Детдом

– Я не знаю, но Олег говорит – вряд ли. Никакой гиперсексуальностью Кай не отмечен, особой страстностью в проявлении любых чувств – тоже. Наверное, следует считать, что Олегу виднее. Но мы не можем знать…

– Можем, – неожиданно заметила Ира. – Если узнаем, кто запер дверь. Ведь Владимир, когда услышал крик Оли, вышиб задвижку…

– Дверь заперла сама Ольга, – сказала Анжелика. – Это и она говорила, и Кай подтвердил.

– Тогда, значит, никто никого не принуждал, – с явным удовлетворением сказала Ира.

– Но что же ее так напугало? – спросила Любаша. – Она ведь раньше жила с этим… Владимиром, да? Руководителем их ансамбля?

– Если верить словам Клавдии Петровны, – вздохнула Анжелика. – Между Владимиром и Ольгой никогда не было физической близости.

– Господи, твоя воля! – вздохнула Света. – Час от часу не легче. Сколько ей лет-то? Девятнадцать? И, значит, вся эта шобла ворвалась к ним в комнату как раз в самый момент Ольгиного прощания с девством? Так от этого у кого хочешь крыша съедет!

– В милицию-то ходили? – деловито спросила Любаша.

– Ходили, – вздохнула Анжелика.

– Можно себе представить, – уточнила Лена.

– Разумеется. Девушка совершеннолетняя, убежала из дома после ссоры. К тому же всегда была психически неуравновешенной. Заявляют об исчезновении не родственники, а не поймешь кто… Фанаты ее ищут! – неожиданно закончила Анжелика.

– Кто?! – удивилась Любаша.

– Поклонники творчества ансамбля «Детдом», – объяснила Лена.

– Угу. В Интернете полно всяких воплей, типа: «Ольга, вернись, мы тебя любим!» А в какой-то умеренно желтенькой газетке тиснули статью, в которой во всем обвиняют бедного Владимира. Дескать, это он ее терроризировал и подавлял (в том числе и в сексуальном плане), и не давал проявиться ее творческой индивидуальности.

– Бедный мальчик! – вздохнула Ирка. – Вот уж кому досталось…

– Владимир между тем говорит странные вещи, – заметила Анжелика.

– Он еще что-то говорит? – нешуточно удивилась Света.

– Вполне. И, между прочим, то же самое, что твоя Настена…

– Как это? Причем тут Настя? Объясни, Анджа! – потребовала Любаша.

– Ольга, если кто не знает, исчезла вовсе не сразу после известного инцидента с Каем, а через два дня на третий. При этом она вовсе не убежала из дома в аффекте, а ушла совершенно спокойно, сообщив Егору, который видел ее последним, что идет в магазин и еще по каким-то своим делам и вернется к вечеру, когда у них должен был состояться концерт. При этом она не взяла с собой абсолютно никаких вещей, но, по-видимому, взяла паспорт (по крайней мере, дома его не нашли). В течении этих двух дней Ольга совершенно нормально общалась со своими друзьями, в том числе и с Владимиром, и даже встречалась с Настей по поводу каких-то интерьерных проектов. И Настя, и Владимир в один голос утверждают нечто для нас с вами странное…

– Что же? – не удержалась Любаша.

– Они говорят, что все нами сейчас обсуждаемое Ольгу как будто бы вообще не задело. То есть она была совершенно спокойна по поводу эпизода с едва не потерянным на глазах у изумленных зрителей девством. Хотя что-то ее, безусловно, беспокоило, и о чем-то она напряженно размышляла. Когда Владимир напрямую спросил ее, не следует ли ему пойти и хотя бы попытаться набить Каю морду, она от него попросту отмахнулась, как от человека, который городит чепуху. Когда Настя, в свою очередь, предложила ее, наоборот, с Каем помирить, она удивленно подняла брови и сказала, что никогда с ним не ссорилась, а все произошедшее – это дурацкое стечение обстоятельств и ее собственные проблемы, в которых никто посторонний не виноват и вообще не замешан. Кроме всего прочего, в эти два дня они продолжали все вместе спокойно репетировать…

– Ну хорошо, пусть так, – согласилась Любаша. – Это странно, конечно, но они все не слишком здоровые психически люди, и нам, быть может, не понять, как они воспринимают то или другое. Но куда же она, Ольга, в таком случае подевалась? Если отправилась спокойно решать свои проблемы, то почему никому об этом не сообщила?

– Видишь ли, Владимир утверждает, что никуда Ольга не сбегала. Он думает, что ее – украли.

– У Владимира основной диагноз – паранойя? – живо откликнулась Светка.

– Не знаю… – Анжелика покачала головой. – Не думаю. Но мне кажется, что во всем этом надо как следует разбираться…

* * *

На ветвях заоконного тополя сидела в гнезде большая серая ворона. Из окна Андже были видны только ее хвост и голова. Ворона крутила шеей, и время от времени негромко каркала, словно, поразмыслив, высказывалась по какому-то вполне конкретному поводу.

– Ты понимаешь, зачем твой Кай вообще полез в это дело? – раздраженно спросила Анджа. – Ольга и Владимир – чудесная, чистая пара. «Она мерцала возле него, как лампадка возле иконы»…

Олег долго молчал, сплетая и расплетая длинные, сильные пальцы.

– Может быть, ей просто надоело мерцать? И захотелось – гореть? – наконец сказал он.

– И где же она теперь, с твоего позволения, горит? – осведомилась Анжелика.

– За что ты злишься на меня, Анджа? Что я сделал не так?

– Если не считать того, что у нас с тобой вообще все вышло не так, то ничего особенного, – примирительно улыбнулась Анжелика. – И я, разумеется, не об этом. Просто я волнуюсь за девочку и, естественно, с каждым прошедшим днем все больше подозреваю, что ее уже нет в живых… Теперь мне даже хочется, чтобы Владимир оказался прав, и ее кто-нибудь украл…

– Кому и зачем это могло бы понадобиться?

– Да не знаю я! Но кажется, придумала, как это можно было бы хотя бы попытаться узнать…

– Как же? – живо заинтересовался Олег.

– Если милиция искать Ольгу не хочет или не может, значит, надо найти других. Профессионалов, которые захотят и смогут. За деньги, конечно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, если ты еще не понял, частный сыск.

– Анджа! А ты не… – Олег взглянул на женщину с явным подозрением. – До сего момента я полагал, что все эти частные сыщики существуют только на страницах книжек в мягких обложках. Во всяком случае, в России. Светка рассказывала мне, что ты одно время читала много детективов и вроде бы даже как-то статистически их изучала. Может быть, это на тебя… ну, в каком-то смысле оказало влияние?

Анжелика улыбнулась, явно не обидевшись на предположение Олега.

– Единственное, чему меня научил этот опыт, так это тому, что дилетант не должен разыгрывать из себя детектива иначе, чем на страницах дешевых масскультурных романов и таких же сериалов… Кстати, Олежка, ты знаешь, что очень забавно говоришь по-русски? – спросила она.

– О чем ты? О моем акценте? Я сам его не слышу, но мне о нем уже сто человек сказали.

– Нет, я-то имею в виду вовсе не акцент. Ты забыл живой язык и поэтому проговариваешь то, что обычно не проговаривают, и останавливаешься там, где обычно не прерываются в живой речи, но зато часто останавливаются по законам классической русской литературы 19 века. К тому же ты пропустил целую эпоху в нашей истории, не знаешь ее жаргона, и потому не можешь говорить «языком улицы». Ты употребляешь слова и конструкции, которые сейчас встречаются в основном в учебниках и в письменной речи: «до сего момента» «оказало влияние» и все такое…

– «Горби», «перестройка» – сказал Олег. – Зашибись, какой отпад!

– Вот именно это! – Анжелика ткнула в Олега пальцем и рассмеялась. – У нас уже лет двадцать никто не говорит: «зашибись» и «отпад».

– Я понял, – сказал Олег. – Так же как во времена нашей юности школьники уже не носили фуражек, а молодежь уже не говорила: «Старик, ты гениален!» – а художники все продолжали иллюстрировать книжки детьми в фуражках (потому что во времена их детства фуражки еще носили), а литературные герои восьмидесятых (в том числе и те, которые, по замыслу авторов, жили в далеком будущем) говорили языком инженеров и физиков конца шестидесятых. Но ведь они-то не покидали родную страну!