Дети Эдгара По

Роланд как раз собирался сесть в машину, когда вдруг услышал какой-то звук и замер, прислушиваясь. Репетиция хора? Нет, это не музыка, ничего похожего на структуру; да, кажется, звук и не человеческого происхождения. Роланд медленно поворачивал голову, пытаясь понять, откуда он исходит, но звук был слишком рассеян, и шелест деревьев часто заглушал его.

Вернувшись в мотель и выйдя из машины, Роланд снова услышал тот же звук. Здесь он был сильнее и чище, но, как и в городе, неуловим. Словно целый хор эоловых арф пел в ночи, то повышая голос, то опускаясь до шёпота, то стеная, то визжа. Ветер был составляющей этого звука, но было и что-то ещё, какая-то местная черта, которая производила столь необычайный эффект. Роланду он даже нравился. Он напоминал ему изысканные пассажи из Вогана Уильямса и Дебюсси. В комнате он отключил кондиционер, распахнул окно и ещё некоторое время слушал.

Гроза прошла в нескольких милях к северу от города, гремя и полыхая, точно краткая война, и на Глен Ален обрушились потоки дождя. Но через четверть часа прошёл и он, оставив по себе влажную тишину, наполненную звуками падающих капель.

Утром, перед тем, как отправиться на поиски имения Йоргенсонов, Роланд отыскал женщину, которая работала в мотеле. Она как раз выходила из зала торговых автоматов с полным мешком мусора. Роланд пересёк парковку и спросил её о ночных звуках.

— Это ветер несётся по долине, — сказала она. — Когда он дует в определённом направлении, то получается такой звук.

— Да, но отчего?

— Ветер несётся по долине, — повторила она, словно тупому. — Зимой не так слышно.

— А-а.

По пути он сделал остановку возле универсального магазина Колберта, в паре домов от Билла на Главной, — купить бутербродов и сока на ланч. Через минуту он чуть не проскочил мимо бывшего въезда на территорию летнего поместья Йоргенсонов. Как и говорил Билл, найти его оказалось не сложно: две мили вверх по Норт-стрит, единственному выезду на север из города, а там ищи по левой стороне. Две каменные колонны отмечали съезд на однопутку. Роланд сдал назад и некоторое время разглядывал их.

Мертвенные сине-зелёные пятна лишая покрывали колонны, их навершия потрескались и выщербились. Ворота кованого железа исчезли давным-давно — остались только насквозь проржавевшие петли. Потом Роланд понял, что Йоргенсон засадил обе стороны дороги сплошной живой изгородью. Её остатки ещё угадывались, хотя с трудом. Когда-то её высота достигала двадцати-тридцати футов, но теперь деревья засохли, и сквозь их скелеты росла сорная трава, пробивались молодые клёны и ползучая вишня, дикий виноград и другие лианы и вьюнки обвивали их мёртвые ветки. Сам въезд так густо порос кустарником, что Роланду негде было даже припарковаться; пришлось проехать по улице ещё метров пятьдесят, пока справа не показался травянистый пятачок. Он повесил на шею фотоаппарат, взял термос с ланчем, запер машину и зашагал обратно.

Грунтовая дорога, которая вела когда-то к дому, сплошь заросла сорняками и полевой травой, однако идти по ней было не сложно. Роланд только дважды сбивался с пути, но оба раза возвращался обратно, едва ощутив, как твёрдая гравийная подсыпка под ногами уступала место более упругой земле.

Он шёл по туннелю между деревьями — эффект, который некогда, возможно, придавал пейзажу очарование; но теперь растительность разрушила его первоначальную форму и сделала его неопрятным, тёмным и мрачным. Туннель привёл его на край большой вырубки, и он понял, что приближается к месту, где стоял дом. Вырубка, разумеется, давно заросла, однако куда более высокие сосны окружающего леса ясно обозначали былой периметр.

Штаны Роланда пропитались водой. Небо скрывали облака, а значит, все заросли, сквозь которые он прокладывал себе путь, были мокры после ночного дождя. Но Роланд предпочитал терпеть сырость, чем жариться под палящим солнцем. Он шёл по дороге, которая некруто поднималась, а потом снова шла ровно. Да, подумал он взволнованно, наверняка это было здесь. Где ещё тут строить дом? С приподнятой площадки размером в три-четыре акра, на которой он стоял, открывался превосходный вид на юг.

Роланд вглядывался в пространство старой вырубки, ища хоть каких-нибудь следов человека. Вот крохотное озерцо — может быть, его вырыли по приказу Йоргенсона, — а вот сваи от старого деревянного причала. Заросшее водорослями и камышом, занесённое илом озеро казалось почти мёртвым, но когда-то оно было прекрасно.

Роланд с лёгкостью представил себе, как дети Йоргенсона катаются по озеру на лодке или прыгают с причала в воду. Семья, наверное, устраивала пикники в тени вон того большого сахарного клёна, одиноко стоящего недалеко от воды. Картинка из прошлого. Жизнь, мечты, силы потрачены на создание своего маленького мира. Какими людьми были Йоргенсоны: надменными и невыносимыми или приличными и достойными всего, что имели? Но какая разница, ведь их здешний мир рухнул и сами они ушли вместе с ним.

Повернувшись, Роланд зацепился ногой за камень. Он оказался частью фундамента. Роланд прошёл вдоль него, оставляя за собой след из примятой травы и диких цветов. Огонь и время не оставили ничего, кроме каменного прямоугольника, едва видимого над землёй. Дворовые постройки тоже исчезли; местные жители могли растащить их на доски и всякую мелочь.

Роланд сфотографировал участок, на котором стоял когда-то дом, а потом вырубку вместе с озером. Торопливо сжевал свой ланч, не переставая шарить вокруг глазами в поисках знака, ключа. Если итальянская причуда спрятана где-нибудь в лесу, её не найдёшь и за неделю. Но есть ещё одна возможность — поискать выше по склону, за домом. Метрах в ста позади него в невысоких скалах открывался проход, образованный двумя крутыми стенами. Он вёл на север. Здесь начиналась долина — или заканчивалась.

Роланд, пыхтя, одолел подъём и ахнул. Перед ним была Маленькая Италия, причуда Йоргенсона. От возбуждения он едва не бросился к ней бегом, но удержался и сделал несколько общих снимков.

Тут были всевозможные строения — деревенские виллы, крестьянские домики, приземистые городские кварталы, — разбросанные большими и маленькими группами. Статуи, много статуй, фонтаны, аркады, площади, башни, церкви, конюшни, амбары и многое другое. И всё это уходило далеко в долину, сколько хватало глаз.

Причуда стояла на делянке, в основном плоской, но усеянной множеством холмиков, которые только усиливали эффект. К тому же склоны долины то раздвигались, то снова сужались, образуя ниши, расщелины и впадины разной глубины и размера. Всякая эксцентричная деталь производила своё впечатление, так что иллюзия, которую они создавали вместе, при первом взгляде была исключительно сильной.

Вообще-то издалека она выглядела лучше всего. Когда Роланд спустился по склону холма и пошёл по узким проходам, упадок неприятно поразил его. Большинство построек были сложены из шлаковых блоков или сделаны из гипса на проволочном каркасе, а сверху покрашены или побелены. Красновато-коричневая краска на жестяных крышах издали смотрелась как черепица. Удивительная дешёвка для такого состоятельного человека, да и сказывались следы времени, небрежения и нерегулярного вандализма. Местами целые стены рухнули или были обрушены. Жесть на крышах почти везде проржавела, краска вспучилась и висела ошмётками — там, где она вообще оставалась. Статуи лишились рук или голов, а иногда того и другого. Сколы и трещины покрывали всё.

Колючки и лианы заполонили делянку, зачастую мешая Роланду ходить. Но тут причуде повезло: будь земля потучнее, растительность уже давно не оставила бы здесь камня на камне.

Роланд медленно продвигался вперёд, делая снимки. Он мало что знал об Италии, однако опознал почти все достопримечательности, которые Йоргенсон воспроизвёл в своём саду. Особое впечатление на него произвела секция акведука в пятьдесят футов длиной, достаточно высокая, чтобы человек мог пройти под ней, не нагибаясь. Проломленная всего в трёх местах, она ещё хранила остатки вчерашнего дождя. Роланд невольно улыбнулся, заметив, что гипсовый акведук снабжён стальным дренажным желобом.