Детство 2

Но плясал. Всех женщин вытаскивал потанцевать, а ещё и учил коленцам некоторым — тем, што попроще, хоть и кажутся сложными. Тётки взрослые хохотали как девчонки, так смешно им было телесами трясти.

Потом неожиданно как-то — раз! И Лебензон стоит, Яков Моисеевич который. С ружьём. С нами в пляс.

— Отошли солдаты! — Орёт, — Отошли!

Солдаты отошли, ну и наши взад. Не все, на пересменку решили. Поели жадно за общим столом во дворе, выпили по чуть-чуть.

— Ещё ничего не кончилось, — Сказал Лебензон негромко, отморщившись после водки, — просто теперь у нас появился шанс.

Девятнадцатая глава

Коста крутанулся вокруг себя, приседая и уходя вбок какими-то ломаными движениями. Раз! И вот он уже чуточку не там, да с револьверами в каждой руке. Глухо зазвучали выстрелы, и от дальней стены начала отлетать каменная крошка.

— Как-то так, — Остановился грек, опуская оружие, — в Македонии научился. На Балканах вечно какой-то шухер, а заговорщиков и революционеров так каждый первый, а многие и не по разу.

— И што, вот так каждой пулей?! — Изумляется Санька, кругля глаза.

— Если бы! — Засмеялся Коста, залихватски крутанув револьверы на пальцах, — Есть и такие мастера, знаю лично, но я ни разу не умелец! Так, поднатаскали по одному случаю.

— А было бы здоровски, — Мечтательно вырывается у меня, и перед глазами всплывают сценки из Дикого Запада, — с одной пули-то!

— У всего своя цена есть, — Улыбается Коста чуточку печально, — хочешь стрелять так, живи оружием! Это уже профессиональным стрелком надо быть. Убийцей. Работать если, то так, штоб руки не утрудить, потому как целкость теряется.

— Ну-ка, — Я решительно подошёл к оружию на столах отобрал себе два велодога.

— Не выйдет сразу, — Предупредил Коста.

— Ето понятно! Я так, принцип ухватить хочу.

— Ну, — Коста потёр подбородок… — ладно, только не заряжай пока. Смотри!

Он снова начал разворачиваться, но уже медленно.

— Видишь? Не просто с прицела ухожу, а непременно под правую руку!

— Агась! — Соглашаюсь, попробовав вести его рукой с револьвером, — С правой руки удобно стрелять в дуельной стойке или прямо, а в раскоряке промеж них упора не будет и глаз хуже ловит.

— Ещё влево можно, — Уточнил грек, поправив стойку обезьянничающему Саньке.

— Потом, — Он пощёлкал пустым револьвером в правой руке, — целишься только с правой.

Левая так, для шуму. Бахаешь, штоб противник дёргался. Ну или накоротке, в толпе. Но тогда и целиться не надо.

— А можно и не стрелять с левой, — Подал голос воодушевившийся Санька, — просто держать для пужливости, а как патроны в правом револьвере кончатся, так и перекинут!

— И так можно, — Согласился наш взрослый друг, — Ну, пробуй!

Уход с линии мы с дружком ухватили быстро — даром, што ли, плясками по три часа почти ежедень занимаемся?! А со стрельбой из двух рук совсем не пошло, чему Коста и не удивился.

— Всё! — Минут через пятнадцать прервал он наше баловство, — Заканчивай перевод патронов!

— Да не денег жалко! — Усмехнулся он, — А нервов, которые вы немножечко понамотали. Когда двигаетесь с заряженным оружием, мне залечь за каменюками хочется! Вы учиться напросились, а не баловаться. Давайте-ка сюда!

На длинном столе, сбитом из плохо оструганных досок, Коста постелил кусок парусины и положил на неё новенькие, ещё в смазке, маузеры.

— Многому я вас не научу, — Ещё раз предупредил он, — так только, общее понимание.

Собрать-разобрать, бахнуть несколько раз, да почистить. Штоб понимание было общее, суть ухватили.

Под его приглядом мы с Санькой разобрали оружие и почистили его от смазки.

— Двумя руками вцепляйтесь, — Напомнил Коста.

Отдача у маузера оказалась жёсткой, но бой — ого! Разобрав сложенные стопочкой доски, подивился — моща! Ето я понимаю, оружие!

Потом приклад прикрепили, с ним получше сильно. Санька, тот вообще таким целким оказался, што прямо ой!

— Художник прирождённый, — Пояснил грек, — рука твёрдая, да глаз зоркий.

— А шо, прям так зависит? — Подивился я.

— А то! Одно дело — слесарь какой или токарь, привыкший глазом видеть, где там металл на волосинку тоньше, да руками своими эту волосинку и убирать. Другое дело — молотобоец какой. Объяснять надо?

— Не! Ясно.

До самово вечера так — разобрать, почистить от смазки, собрать, попробовать на стрельбу, снова почистить — от нагара порохового. В пещере катакомбной всё пропахло пороховыми газами да смазкой. Вкусно!

— А это, — Уже рассамым вечером, перед тем как уходить, Коста вручил нам оружие — по велодогу и небольшому браунингу, аккурат под руку, — подарок!

— Ух! — Вырвалось у Чижа, — Спасибочки!

— Спасибо! — Вторю вслед.

— Пожалуйста, — Улыбнулся Коста, — но надеюсь, вы понимаете, шо это никак не игрушка, а таки оружие?

— А? — С трудом вылезаю из сладких грёз, где я такой с револьвером во дворе, а вокруг все завидуют и просят на посмотреть.

— Оружие, — Повторяет Коста серьёзно, — а не игрушка. С ним если засветитесь, то может быть такое ой, шо прям до фатального. Особенно сейчас. Ясно?

— Ясно, — Выдыхаю угрюмо, — тогда зачем?

— Затем, штоб было! Не как игрушка и не для таскать — по возрасту и документам пока не вышли на такое! Придумать за эти дни, где и как по Одессе вы ево спрячете — так, штоб никто ни разу не взял, а вы могли бы вот так сразу, да и положите.

— Жизнь, — Коста внезапно меняет тон на философский, — штука длинная. Лежит себе оружие в тайнике, и есть не просит, а понадобится, хоть бы и через двадцать лет, так вот оно!

— Ага, — Раздумчиво согласился я и принялся разбирать оружие на протереть.

— Зачем? — Удивился мужчина.

— Отпечатки.

— Так? — Озадачился он, и я разъяснил.

— Интересненько, — Задумался Коста, — это открывает перспективы не только для полиции, но и для умных людей.

Санька ещё не наигрался, и пока мы разговариваем, затеял беготню в пещере, пиф-пафая из разряженново оружия и западая за камнями. По тому, как он поправляет кепку, видно — сейчас он самонастоящий ковбой из Майнридовских книг.

— А, — Кошусь на друга и поворачиваюсь к греку, — с полицией как? Они с… ну, этими? Заодно?