Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник)

— У нас гость! — радостно сообщил Джузеппе, входя в кухню.

У него был громкий голос, и он говорил по-французски почти без акцента.

— Угадай, кто это? Мой брат…

Женевьева настороженно спросила:

— Он надолго?

— Я не знаю… Посмотрим.

Женевьева вытерла руки о передник. Это была красивая брюнетка, подвижная, невысокая, с округлыми бедрами. Входя в столовую, она изобразила на лице приветливую улыбку, но при виде Маттео улыбка исчезла с ее лица.

«Меня поразил его взгляд», — скажет она позднее.

На самом же деле она отнеслась к нему с предвзятостью, с которой ей трудно было бороться. Она могла понять и извинить грязную одежду, мятые брюки и сумку с жирными пятнами, переброшенную через плечо. Она могла закрыть глаза на худобу, на небритое лицо, на физическую усталость, делавшую все его движения неуверенными и неловкими. Но она не могла вынести его взгляда по очень простой причине: это был взгляд человека, вышедшего из тюрьмы.

За пять лет брака у нее с мужем впервые было серьезное объяснение:

— Я не хочу, чтобы малыш вступал в контакт с бывшим преступником.

— Но ведь это же его дядя!

— У нас и без него тесно.

— Первое время он поживет в столовой, а позднее мы подыщем ему комнату.

— И будем платить за нее. И за еду тоже.

— Маттео будет работать. Он еще лучший каменщик, чем я.

— Почему же он предпочел тюрьму?

— По глупости. Тем более мы должны поддержать его.

— Поддерживай, но я тебя предупреждаю…

Ужин был тягостным, атмосфера натянутой. Маттео почти ничего не говорил, во-первых, потому что он очень устал, а во-вторых, он не был уверен в своем французском. Джузеппе пытался разрядить атмосферу, подливая в рюмки красного вина и время от времени отпуская какие-то шуточки на итальянском языке, после чего оба мужчины разражались хохотом.

На следующее утро Маттео хотел пойти в порт поискать работу, но брат отговаривал его:

— Подожди, отдохни несколько дней. Двадцать четвертого открывается новая стройка. Каменщику платят больше, чем докеру.

Женевьева надеялась, что Маттео настоит на своем и исчезнет на день, чтобы вечером вернуться с деньгами. Так оно и вышло. Вечером Маттео всучил ей деньги, и она оставила ему несколько франков на сигареты. Она подумала, что в общем-то он неплохой малый. В доме он постоянно пытался оказать услугу, первым вставал из-за стола и собирал грязные тарелки. С малышом он тоже был очень мил, и Женевьева стала постепенно забывать о тюрьме и, может быть, окончательно бы забыла о ней, не появись в их доме жандармы.

Они вполголоса беседовали в столовой, и до нее доносились только обрывки разговора. Джузеппе говорил, впрочем, больше всех. Он сказал, что они обратились в префектуру» чтобы получить разрешение для трудоустройства Маттео, но это требовало времени, а между тем человеку нужно есть каждый день. Он, проживающий в этой местности уже более пятнадцати лет, является гарантом Маттео, и в конечном счете он их убедил. Жандармы удалились.

В начале сентября Маттео оставил работу в порту и перешел на стройку к своему брату. Теперь он получал зарплату еженедельно, и она заметно увеличилась. Время от времени мужчины заговаривали о том, что нужно навести справки, не сдается ли где-нибудь неподалеку комната, но время шло, а Маттео продолжал занимать в доме столовую. Женевьева открыто демонстрировала свое недовольство, и атмосфера в доме накалялась.

Наступило 11 сентября — день рождения Женевьевы. Вечером Маттео вернулся домой с двумя бутылками Асти. Когда они сели за стол, Женевьева обнаружила возле своей тарелки сверток: это были водонепроницаемые часы. Маттео довольно посмеивался, словно разыграл ее. Женевьева была в восторге, она давно мечтала о таких часах, но сказала, что не стоило тратить деньги.

— У меня они были, — сказал Маттео. — Я только ждал случая, чтобы подарить их.

Это не понравилось Женевьеве: она решила, что он их украл, но потом отогнала эту мысль, и ужин прошел в приятной атмосфере. Джузеппе в свою очередь подарил ей миксер.

Прошло еще несколько дней. Теперь Женевьева сама справлялась в квартале, не сдается ли комната. Наконец ей удалось найти дешевую комнату в мансарде, всего за 90 франков в месяц. Вечером произошло бурное объяснение, и Джузеппе вел себя довольно агрессивно по отношению к ней. Не может быть и речи, чтобы Маттео жил один в мансарде, у него был другой план: пристроить для брата флигель. Джузеппе собирался заняться этим зимой, месяца через два-три, когда у него будет меньше работы.

— А почему бы еще не сделать пристройку для твоей матери, сестры и кузины? — ядовито спросила Женевьева.

— Можно и сделать, — ответил Джузеппе, побагровев.

Маттео ничего не говорил. У Женевьевы было такое ощущение, что это заговор против нее, ее сына, ее семьи и счастья. В последующие три дня она не проронила ни единого слова, а 17 сентября она увидела на первой странице «Марсель-Манета» портрет-робот.

Снова в дом пришли жандармы, но на этот раз с ними были уже два унтер-офицера, которые засыпали ее вопросами. Один из них, у которого было больше нашивок, угрожал даже упрятать в тюрьму ее мужа и ее саму за то, что они не заявили в полицию, узнав в портрете-роботе Маттео.

— Как же я мог, ведь он же мой брат! — оправдывался Джузеппе. — Поставьте себя на мое место.

Этот вечер, 18 сентября, останется навсегда в его памяти как самое грустное воспоминание после смерти отца. Джузеппе было известно, что Маттео проходил в тот день по местам, где была убита американка. Братья проговорили всю ночь, и Маттео поклялся, что непричастен к этому делу.

— Как ты можешь верить этому, Джузеппе?

На рассвете Джузеппе собрал все деньги, которые были в доме, вручил их Маттео и сказал:

— Уходи, и чтобы я больше не слышал о тебе.

У обоих в глазах стояли слезы. После этого Джузеппе вошел в спальню, где Женевьева всю ночь тоже не сомкнула глаз. Джузеппе заявил торжественным тоном:

— Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я убью тебя.

Жандармы немедленно записали показания в свою черную тетрадь. Они пришли утром и весь день проторчали в доме. Перед уходом они сказали, что ничего не закончено и что они еще вернутся. Ни один из них не обратил внимания на часы, надетые на запястье Женевьевы, да и она сама совершенно забыла о них.