Дети, которые хотят умереть

Никакого следа. Никакой памяти. Никакого будущего.

Когда Андрей постучал в дверь второй комнаты, тонкая доска распахнулась почти сразу.

— Прошу, входи, — сказал Лис и посторонился.

В комнате Андрей чуть не наступил на ряд темно-серых свертков на полу у стены. Десяток оби, чистых, выстиранных, аккуратно сложенных в несколько раз. Десяток. На восемь больше, чем выдают ученикам.

— У тебя сейчас интересный взгляд, — сказал Лис. Рита посчитала интересным в Андрее только распухшее ухо, но про него бесцветный ничего не сказал.

Андрей смотрел на свертки оби. Задай вопрос о клане Гардеробщика. Задай вопрос о голых трупах, что оставлял после себя Охотников. Задай вопрос, куда девалась одежда с этих трупов.

— Сингенин-сан, — говорил Лис, — скажи, когда ты переводился к нам, ты не взял с собой что-нибудь бесполезное, какую-нибудь безделушку, просто на память? Вещь, что напоминала бы об одноклассниках из старой школы?

— Одноклассниках? — переспросил Андрей, красные глаза волка сверкнули. — Нет, они внутри меня, кое-кто из них.

— Вот как? Ну а я забочусь о соклановцах даже после их смерти, — сказал Лис, — ухаживаю за частью их одеяния, будто это они сами.

Лис сел на корточки и погладил серые холмики на полу. Маленькие могилки, тряпочные алтарики. В этом игрушечном могильнике сохранились последние нестертые следы мертвецов, небезразличных Лису. В узкой комнатушке уместилось целое кладбище из десяти лоскутных склепиков.

Лис указал на ближайший к двери могильный холмик, на который Андрей чуть не наступил.

— А этот здесь появился недавно благодаря тебе, — сказал Лис, — это оби Стаса.

Щеки Андрея покраснели. Драная красная доска. Драное отчисление. Драные цветущие ландыши.

Лис улыбнулся.

— А сейчас у тебя все лицо стало интересным, — сказал он. — Жаль, что мы потеряли Охотникова. Стас превосходил всех в клане, его тело было крепче меча, а Дух сверкал как луна и направлял нас. Стас заменил мне старшего брата.

— Красоткин-сан назвал Охотникова-сан Гардеробщиком, — сказал Андрей.

— Было у Стаса одно ржавое пятнышко, — кивнул Лис, — его сестра.

Рита.

— Амурова-сан уже показалась тебе в своих нарядах? — спросил Лис.

Андрей молчал.

— А рисунками тоже похвасталась?

— Она подарила мне их, — сказал Андрей.

— У? Тогда, Сингенин-сан, у нас с тобой много общего, — Лис погладил холмик на полу, — твоя комната теперь тоже хранит память о мертвых.

Комната Андрея тоже превратилась в могильник, стала чертогом лоскутных алтарей. Порталом в прошлое.

Андрей спрашивал Риту про краски, про цвета, но даже не заметил, что сами полотна серые — точь-в-точь как школьная форма. Иллюзия красок скрыла от глаз Андрея одежду, снятую с трупов.

Согнувшийся Лис гладил лоскутные алтари и говорил, что Охотников баловал сестру. Стас оголял убитых им учеников, а снятую форму относил Рите — рисовать деревья, птиц или что она там калякала.

— Лисиц, — сказал Андрей.

— Плевать, — произнес Лис, — Стаса больше нет, и потакать прихотям Амуровой теперь некому. Ведь так?

И кто учил ниндзюцу? Кто овладел искусством разведки и маскировки, кто контролирует дыхание и движения так, чтобы они были незаметными, тихими, синхронными? Кто учился раскрывать чужие маневры под прикрытием травы, воды, огня? Самурай Андрей или наложница Амурова?

Крадущийся не видит только иллюзию, которой проникся.

— Я лишь защищаю ее как слугу, — сказал Андрей.

Лис взял оби Охотникова и обмотал серый конец вокруг увечной руки, продел между здоровыми пальцами поверх обрубков.

— У каждого в школе Катаны есть выбор, — сказал он, — созерцать или выбрать цель и бороться.

— Моя цель за стенами школы, — сказал Андрей.

— Тепленькая постелька с воздушным одеяльцем? — спросил Лис.

— Что?

— Постелька с воздушным одеяльцем и мягкими пуховыми подушками, в которых так приятно утопает голова? — сказал Лис. — Нет? Или мармеладные змейки? Черная сладкая паста, сгущенное молоко с сахаром?

— Что за бред ты несешь?

— Снова послушать сказку на ночь? — говорил Лис. — Может, намного раньше? Хочешь вернуться в горячую влажную утробу? В водный покой в темноте?

Лис бросил другой конец оби в Андрея. Крепкая рука перехватила пояс, серая ткань натянулась между учениками.

— Синегнин-сан, что же такое безопасное тебя влечет? — продолжал Лис. — Игра в снежки, езда на санках, лепка снеговика? Чего ты жаждешь? Искупаться в прозрачной речке? Объесться сочными ягодами? Малиной, или брусникой, или клубникой, а может, черемухой, нет? Покататься на быстрых качелях?

Андрей резко отвел руку назад, Лиса дернуло вперед, притянуло почти вплотную к синим иглам.

— Качели! — выдохнул Андрей. — Ты тоже их помнишь?

— Конечно, помню, — Лис улыбнулся, — но качелей больше нет. Ничего из того безопасного уютного мирка больше нет. Ни мармеладных змеек, ни мягких подушек, ни влажной утробы. НИ-ЧЕ-ГО. Есть только война сегуна, для которой нас готовят.

— Нет! — крикнул Андрей. — Нет!

Цель самурая. Смысл жизни, он ушел? Теперь я должен умереть?

— Смирись, — сказал Лис, — или построй качели здесь. Вместе со мной.

Андрей отступил к окну, оби, развороченный лоскутный алтарь, снова натянулся.

Или я должен отомстить? Перерезать все дышащие глотки в этой школе? Разрушить всю красоту мира, что прошла мимо? Развести огонь и пустить пожар за стены? Сжечь все изящные сакуры во внешнем мире, все храмовые сады с каменными беседками и чайными домиками? Я никогда не постою в их зеленой тени, не вдохну их цветочного запаха, так зачем они? Найти и убить всех лисиц-девиц с таинственных холмов, что никогда не соблазнят меня? А затем подтереться их холодными стылыми грудями?

Снести княжеские замки? Выкопать останки древних самураев и нагадить на гнилые кости?