Детакто. Хотеть прикасаться

– Ты с Леной когда связывался? – спросил Наган.

– Две недели назад право на звонок было.

– Говорил ей про… – Наган кивнул на руки.

– Не-а.

– Ты ей не сказал?! Ты совсем сдурел, что ли?

– Тогда я еще не думал о детакто.

– Перезвонил бы потом, когда задумал.

– Перезванивал, но ее дома не оказалось. Наверное, опять со своей сраной подругой тусила где-нибудь. Она вечно ее по своим бутикам и салонам таскает. Ну, короче, я ей перезвонил и тем самым свой лимит исчерпал. Сам знаешь, два звонка в месяц положено.

– Дома не оказалось, на мобильник позвонил бы.

Андрей ухмыльнулся:

– Если бы я ее номер еще помнил.

Раньше одиннадцать цифр Лены были сохранены в списке контактов его смартфона под строгим названием «Жена», и Андрей предпочитал пользоваться быстрым набором, поэтому наизусть номер «Жены» выучить так и не удосужился.

– А письмом? – спросил Наган.

– Слишком долго ведь. Месяц туда, потом столько же времени ответа ждешь. Товары из Европы и то быстрее приходят.

Также Андрей мог бы поговорить с Леной во время посещений, которые были положены в тюрьме раз в квартал, но он с самого начала срока запретил жене навещать его. Не хотел, чтобы здесь она видела его слабым, подневольным, ни на что не влияющим и ничего не контролирующим псом на привязи. Чувство мужского достоинства не могло позволить ему этого.

– А как же ты теперь с ней поговоришь? – спросил Наган.

– Никак. Дома скажу, перед фактом поставлю.

– Поймет?

– Куда денется.

Андрей, давно привыкший, что Лена никогда ему не перечила, самоуверенно полагал, что и в этот раз она примет его решение как свершившийся факт и не будет устраивать сцен. Главное, думал он, что она теперь будет всегда рядом. Вкусно готовить ему, как раньше, поддерживать вокруг него чистоту и уют… и, что тоже немаловажно, удовлетворять его сексуальные потребности.

И похрен, что он уже больше не почувствует руками ее нежные груди четвертого размера. Другие части его тела функционировали, так что думать нужно было прежде всего о них.

В первую очередь об одном из них.

Размотав бинты, Наган бросил их на пол у решетчатой двери и начал ощупывать руки Андрея, будто массировать их.

– Совсем ничего?

– Абсолютно. Будто ты просто воздух рядом трогаешь.

Наган поднял безвольную кисть Андрея и начал вертеть ею, словно игрушкой.

– Теперь для тебя это бесполезные куски мяса и костей, – со знанием дела сказал он. – Атрофия, наверное, начнется через несколько месяцев, а через год мышцы вообще засохнут. Станут руки как кожаные веревки вдоль тела.

– Наган, дружище, помоги с одной вещью, – вдруг попросил Андрей.

– Без базара. Что нужно? – Наган бережно опустил кисть сокамерника, всем видом показывая полную готовность ему помочь.

Андрей чуть склонился к его уху и прошептал:

– У меня яйца чешутся.

– Да пошел ты! – вспылил Наган.

Андрей рассмеялся.

Наган, притворяясь обиженным, отошел к решетчатой двери и начал ногой выметать бинты из камеры.

– Втащить бы тебе, да жалко инвалида, – пробурчал он.

– Я пошутил, Наган, не бесись.

– Ага. Ржи пока. Посмотрим, как будешь зубы скалить, когда у тебя реально что-то зачешется. Или шишка встанет. Или на парашу захочешь.

Улыбка Андрея сползла с лица.

– Ладно, виноват.

– Учти, Андрюха, – тихо произнес Наган, – мы с тобой давно кореша и так далее, но я тебе сразу скажу. Если надо, помогу одеться, похавать, с ложки покормлю, как младшего братишку. Но к штанам твоим не притронусь. Хер твой держать не собираюсь, на толчок сажать не буду и между булок, чтобы подтереть, не полезу. Это западло. Усек?

– Я понял тебя, Наган. Но тебе не придется даже.

– Почему?

– Если захочу в сортир, нужно просто позвать кого-нибудь из лазарета. Медики обязаны помочь мне, ведь я все еще здесь числюсь. Но я планирую пока держать кишки пустыми.

Андрей прилег на шконку, но одна из безвольных рук оказалась под ним. Он стал елозить, пытаясь туловищем подвинуть ее, но у него не получалось. Наган подошел и помог ему, поправив конечность.

– Спасибо, дружище, – тихо произнес Андрей.

– Проехали.

* * *

В эту холодную ночь – последнюю ночь Андрея в стенах ненавистной ему тюрьмы – на дороге перед железными воротами стояли машины скорой помощи и полиции. Их проблесковые маячки озаряли высокие заборы с колючей проволокой и сторожевую вышку.

Санитары упаковали мертвое тело Бродяги в черный мешок, затем погрузили его в машину.

Снайпер-надсмотрщик – тот самый Салага, потому что все еще продолжалось его дежурство, – с интересом наблюдал за действиями сотрудников полиции. Те что-то бурно обсуждали с санитарами у машины скорой помощи.

Затем один из полицейских с черной папкой в руках подошел к сторожевой вышке и крикнул надсмотрщику:

– Слышь, друг! У бедолаги руки обглоданы до костей. Это он сам себя погрыз, что ли?

– Так точно, – ответил Салага. – От потери крови потом умер.

– Жесть какая. А чего не помогли ему?

– Не имею права оставлять пост.

– Других бы позвал. Врача вашего, например.

– Все, что за территорией, никого не колышет.

– Это понятно. – Полицейский почесал затылок, затем махнул рукой. – Ладно, черт с ним. Напишем в протоколе, что на него волки напали.

– Да, их тут полно по ночам! – крикнул Салага. – Только следы от его укусов другие ведь.

– Придумаем что-нибудь, не впервой.

Полицейский отошел к коллегам.

Машина скорой помощи с выключенными проблесковыми маячками быстро умчалась за холм, разрезая ночь светом фар.

Следом уехали сотрудники полиции.

Так закончилась история Бродяги.

* * *

Наган накинул серую тюремную рубашку на плечи Андрея, а затем начал бережно всовывать его безвольные конечности в рукава. Помимо рубашки Андрей был в серых тюремных штанах с вдетым ремнем и зашнурованных ботинках.