Дети ночи

Кейт опустила глаза.

– Я понимаю. Это… это бред. О’Рурк отхлебнул из чашки.

– Верно, – сказал он. – Такое впечатление может создаться, если только вы не принадлежите к церкви, которая в течение нескольких столетий занималась секретной перепиской как раз о такой злодейской семье, ведущей затворническую жизнь. О семье, которая появилась в Восточной Европе полтысячелетия тому назад.

Кейт резко подняла голову, отчего почувствовала острую боль. Сердце у нее заколотилось, но она не обратила на это внимания.

– Вы хотите сказать…

О’Рурк поставил чашку и предостерегающе поднял палец.

– Для обоснования теории данных пока недостаточно, – сказал он. – Если только… если только не увязать все с одним странным совпадением: со встречей с неким человеком, очень напоминающим постаревшего, непогребенного Влада Цепеша.

Кейт потеряла дар речи и только смотрела на него.

О’Рурк полез в карман пальто и извлек оттуда небольшой конверт с шестью цветными фотографиями. Фон был явно восточноевропейским: сумрачный промышленный город, средневековая улица, выстроившиеся вдоль обочины «дачии». Интуиция подсказала Кейт, что фотографии были сделаны в Румынии. Но ее внимание привлек человек на переднем плане – очень старый, на что однозначно указывала его поза, изгиб спины, иссохшее тело, угадывавшееся под просторной одеждой. Несмотря на то что черты его лица, достаточно отчетливо видимого между лацканами дорогого пальто и полями фетровой шляпы, как бы размылись под воздействием времени и болезней, они казались знакомыми: нет усов, но зато широкая верхняя губа, выпяченная челюсть, ввалившиеся, но все равно слегка навыкате глаза.

– Кто это? – шепнула Кейт. О’Рурк сунул фотографии обратно в карман.

– Один господин, с которым я впервые приехал в Румынию года два назад. Его имя вы, вероятно, слышали.

Прямо у них за спиной какая-то пара громко заспорила по-немецки. Футах в трех от Кейт и священника стояли американцы, судя по небрежной одежде, и наблюдали за ними, явно с нетерпением ожидая, когда освободится столик.

О’Рурк встал и протянул Кейт руку.

– Пойдемте отсюда. Я знаю местечко поспокойнее.

На открытках Кейт, как и любой человек, уже видела это большое колесо. Но в действительности оно оказалось куда лучше. Они с О’Рурком были единственными пассажирами в гондоле, где свободно разместились бы человек двадцать. Пространство гондолы было заставлено накрытыми для гостей, но пустующими в данный момент столиками. Медленно вращаясь, колесо подняло их до высшей точки – на высоту примерно двухсот футов – и остановилось, пока внизу занимали места новые пассажиры.

– Прямо колесо Ферриса, – сказала Кейт.

– Piesenrad, – откликнулся священник, облокотившись на перила и глядя в открытое окно на осеннюю листву, горящую в последних лучах осеннего заката. – Что означает «гигантское колесо».

Как только он это сказал, облака погасли, небо стало сначала бледнеть, а потом – темнеть. Гондола медленно двигалась вниз, миновала посадочную площадку, и вскоре они снова оказались над верхушками деревьев.

По всему городу зажглись огни. Неожиданно осветились башни соборов. Возле Дуная Кейт узнала модернистские небоскребы городка ООН: Сьюзен Маккей Чандра однажды рассказывала ей, как волновалась, когда впервые участвовала в конференции в штаб-квартире ооновского комитета по инфекционным заболеваниям.

Кейт нахмурилась, на секунду закрыв глаза, потом посмотрела на О’Рурка.

– Ну хорошо, расскажите мне все-таки об этом человеке.

– Вернор Дикон Трент. Слыхали про такого?

– Конечно. Это миллиардер-отшельник, вроде Говарда Хьюза, который сделал состояние на… На чем? На электроприборах? Отелях? Еще он владеет большим художественным музеем его имени возле Биг-Сура. А разве он не умер в прошлом году?

О’Рурк покачал головой. Гондола устремилась вниз, и стали слышны звуки нескольких еще работающих аттракционов.

– Мистер Трент финансировал миссию, с которой приехал и я. В ее составе был один босс из ВОЗ, покойный Леонард Пэксли из Принстона, еще пара тяжеловесов. И приехали мы в Румынию сразу после революции. Подчеркиваю: сразу после. Труп Чаушеску еще не остыл. В общем, в Штаты я вернулся в феврале прошлого года, чтобы организовать по линии церкви кое-какую помощь для приютов, а до отъезда из Чикаго в мае того же года прочитал, что мистера Трента хватил удар и что он живет уединенно где-то в Калифорнии. Но когда я видел его в последний раз, он был еще в Румынии.

– Все верно, – сказала Кейт. – Время вмешалось в сражение за контроль над его империей. Он утратил дееспособность, но не умер.

Она поежилась от внезапно налетевшего прохладного ветерка.

О’Рурк прикрыл окно.

– Насколько я знаю, он еще жив. Но в тот раз, когда мы впервые приехали в Бухарест, я был поражен сходством мистера Вернора Дикона Трента со старинным портретом Влада Цепеша.

– Фамильное сходство, – заметила Кейт. Священник кивнул.

– Но то полотно, что мы видели сегодня, всего лишь копия… сделанная лет через сто после смерти Влада Цепеша. Этот портрет может оказаться неточным.

Кейт посмотрела на огни старого города. Снизу доносились крики и визг катавшихся на американских горках.

– Но если это все же фамильное сходство, то тогда должна быть связь с… чем-то.

Последние слова прозвучали неуклюже – Кейт это почувствовала и прикрыла глаза.

– В Румынии примерно двадцать четыре миллиона жителей, – тихо сказал О’Рурк. – А ее площадь составляет около сотни тысяч квадратных миль. Нам придется откуда-нибудь начинать, даже если все наши предположения ни черта не стоят.

Кейт открыла глаза.

– Мистер О’Рурк, а вам не надо говорить «аве Мария» или что-нибудь в этом роде, когда вы ругаетесь? Я имею в виду – каяться не надо?

Он потер щеку, но не улыбнулся.

– Я даю себе некоторые послабления… раз уж не могу отпустить грехи. – Он посмотрел на часы. – Седьмой час, миссис Нойман. Нам бы где-нибудь поужинать да лечь пораньше. По расписанию катер отходит в восемь, а австрийцы – народ точный.

Глава 22

Катер был аккуратненький, закрытый со всех сторон. В переднем салоне размещалось с полдюжины рядов по пять мест с каждой стороны прохода. Когда затарахтели двигатели и судно медленно отошло от причала, за широкими окнами открылась панорама обоих берегов Дуная. Старинный город очень быстро остался позади, и лишь охотничьи и рыбацкие хижины напоминали о присутствии человека, да и те вскоре пропали, и только лес тянулся вдоль берегов.