Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник)

— Если бы вы у меня спросили, я бы вас предупредила. Не стоило тратить время.

— Нет, стоило. Я поговорил с соседями и узнал, кому он принадлежит. Одному джазовому пианисту, Альби, помешавшемуся на музыке.

— Ну и что?

— Летом он работает в Вилльфранше, а зимой содержит другой бар, в Альпах. Я там тоже был. Народу мало, так как снега еще недостаточно.

— Для снега еще рано, — сказала Карлин.

— Этот парень очень силен в блюзах. Играет в старом стиле, старом, но хорошем.

— И куда это нас ведет? — спросила Карлин.

— Это ведет нас к вопросу: на что вы живете? Не считая, разумеется, эпизодического заработка.

— Не на то, о чем вы думаете. Кроме того, мне помогают родители.

— Это неправда, я проверял.

— Могу я вас спросить, мистер Дорт, какое вам до этого дело?

— Мне также известно, что у вас есть годовалый ребенок, ну а остальное, я надеюсь, вы мне расскажете сами.

— Хорошо, господин Дорт, — она снова улыбнулась и откинулась на спинку стула. — Я некоторое время торговала недвижимостью, завела ряд знакомств… Многие приходили смотреть квартиры и… А в настоящее время я собираюсь открыть дело с приятельницей: один бар. Есть тип, который согласен финансировать, это любовник моей подруги. Я буду выполнять роль декорации. Я занимаюсь и другими делами, которые помогают мне сводить концы с концами, честными делами, мистер Дорт. В прошлом году моя приятельница привезла из Миконоса греческие украшения, и я отдала их одному ювелиру, чтобы он сделал копии. Ну, не совсем, конечно, копии: четырнадцать каратов. Я и продаю их недорого и имею пятьдесят процентов дохода с прибыли. Кроме того, я продаю также коллекционные платья. У меня большие связи и…

— И любовник. У вас есть любовник?

— Есть. Во множественном числе. Я дорожу свободой. Кроме того, у меня есть еще и ребенок.

— Я понимаю. Вернемся к Вилльфраншу. Вы каждый вечер ходили в бар?

— Почти.

— И вы ходили туда с Кандис?

— Да.

— Это вы познакомили ее с Анжиотти?

Она задумалась, затем ответила:

— Да, я.

— Почему вы не сказали мне этого?

— Не понимаю, какое это может иметь значение.

— Вы сказали мне, что они случайно познакомились на пляже.

— Какая разница?

— Вы работали на Анжиотти, это тоже одно из ваших «дел»?

— Работала?… Я бы так не сказала…

— Пианист Альби рассказал мне, как это происходило. Его, разумеется, интересует в первую очередь музыка, ну а во вторую — чтобы дело шло хорошо, я имею в виду его бар. И наконец, то, что в нем происходит. Вы приводили девушек для марсельских сутенеров, а они вам за это платили. Таким образом вы смогли позволить себе небольшие каникулы. Разве не так?

— Да, — призналась она, глядя ему прямо в глаза.

— Это называется сводничеством, Карлин.

— Вы утомляете меня, Дорт. Мне надоели ваши истории, я ухожу.

— Если вы уйдете, мне придется все это опубликовать, а тогда вам непременно пришлют повестку с вызовом в судебную полицию.

— Почему же вы до сих пор этого не опубликовали?

— Чтобы узнать от вас как можно больше.

— История на этом кончается, — сказала она.

— Я в этом не уверен. Когда девушка попадала в руки Марчелло или кого-нибудь из его друзей (а вы знаете, как это у них было налажено), месяц или два спустя она уже работала на них в Марселе, Ницце или в другой франкоговорящей стране. Классический прием, хорошо отработанный. Но Кандис была не такой девушкой, не такой, как другие… Думаю, что у Марчелло были на нее большие виды, не так ли?

— Дорт, продолжайте писать свои детективные романы, но меня увольте.

— Кандис была убита, и вы, возможно, соучастница убийства.

— Вас не затруднит принести мое пальто? (Дорт не шелохнулся.) Я должна сказать вам еще одну вещь: у меня очень хороший адвокат. Мне кажется, в вашей стране клевета стоит дорого, так что я снова смогу заработать.

Дорт действительно блефовал, и он не знал, продолжать ли ему дальше или сменить тактику. Когда она сделала попытку встать из-за стола, он схватил ее за руку:

— У меня есть к вам предложение, вы получите хорошее вознаграждение. Я обещаю вам ничего не печатать из того, что здесь говорилось, более того, я даже не стану никому об этом рассказывать, но при условии, что вы мне поможете.

— В чем? — Она снова села на место.

— Восстановить весь ход событий. Я заказал два билета в Ниццу на шестичасовой рейс. Вы полетите со мной.

Она открыла сумочку, достала пудреницу, с минуту изучала в зеркальце свое лицо, попудрила щеки, захлопнула пудреницу, убрала ее в сумку и взглянула на него:

— Поскольку это говорите вы, я вам верю.

Новость о попытке самоубийства Бернара Вокье держали в секрете, сколько это было возможно, а именно сорок шесть часов. В воскресенье Бернар отправился в Галлардон, где провел день с детьми. Его бывшая жена уверяла, что он был в хорошем настроении, шутил и был очень внимателен. Ничто не говорило о том, что, вернувшись домой, он может вскрыть себе вены. В течение двух дней, пока он находился в коматозном состоянии, Колетт убеждала всех, что это было замаскированное убийство «из-за этой истории»… но ни один из полицейских не воспринимал серьезно ее заявления.

Если бы это было убийство, считали они, то он был бы уже мертв. Бернару же самоубийство не удалось точно так же, как и не удалась жизнь, скажет он позднее после третьей рюмки виски с ангельской улыбкой, правда немного грустной, делающей его так похожим на Бориса Вьяна.

— Даже это мне не удалось.

Бретонне навестил его в больнице, как только получил на это разрешение врачей.

— Как это взбрело вам в голову?

— Мне все осточертело. Я устал играть комедию, устал от одиночества. От всего.

Он подробно рассказал, как, вернувшись в воскресенье вечером в свою пустую, слишком просторную квартиру на улице Николо, он открыл бутылку виски и начал пить. Затем, уже порядком опьянев, он долго смотрел на себя в зеркало и с мрачным юмором беседовал сам с собою. После этого он запустил бутылкой в зеркало (как в плохих фильмах, добавил он). Затем он наглотался снотворных таблеток и вскрыл себе вены тупым лезвием старой бритвы.

— Мне надо было вскрыть вены на обеих руках, но это было очень неудобно, кроме того, лезвие было тупое.

Он впал в полуалкогольную, полубарбитуровую кому, а порез действительно был неглубоким, поэтому кровь свернулась. В понедельник утром его обнаружила прислуга. В общем, глупая история.

Однако для журналистов это была хорошая история, эксплуатируя которую они могли держать в напряжении двадцать миллионов своих читателей.

Они заполонили виллу в Галлардоне, где Колетт пришлось отвести детей к соседке. Она с удивительным терпением повторяла в сотый раз свой рассказ. Бернар, по ее мнению, был ребенком и навсегда им останется. Она рассказывала о их браке и разводе, «потому что невозможно жить вечно с человеком, находящимся на перепутье между луной и ночным клубом».