Дети большого дома

Славин кинул связку гранат под гусеницы танка, сполз в окоп, схватил новую связку у одного из бойцов и снова кинул. Послышался как бы металлический лай, и широкий конец гусеницы танка свесился в окоп.

Через несколько минут бойцы вытащили из башни и привели в окоп двух фашистских танкистов. Тело третьего осталось лежать на бруствере, у обнажившегося днища танка.

В окоп вбежал старший лейтенант Иваниди, возвратившийся от командира полка.

Лицо грека пылало румянцем, струйка крови, словно красная нитка, тянулась через всю щеку, от лба к подбородку.

— Четвертый танк подбили перед самым окопом командира полка, в двадцати шагах от него. Артиллерия накрыла, — задыхаясь, доложил он комиссару. — Подбиты все шесть танков.

Артиллерийская перестрелка постепенно утихала. Бойцы уже во весь рост стояли в окопе и, оглядывая друг друга, молча улыбались. Возбуждение мало-помалу спадало, но сердца еще продолжали тревожно биться. Окровавленные фашисты испуганно поглядывали на комиссара. Один автоматчик подсунул дуло под самый нос высокого, плечистого гитлеровца, заставив его задрать голову.

Комиссар остановил его:

— Не надо, Славин!

Иваниди пощупал свесившуюся в окоп гусеницу танка.

— Смотри-ка, сталь — и та не выдержала!

— А где же Хачикян, товарищи? — вдруг крикнул Славин.

Точно припомнив что-то, он выскочил из окопа и побежал по направлению к тылу.

…Спустя полчаса подполковник Дементьев, майор Кобуров и комиссар Микаберидзе обходили окопы. Они остановились около той группы бойцов, которая была под началом комиссара во время недавнего боя.

Отечески добрым взглядом смотрел на своих бойцов подполковник Дементьев. С чувством благодарности глядели на своего командира и бойцы. На их долю выпала самая большая часть операции — три танка были подбиты только ими. Но бойцам казалось, что если они остались живы, бились и еще будут воевать, то все это благодаря подполковнику Дементьеву.

— Ну как, убедились, что танки не так уж страшны? — громко спросил командир полка.

Бойцы, улыбаясь, переглядывались.

— Молодцы, ребята, так и нужно защищать родину! А то бойцы батальонов вас считают тыловиками. Ну, а у вас в районе много буйволов? — неожиданно обратился Дементьев к Хачикяну.

Kapo смущенно улыбался; не поняв вопроса, он решил, что ослышался.

— Оседлал танк — и шпарит себе, точно у себя в горах верхом едет! Только ты безжалостен — убил буйвола, на котором ехал.

И комполка своей огромной ручищей крепко пожал руку Каро.

Каким образом умудрился командир полка увидеть, как Каро ехал на вражеском танке, никто так и не узнал.

— Молодец, Хачикян, ты смелый парень! Да и ты, Славин, тоже. Оба вы заработали сегодня орден Ленина. Уверен, что он у вас будет. Как ты думаешь, комиссар?

— Полностью поддерживаю! — с улыбкой отозвался Шалва Микаберидзе.

Майор Кобуров молчал. Казалось, он чувствовал себя виноватым в том, что вражеские танки появились не на его участке.

— А если б окопы были отрыты неглубоко, многих из вас не было бы в живых, и комиссара вместе с вами, — продолжал комполка. — Вот что значит хорошая работа. Явилась эта «адская машина», проутюжила вас, а вы все живы-здоровы, улыбаетесь! Красиво!.. Ну что еще может быть лучше этого?!

Вечерело. Бойцы словно только сейчас вспомнили, каким ясным был весь прошедший день. На небе не было ни облачка, как нет и сейчас.

LXIV

Генерал Луганской возвращался из частей своей армии. Сидя в открытом «виллисе», он окидывал взглядом поля и дороги, по которым бурлил бесконечный поток войск, направлявшихся к переднему краю, — свежие подразделения пехоты в новом обмундировании, артиллерийские батареи, танки и автомашины, автомашины без числа. Прибыло наконец пополнение, которое ожидалось уже свыше недели.

Генерал несколько раз останавливал машину, подзывал проходивших по дороге командиров и бойцов, расспрашивал их. Приятно бывало узнать, что большую часть пополнения составляют солдаты, уже побывавшие в боях, многие с орденами, медалями и ленточками — отметками о ранениях, полученных в прошлых боях. Необстрелянных новичков было сравнительно мало. Их можно было узнать и не спрашивая: боевая жизнь оставляет свою неизгладимую печать на лицах и особенно во взгляде людей.

Член Военного Совета рассеянно смотрел вдаль. По приказу генерала шофер постоянно уступал дорогу проходившим войскам, отжимая машину к самой обочине и даже съезжая с полотна в поле. Он не мог взять в толк, почему так невесел сегодня его генерал. Все как будто идет хорошо, вот и пополнение подоспело. Разве можно сомневаться, что ожидается большой военный успех? Вася Мельников боялся грустного настроения члена Военного Совета. В таких случаях ему всякий раз казалось, что над головой нависает какая-то страшная черная туча.

— Остановись, Вася! — приказал генерал.

Машина остановилась у обочины дороги.

— Позови-ка вон того политрука.

Не доходя шага до машины, политрук стал навытяжку.

— С какого времени вы в армии?

— Четвертый месяц, товарищ генерал, — смущенно ответил политрук.

— Чем занимались до войны?

— Я — аспирант философии, товарищ генерал.

Член Военного Совета улыбнулся.

— Поправьте свою пилотку. Звездочка у вас оказалась на затылке, а она должна быть на лбу. Постарайтесь, чтобы этого больше не повторялось, товарищ философ!

Политрук снял с головы пилотку и, убедившись, что замечание заслуженно, покраснел словно школьник.

— Ну, идите.

Выпрямившись, политрук круто повернулся и парадным шагом пошел по дороге. Вася Мельников внимательно смотрел на генерала. «Ясно, он сегодня что-то невесел».

— И как вы заметили на таком расстоянии, товарищ генерал?

— Гони, гони!

Через два часа они добрались до штаба армии, разместившегося в овражке, заросшем кустарником. Луганской вышел из машины и молча зашагал к своей палатке, отвечая безмолвным кивком на приветствия встречающихся военных.

Отряхнув насевшую в дороге пыль и умывшись, генерал развернул на столе большую топографическую карту. В эти минуты он, казалось, видел только эту испещренную разноцветными пометками карту, с ее полями, реками, селами и городами. И на ней передвигающиеся массы людей — целые армии.

Принесли завтрак, поставили на столик рядом, но генерал и не вспомнил о еде.

Вошел начальник политотдела армии.

— Разрешите, товарищ генерал!

Член Военного Совета поднял голову, взглянул на начальника политотдела. Нужно было подписать несколько приказов о новых назначениях.