Дети большого дома

Тигран чувствовал, что уже любит этого малыша, что это его сын. Только сейчас он действительно почувствовал себя отцом и впервые заговорил с маленьким:

— Устал, Овик, да? Агу, агу, мой маленький Овик…

Саркис Карпович с женой и Арусяк, улыбаясь, слушали «беседу» Тиграна с маленьким сыном.

— Вы отсюда отправитесь прямо на фронт? — тихо спросила мать Лусик.

— Ничего не известно, — спокойно ответил Тигран.

— Не теряйте из виду друг друга, дорогой Тигран, ты там приглядывай за Аргамом, он же моложе тебя, неопытный еще.

— Не беспокойтесь, он у нас парень смелый, о подвигах мечтает, — улыбнулся Тигран. — А ты что, может, действительно маленьким себя чувствуешь, а? — шутливо обратился он к Аргаму.

Аргам снисходительно улыбнулся:

— Пусть себе говорят!

В эту минуту к ним подошел Каро с сестренкой Тамарой.

Мать Лусик обняла и поцеловала Каро так же горячо, как поцеловала при встрече Аргама.

— Ах, родной мой, бедная твоя мать так и не смогла в последний раз взглянуть на тебя!..

Она не смогла удержаться от слез. Ее жалобные — слова взволновали и сестру Каро, на ее глазах тоже блеснули слезы.

Подошел и Меликян с женой.

— Так это твой сынок? — спросил он Саркиса Карповича, хлопнув Аргама по плечу.

— Наш, наш, — обрадованно подтвердила мать.

— Нет, теперь не ваш! — почти крикнул в ответ Минас. — Вот какого злодея он сын! — и он ударил себя кулаком в грудь. — С этого дня он мой сын! Ведь он с моим Акопиком учился, значит, приходится и мне сыном. Вы можете не беспокоиться за него: позор мне, если с Аргамом что-либо случится!

Он повернулся к Арусяк и Лусик.

— Всех с собой повезу и целыми-невредимыми назад доставлю. Позор мне, если неправду говорю! Сдавайте мне их по весу! Если при возвращении хоть на грамм меньше окажется, требуйте тогда с меня!

— Эх, Минас, Минас, все такой же, как прежде, — покачала головой Арусяк.

— Такой же! — подтвердил Меликян. — Сто лет проживу — не изменюсь.

Он обнял Аргама и Каро, столкнул их друг с другом.

— Тигран пусть нам идеологическое направление указывает, я, братец мой, в идеологии не силен, — продолжал он. — Я берусь обеспечить наших парней в экономическом и боевом отношении.

— Веселый вы человек! — заметил Саркис Карпович.

— Хотите сказать: «Ни горя у него, ни забот»?! — засмеялся Меликян.

— Да нет, что вы!

Заруи вздохнула. Она знала, что муж таков лишь с виду, — ей-то было хорошо известно, какие страдания пришлось пережить Минасу в прошлом. Она помнила его горькие слезы, когда дашнаки расстреляли его брата, и позже, когда Минаса исключили из партии и пришло распоряжение об его аресте. Встретив одного из палачей брата на улице, Минас, вместо того чтобы задержать его и передать властям, пристрелил дашнака на месте. Он так и остался вне партии, обвиненный в нарушении партийной дисциплины; но душой был всегда с партией, с советской властью.

— Однако помешал я вам. Отойдем-ка в сторонку, жена.

Он отошел с Заруи, негромко что-то рассказывая ей. Лицо его приняло задумчивое выражение, как только он остался вдвоем с женой.

Отошли и Тигран с Лусик. Они смотрели друг на друга, на ребенка, заснувшего на руках у матери… Молчание нарушила Лусик:

— Я хочу сообщить тебе мое решение, Тигран, и прошу — не возражай.

— Я слушаю.

— Я думаю выехать к тебе туда. Ведь я же врач…

Пораженный, Тигран остановился. Это действительно было для него неожиданно.

Лусик до крови закусила губу.

Прозвучал паровозный свисток, пронзительный и протяжный.

Разговоры умолкли.

Обняв за плечи сестренку, Каро молчал. А сколько хороших слов хотелось бы ему передать больной матери. Увидит ли он ее?.. На глаза его навернулись слезы. Тамара крепко сжала руки брата.

— Ты не думай, Каро-джан! Я буду хорошо смотреть за мамой.

— По вагонам! — прозвучала громкая команда.

Бойцы и командиры бросились к вагонам, поднялись.

Провожающие отошли от состава. Только Клара Сархошева осталась стоять рядом с мужем перед открытой дверью его вагона. Когда поезд двинулся, Сархошев поднял жену, подсадил в свой вагон и сам вскочил за нею.

Стоя с Дементьевым у открытой двери вагона, Тигран приветственно поднял руку, прощаясь с семьей. Мать, держа ребенка на руках, достала из конвертика его голую по локоть ручонку и помахала ею.

Этот беленький локоток и крохотная ручонка навсегда запечатлелись в памяти Тиграна…

III

Сплетенная из тонких ивовых прутьев корзина с виноградом стояла на полу вагона, между досками, соединявшими противоположные ряды нар. В первые минуты бойцам казалось, что они смогут съесть весь виноград. Но оказалось — больше двух-трех кистей никто не смог одолеть.

Сидя на ближайшей к дверям доске, Арсен Тоноян беседовал с Алдибеком Мусраиловым — невысоким молодым бойцом-узбеком. Показывая на хлопковые кусты, покрытые светлофиолетовыми цветами, Арсен допытывался, так ли пышно растет хлопчатник в Узбекистане.

— Э-э, это что! — отмахивался узбек. — Ты приходи, посмотри наш. Вот до сих пор!

И он показывал рукой — вот, мол, какой высокий хлопок в Фергане!

Мусраилов щурил глаза, словно желая мысленно представить себе Ферганскую долину.

— Ну и сладкий же, исты його невозможно! — говорил Микола Бурденко, поворачивая в руке кисть винограда. — А я-то думал, усю корзинку зъим…

— Тихо-тихо — можно, — выразил свое мнение Эюб Гамидов; сидя на нарах второго яруса, он разматывал и снова наматывал на ноги свои портянки.

— Узбекистан богатый, очень богатый! — продолжал рассказывать Мусраилов. — Дыни у нас лопаются на полях — такие сладкие. А зимой скушай кусок сушеной дыни — мед. Да что мед, еще слаще! Можно чай с нею пить, вместо сахара.

— А ты сколько мог бы съесть винограду? Вот если б такие кисти дали тебе? — обратился к Гамидову Бурденко.

— Кто, я? Много. Сколько хочешь. Если спать не буду — все кушать буду, я привык. Сразу много нельзя. Нужно мало-мало привыкать.

Бурденко выбрал себе новую кисть, еще крупнее и свежее, поднял ее выше головы, поворачивая под лучами солнца, заливающими вагон через открытую дверь.

— Хорошая штука быть садоводом! Хочешь, дам и тебе, Гамидов? Да ты бы сошел. Сойдите и вы, ребята. Разве можно так быстро сдаваться?! Це ж виноград, не водка, бояться нечего.