Дети большого дома

— Отправляюсь сейчас в Воронеж. До Валуек — с машинистом на паровозе, а оттуда — поездом: там, говорят, регулярное сообщение. Если б там, на эвакопункте, отыскалась моя Нюра! Ну, счастливо вам оставаться, желаю удачи и благополучия!

Тигран поднялся. Сархошев еще храпел.

— Счастливого пути, Клавдия Алексеевна! Желаю вам найти вашу Нюру, желаю всего-всего хорошего, чего только может пожелать друг. Счастливо доехать вам!

На станции загудел старенький паровоз с несколькими прицепленными к нему открытыми платформами. Проводив Клавдию Алексеевну до выходных дверей, военные смотрели вслед быстро бежавшей к паровозу женщине.

Из хаты вышел заспанный Сархошев. Все вместе они отправились к автомашинам.

В небе показались вражеские самолеты, с ревом приближавшиеся к станции. Машина уже тронулась, когда два самолета сбросили бомбы. Взметнулись к небу клубы желтоватого дыма. Машина остановилась. Держась за борт кузова, все смотрели в сторону станции.

— Паровоз успел уйти, — сказал Славин. — Хорошо, что спаслась наша Клавдия Алексеевна!

Машина понеслась вперед.

Аршакян задумчиво смотрел вдаль…

XXIV

Добравшись до политотдела дивизии, Тигран радостно пожал всем руки, со многими обнялся. Ему почему-то казалось, что только он один отстал от части, но выяснилось, что и другие работники штаба и политотдела, которые шли за подразделениями, еще не успели догнать их, а некоторые даже считаются «пропавшими без вести».

Вопреки предположению Тиграна о том, что у людей после сдачи Харькова должно быть подавленное настроение, все его встретили шутками и даже остротами. Вначале это показалось Тиграну странным и неподобающим. Но после первых минут он и сам в шутливом тоне стал рассказывать о своем ночном путешествии, хотя в этом не было ничего ни смешного, ни радостного. Потом только он понял, что это было лишь разрядкой тяжелого настроения. Человек не может постоянно оставаться в напряженном состоянии. Это было бы невыносимо. Очевидно, с другими творилось то же самое.

Начальник политотдела тоже встретил Тиграна радостной улыбкой.

— Вы не изменились, Аршакян. Тот же взгляд, то же чисто выбритое лицо. Это очень хорошо! Ну, пойдем ко мне.

Они вместе вошли в хату, где разместился политотдел.

— Каково положение Москвы и Ленинграда, товарищ старший батальонный комиссар? — спросил Аршакян.

— Тяжелое, повидимому, очень тяжелое, — ответил Федосов, — однако есть мудрая военная поговорка, кажется суворовская: «Если тебе тяжело — не думай, что противнику легче». А наше положение… оно стабилизуется! Мы учимся воевать и будем воевать по-настоящему. Если даже во время отступления наших подразделения берут в плен целые роты — это уже очень хорошо.

— Здорово воодушевило бойцов наше новое оружие, — сказал Аршакян. — Это прямо какое-то чудо!

— Вы имеете в виду «Марию Ивановну»?

— Какую «Марью Ивановну?»

— Так бойцы называют это новое оружие — гвардейский миномет.

— Я слыхал по-другому — его называют «Катюшей». Поет он, говорят, точно Катюша!

— Остроумно! — заметил Федосов. — Катюша… Это имя моей матери и дочки. Екатерина, Катюша… Несомненно, мощь оружия имеет большое значение. Но побеждают в первую очередь сильные духом. Дай в руки слабому человеку самое мощное оружие — оно станет бесполезным. Идет пятый месяц войны, осень кончается, подступает русская зима, наши богатырские морозы… План врага уже сорван, его наступление задержалось на полтора месяца… Для отступающей армии это победа! Если хорошенько вдуматься в это, слово «победа» перестанет звучать странно, не будет казаться, что это говорится ради утешения. Удачное отступление — это уже победа. Отступаешь, конечно, не по своему желанию, а в силу обстоятельств. Но не всякое отступление является поражением. Этот взгляд на войну существовал и до Кутузова, но именно Кутузов дал ему силу непреложного закона. Мы своим отступлением смогли избежать огромных потерь. Каждый боец, дошедший до места здоровым и бодрым, — это же смерть для неприятеля в новых боях! Теперь полки должны держать новые оборонительные рубежи, организовать разведку. Если враг подойдет — надо отбросить его назад; если остановится — не давать покоя, чтобы не смог он отсиживаться в. обороне со всеми удобствами. А уж что будет приказано после этого — дело высшей военной власти. И в новой обстановке роль политработника не умаляется, а, наоборот, еще более возрастает. Теперь не столько нужен хорошо подвешенный язык, сколько горячее сердце и твердая душа.

Аршакян слушал его и с глубокой болью думал: «Не будь наших неудач, Федосов не говорил бы об отступлении, как о победе! Словно мы отступаем не теснимые неприятелем, а с какой-то особой целью оставляем ему наши области… И даже строит на этом какую-то военную теорию! Да он попросту утешает и себя и меня…».

Тиграну хотелось высказать эту мысль вслух, но он заколебался — и промолчал.

Федосов продолжал:

— Не случалось ли вам испытать такое: когда искренне откроешь людям сердце, скажешь им все, что думаешь, когда почувствуешь, что ничего не скрыл, ничего не утаил, — легче становится на душе! Не случалось ли вам, рассеивая сомнения других, чувствовать, что и твоя мысль очищается, просветляется?

— Бывало! — подтвердил Тигран. — И много раз!

— Это, вероятно, случается со всеми честными людьми. Вот так мы и должны работать! А оружие, конечно, чудесное. Бдительность нужна, бдительность, надо быть постоянно начеку в окопах оборонительного рубежа… Генерал сегодня напомнил слова Пушкина. Ну, стихи-то я всегда забываю, в памяти моей они остаются нерифмованными словами, а мысль такая: «Не спи, казак, чеченец устроил засаду в скалах»… Прибыл наш новый генерал… Видели его?

— Новый генерал?

— Так вы не знаете еще? Теперь дивизией командует генерал-майор Яснополянский.

— А генерал Галунов?

— Не знаю, где он, что делает. Это уже не наше дело, бог с ним.

Начальник политотдела перевел взгляд на левую стену хаты, глядя на нее так сосредоточенно, что Тигран невольно тоже посмотрел туда, но ничего не увидел.

— Да, — продолжал начальник политотдела, — большими испытаниями проверяются моральные качества человека… Бывает, что и некоторые генералы не выдерживают их. Ну так, значит, в полк! Останетесь пока у Дементьева, придется побывать и в полку Сергеенко. В оперативном отделе штаба получите новую карту и узнаете расположение полка. Ну, счастливого пути! Завтра и я. приеду.

Выйдя от начальника политотдела, Тигран довольно улыбался. Вспомнив, что Федосов до войны был лектором в Киевском университете, он сказал себе: «Хоть теперь он и военный, а еще живет в нем влюбленный в свое дело педагог!»

Получив в оперативном отделе карту нового расположения войск и отметив на ней красным карандашом позиции полков, Аршакян еще раз окинул ее быстрым взглядом. Такие же места: бескрайние степи, холмы, лощины и овраги, леса и рощи, небольшие речушки, Северный Донец с его притоками, речки Нежеголь, Короча и Вовча. Крупным населенным пунктам здесь является город Вовча, который остался вне рубежа нашей обороны. Значит, враг занял и ее, эту Вовчу?..

На пороге оперативного отдела он лицом к лицу столкнулся с незнакомым генералом, рядом с которым шагал начальник политотдела. Тигран догадался, что это и есть генерал Яснополянский.

Федосов, заметив его, что-то сказал генералу. Приблизившись к ним, Тигран по-военному вытянулся. Начальник политотдела представил его новому командиру дивизии.

— Говорят, вы не любите генералов. Верно это? — спросил новый генерал. — Не строго ли вы судите о них?

Шутка Яснополянского смутила Аршакяна.

— Обычно генералы дают нам оценку, а не наоборот! — ответил он.

— Согласно субординации, выходит, так, — заметил генерал. — Но народу виднее — где тепло, где холодно. И никакое звание не спасет от критики народа или его суда, когда это — будет необходимо… Ну ладно, мы еще встретимся, будет время потолковать. В полки едете? Отправляйтесь, не будем вас задерживать. А в отношении генералов будьте немного снисходительней. Не знаю, как вы, но могу сказать, что генералы вас, политработников, любят.