавленную плоть. Она даже объяснить не смогла, почему.

По-че-му.

Почему она не может уехать. Отчего не может уйти с работы, передать своих пациентов другому врачу. Рассказать, что Лена Симонова давно ждет операцию в Германии, и только личная договоренность Юлии Владимировны — гарантия этой операции. Поведать, что они только-только вышли на ремиссию Максимки — трехлетнего малыша, теперь ему требуется реабилитация, и Юле нужно довести его до полного выздоровления. А с Дианой — пройти путь до самого конца. Юля обещала родителям не выписывать ребенка — в регионе попросту нет детского хосписа, отсутствует паллиативное сопровождение, мало кто соглашался брать на себя и эту роль. Юля Владимировна Брахими брала.

Все это не похоже на спорт больших достижений. Здесь нет ступенек, хотя с лихвой хватает преодоления. Здесь шаг вперед может означать шаг в никуда, за черту, в неизвестность. Здесь проигрыш можно считать победой, если последний шаг — легкий.

Юля не могла оставить работу и не могла объяснить почему. Почему человек не может существовать, если одним рывком выдрать у него позвоночник. Почему он не может дышать без легких, а жить без крови.

— Юль, посмотри на меня, — Симон прищурился, во взгляде читался вопрос, вперемешку с готовым, понятным для него ответом.

— У меня есть мужчина! — выпалила она, нашла доступные слова.

Использовала давнюю боль собственного мужа против него самого. Точно в цель. Она не уедет. Он не останется.

Эвтаназия была запрещена законом, все существо Юли противилось против этого явления, но именно в тот момент их брак с Симоном умирал на ее руках, благодаря ее смертоносному уколу.

— У меня есть мужчина, — твердо повторила она.

— Черт! Юля! Ты понимаешь, что ты говоришь?!

Симон взмахнул рукой, скинул всё, что находилось на кухонном столе. Две кружки разбились вдребезги, отлетев в кафельный фартук, тот самый, который когда-то он укладывал сам. Осколки, как в замедленной съёмке, падали на столешницу, в раковину, на пол…

— У меня мужчина… другой, — тихо повторила Юля.

— Господи, маленький, я и подумать не мог. Мне говорили, предупреждали, что нельзя оставлять, такая красавица обязательно найдет кого-нибудь, непременно загуляет, но мой маленький ведь не такой! — Голос Симона звучал выше, циничней, злобней с каждой произнесенной фразой. — Она не такая. Честная! Чистая! Настоящая! Как давно? — Он четко проговорил последнюю фразу.

Юля молчала. Смелость, с которой она выпалила горькие слова, найдя в них понятное объяснение, пропала. Испарилась.

— Я спрашиваю, как давно? — повторил Симон.

— Четвертый год.

— Охуеть! — это был последний членораздельный звук, который услышала Юля.

Симон кричал, бил посуду, скидывал собственные кубки и награды на пол, с отчаянным грохотом лупил по стене за головой Юли. Казалось вот-вот, и он сорвется, ударит Юлю, размажет по той стене, где остались следы от его кулаков.

Бесконечный погром в доме, сердце, сознании. Раскаяние, желание валяться в ногах, уехать с мужем хоть во Францию, в благоустроенную жизнь, хоть в Сенегал. Забыть всё к чертям собачьим: пациентов, родителей, Юру — этот пусть катится к жене, с которой усиленно делает ребёнка.

— Прости меня, прости, прости, — скулила Юля, просила, умоляла. Тихо-тихо, себе под нос, обхватив голову руками — так оставалась надежда, что она не взорвется, не лопнет от напряжения, — пока Симон разрушал их дом.

— Всё Юля, всё… Маленький, послушай меня, просто послушай, внимательно… — Он дернул Юлю за волосы, поднимая её лицо к своему, удерживая взгляд. — Мы уедем и всё забудем.

— Ты не забудешь, — возразила Юля.

«Алжирская кровь»…

— Я преодолею это, смогу. Ты красивая, очень красивая. Конечно, мужики ходят вокруг строем и поодиночке. Не устояла, так бывает, такое бывает… Бывает, я понимаю.

— Не понимаешь.

— Понимаю. Мы уедем, будем рядом друг с другом, ты займешься домом, Кимом, его адаптацией, своей. Всегда будем рядом, на глазах друг у друга. Мы не вернёмся в эту страну ещё долго, возможно, никогда. Ты забудешь этого мужчину. Мы сможем, преодолеем, просто херова ступенька оказалось высокой, я не был готов, маленький, — Симон уже улыбался, уверенный в победе. — Но и с этим мы справимся, победим. Ты моя, маленький. Ты — моя. Моя красивая жена. Никто там не будет знать, что ты кувыркалась ещё с кем-то. Ты будешь дома, на моих глазах и мы забудем… Это просто, простое условие.

— Слишком много условий, Симон, — пробормотала Юля.

— Не слишком, ровно столько, чтобы мы справились. Я справился. Тебя трахал чужой мужик, Юлька. Мою жену имел какой-то мужик. Он меня поимел, но ради тебя и Кима я переживу это.

— Слишком большая ступенька.

— Не слишком. — Симон начал не на шутку заводиться. — Десять минут тебе на раздумья. Завтра ты увольняешься, не отходишь от меня ни на шаг, пока мы здесь. Мы уезжаем из этого ада навсегда и забываем все, что произошло. Десять минут, — повторил он.

— Нет. — Юле не понадобились десять минут. — Я не уволюсь, не стану не отходить от тебя ни на шаг, и я точно не буду забираться на ненужную мне ступеньку. Я не уеду с тобой, я люблю тебя Симон, сильно люблю, но я не хочу выбирать между тобой и своей жизнью. Но если ты ставишь вопрос так, то мой выбор — ступенька, где я сейчас.

— Здесь? С этим мужиком?

— Здесь. С моей семьёй, моим домом, моей работой, моими пациентами. И да, с этим мужиком, для которого я не просто красивая, но ещё и умная, с щедрым сердцем и романтичная!

— Качественно он тебе мозги засрал…

— Возможно. Но ещё мне мозги засрали с рождения. Я не могу всю жизнь прыгать со ступеньки на ступеньку, я нашла своё место в жизни — оно здесь.

— Я отберу дом.

— Валяй.

— Я могу отнять сына.

— Хуй тебе. Я дееспособная, работающая, без вредных привычек. Без моего позволения ты не сможешь даже взять Кима на каникулы, не то что отобрать.

— А ты выросла, маленький… — Симон посмотрел на Юлю с нескрываемой болью, отчего ее сердце, кажется, разлетелось на тысячи осколков, как две кружки — ее и Симона.