Дети большого дома

Тигран слегка коснулся протянутой ему руки. Это Кларе показалось странным: мужчина должен крепко пожимать протянутую ему руку, чтоб доказать свою мужественность. И такой изнеженный интеллигент собирается воевать с фашистами?!

— Очень рада, очень! — повторила она. — Теперь мы постоянно будем встречаться с вашей женой и вместе станем поджидать писем от вас и от Партева.

— А где ваш политрук? — спросил Микаберидзе.

Выяснилось, что политрук пошел в соседний вагон.

Комиссар приказал вызвать его.

— A-а, Зулалян, и вы здесь? — заметив Анник, спросил Тигран.

Анник подошла к нему.

— Ну, как вам нравится университет жизни? — спросил Аршакян свою бывшую студентку.

— Очень нравится, товарищ старший политрук!

Снаружи донесся голос бойца, остановившегося перед дверями вагона:

— Разрешите обратиться, товарищ комиссар. Командир полка просит к себе вас и товарища старшего политрука!

Голос бойца заставил Анник вздрогнуть.

Перед вагоном, выпрямившись и откинув голову, стоял Каро. Его глаза остро поблескивали из-под косых монгольских бровей.

Каро увидел Анник и стоявшего рядом с нею Бено Шарояна. В первую минуту взгляд его выразил только изумление, но потом в нем мелькнуло что-то странное.

Шароян и сам, повидимому, почувствовал что-то неладное и поспешил отойти вглубь вагона.

Анник заметила, какое впечатление на Каро произвело появление Шарояна, и сердце у нее сжалось. Видно было, что Каро рассердился на нее, что он недоволен соседством Бено. Эти парни всегда чересчур недоверчивы и щепетильны…

Комиссар и старший политрук стали беседовать с бойцами и санитарами. Анник слышала все, что говорилось вокруг, даже машинально улыбнулась раз или два, потому что все кругом улыбались. Но мысли ее были далеко.

Комиссар передал пришедшему из соседнего вагона политруку сводку Информбюро за последние два дня, приказал прочесть ее бойцам и пошел к дверям вагона вместе со старшим политруком.

Аршакян приказал Сархошеву и Меликяну спуститься с собой. После ухода начальства бойцы начали перебрасываться шутками.

— Зададут теперь комиссары перцу нашим лейтенантам! — сказал кто-то.

Клара обернулась, чтобы увидеть, кто сказал эти слова. Она поняла, что сказанное относилось и к ее мужу, догадалась, что, вероятно, начальство осталось недовольно Партевом. Но к чему они придрались, что он сделал дурного? Нет, тут явно зависть, неприятно им стало, что жена едет с Партевом, а сами они не догадались взять с собою жен хотя бы на часть пути!

…Спустившись на перрон, комиссар и старший политрук некоторое время шли молча. За ними также молча шагали Минас Меликян и Партев Сархошев.

Но вот комиссар и старший политрук повернулись к лейтенантам, которые чувствовали, что их ожидает нагоняй.

— Нехорошо вы поступаете, товарищи командиры! — произнес Микаберидзе и после значительной паузы повторил: — Нехорошо поступаете, некрасиво.

Сархошев притворился смущенным.

— Разрешите сказать. Жена приехала проводить, хотел порадовать ее немного. Кто знает, может и не придется больше увидеться… ведь на фронт едем!

Аршакян внимательно разглядывал этого приземистого человека с приплюснутым носом и вдавленным лбом, маленькие глазки которого, казалось, выражали совсем не то, что говорил его язык. Но вместо того, чтобы сделать ему выговор, Тигран обратился к Меликяну:

— Вот от вас я этого не ожидал, совершенно не ожидал.

Меликяну, который был лет на двадцать старше Тиграна, приходилось выполнять приказы его отца, когда самому Тиграну было не больше пяти-шести лет. Сейчас он вытянулся перед сыном старого товарища и своим добрым голосом виновато произнес:

— Прошу прощения, товарищ старший политрук, больше этого не будет.

Старший политрук повернулся к Сархошеву.

— Кто вам разрешил взять жену в воинский вагон?

В первую минуту Сархошев не нашелся, что ответить. Он почему-то не ждал подобного вопроса от Аршакяна.

— Я вас спрашиваю — кто вам это разрешил?! — повышая голос, повторил Аршакян. Он впервые так строго говорил с подчиненным.

— Да ведь очень просилась, не смог ей отказать, — ответил наконец Сархошев. — Сами понимаете, женщина, на войну мужа отправляет.

Аршакян смотрел на него, и опять ему показалось, что совсем иное говорят крохотные глазки Сархошева.

— „На войну мужа отправляет“, — повторил он слова Сархошева. — А разве только одна ваша жена отправляет мужа на фронт? На первой же станции высадите вашу жену, все напитки уберите и явитесь с докладом к командиру полка.

Сархошев промолчал.

— Понятно? — спросил комиссар.

Чувствуя себя оскорбленным Аршакяном, но сознавая всю невозможность выразить свое возмущение, Сархошев решил подчеркнутым уважением к комиссару и покорностью ему уколоть старшего политрука. Он вытянулся перед Микаберидзе и, щелкнув шпорами, отрапортовал:

— Понятно, товарищ комиссар!

— Значит, выполняйте приказ и явитесь к командиру полка с рапортом!

— Есть явиться с рапортом, товарищ комиссар!

Своей готовностью Сархошев без слов ясно говорил:

„Я только тебя признаю и только тебе подчиняюсь!“

„Дисциплина дисциплиной, но не надо быть чересчур строгим, чтобы у людей не опустились руки“, — думал Аршакян всего за несколько минут до этого. Но теперь, заметив некрасивую уловку Сархошева, он возмутился. Взглянув на Сархошева с плохо скрытым пренебрежением, он негромко, но резко сказал:

— К чему вы нацепили эти блестящие побрякушки? Немедленно снимите шпоры! Вы не кавалерист, а пехотинец.

Сархошев снова промолчал.

— Вы слышите, что вам говорят?!

Аршакяну следовало бы сказать — „что вам приказывают“.

— Есть снять, товарищ старший политрук!

— Можете быть свободны.

Меликян и Сархошев откозыряли.

Аршакян и Микаберидзе пошли к вагону командира полка.

— Здорово вы прижали Сархошева, — заметил Микаберидзе. — Так и следовало.

— Первые же его слова вызвали у меня раздражение, — хмуро сказал Аршакян. — Решил „весело идти“ на войну»… Я, мол, всегда таким был, таким и останусь. Это не веселость, а бесчувственное безразличие. Таким людям ничего не жаль, они ни от чего не страдают, потому что ничем не дорожат…

Еще долго после ухода комиссара и старшего политрука Сархошев и Меликян оставались на месте.

Раздраженный выговором, Сархошев с сердцем буркнул:

— Тоже агитаторы! А фашисты небось прут вперед.