Детство и юность Катрин Шаррон

Катрин жадно вглядывалась в окна второго этажа, где, по ее предположению, должны были находиться комнаты Эмильенны и ее брата. Но все окна были закрыты, занавеси задернуты, жалюзи опущены. Огромный дом казался погруженным в глубокий сон, и маленькая служанка, разочарованная и недоумевающая, продолжала свой путь через парк. В конце парка, за живой изгородью, начинался огород, где Матильда лениво снимала с веревок простыни и не торопясь складывала их в корзину.

— Живей, Матильда, поторапливайтесь! Мадам Пурпайль ждет вас.

— Да что там у нее, пожар, что ли? Меня задержала на целых полчаса мадемуазель Рашель: я помогала ей убирать белье в шкаф.

— А как она выглядит, мадемуазель Рашель?

— Как? Женщина, как и все другие. Ты ее разве не видела? Ах, да… Она же не показывается внизу. «Дама-компаньонка, — говорит она, — должна соблюдать дистанцию». Ее ни за какие блага на свете не заставишь спуститься к нам, в помещение для прислуги. Вот это-то и бесит мадам Пурпайль… Мадемуазель Рашель выходит из дому только к мессе по утрам, а вечером — к исповеди. — Матильда пригладила ладонью свои растрепанные волосы. — Ну ладно…

Помоги-ка мне, Кати, поскорей собрать и сложить это треклятое белье!

* * *

Вечно закрытые ставни и тишина, царившая в доме, возбуждали любопытство Катрин. В один прекрасный день, набравшись смелости, она спросила об этом у Матильды. Горничная прыснула со смеху.

— Дурочка, разве ты не знаешь, что барыня, барышня и молодой барин укатили в Убежище?

Катрин уже слышала однажды такое название. Ей представлялось, что убежище — это лесное логово, где, как в сказках, скрываются разбойники. В этом разбойничьем логове, думалось ей, находится, наверное, и сам грозный охотник, который прибивает к дверям конюшни лапы убитых им зверей. Нет, что ни говори, а новые хозяева Катрин — люди с большими странностями.

Теперь Катрин приходилось поспевать на работу в два дома: в особняк Дезаррижей и в дом Малаверней, где владычествовала Фелиси. Иногда, улучив подходящую минуту, девочка пыталась вытянуть у крестной кое-какие сведения о тайнах и загадках, с которыми она то и дело сталкивалась на своей новой работе.

— Скажите, крестная, Дезаррижи, случайно, не занимаются разбоем?

— Как ты говоришь?! — переспросила Фелиси, и в голосе ее прозвучали одновременно удивление и восторг. Не дав Катрин времени повторить свой вопрос, крестная сама спросила девочку: — Это мадам Пурпайль тебе сказала?

— Нет, что вы!

— Так в чем же дело? Ты что-нибудь слышала? Или видела? Они что, убили кого-нибудь? Может, папаша Дезарриж нападает на одиноких путешественников и грабит их? А выкуп с них он берет?

Катрин ужаснулась этим жутким предположениям. Неужели она угадала правильно?

— Я не знаю, я ничего не знаю, — торопливо ответила она. Фелиси досадливо поморщилась.

— Но, в таком случае, что ты тут плетешь со своими разбойниками?

— Это насчет убежища…

— Убежища? Какого такого убежища?

— Ну, того, где они сейчас находятся: барыня, ее дочка и сын. Матильда, горничная, мне об этом сказала.

Фелиси всплеснула своими короткими ручками и уронила их на живот.

— Если бы ты умела писать, деточка, тебя, наверное, наняли бы в альманах сочинять рассказы… рассказы о разбойниках. Убежище — это название загородного дома твоих господ — запомни это раз и навсегда! — нет, даже не дома, а замка… замка в окрестностях Ла Ноайли, родового поместья госпожи Дезарриж. Она родилась там, понимаешь?

Фелиси подбоченилась и смерила Катрин подозрительным взглядом:

— Но о чем же тогда говорит с тобой мадам Пурпайль? Она не доверяет тебе, что ли? Может, ты недостаточно предупредительна с ней? — Крестная сделала строгое лицо. — Смотри, Кати, не забывай, что ты — моя крестница и что рекомендовала тебя в этот дом я!

Катрин стала уверять толстуху, что она никогда не забывает об этом, но что госпожа Пурпайль не говорит ни о чем другом, кроме дамы-компаньонки.

— Да, уж она у нее, как бельмо на глазу! — усмехнулась Фелиси.

Катрин не поняла, о каком бельме идет речь, но осторожности ради сочла за благо не спрашивать.

— Что касается меня, — продолжала крестная, — то должна сказать тебе, что никто в этом доме не омрачает подобным образом моего существования…

Катрин подумала, что Фелиси часто употребляет в своих речах странные и красивые слова, которым она, должно быть, научилась, прослужив всю жизнь в богатых домах Ла Ноайли.

— Теперь закончим разговор о твоих хозяевах, потому что надо же тебе, в конце концов, знать, в какой дом ты попала. Когда я говорю «попала», это вовсе не значит, что дом плохой. Совсем наоборот, совсем наоборот! Так вот, когда-то, в стародавние времена, предки госпожи Дезарриж были самыми важными господами во всей округе, и фабрика, Королевская фабрика, принадлежала им: они были ее основателями…

— Фарфоровая фабрика, где работают дядюшка Батист и Орельен?

— Ну да, фарфоровая фабрика — она ведь одна во всей Ла Ноайли, другой нет.

— А почему ее называют Королевской фабрикой, если она принадлежала семье мадемуазель Эмильенны?

— На этот счет, милочка моя, я тебе ничего сказать не могу. Я столько же училась в школе, сколько и ты. Спроси у старого Батиста, может, он знает.

Убежище, разбойники, фабрика, король — все это вихрем вертелось в голове Катрин. Фелиси была безусловно права, когда говорила: «дом, в который ты попала», потому что у Катрин было такое ощущение, будто она перенеслась на другую планету, где жизнь течет совсем по-иному, чем в том мире, в котором жила она и ее близкие.

— Одним словом, — заключила Фелиси, вооружившись ножом и собираясь чистить картошку, — род госпожи Дезарриж был когда-то всем, а теперь стал ничем. Они все еще кичатся своей знатностью, но сундуки в этой семье пусты…

* * *

Дом без хозяев по-прежнему стоял тихий и безмолвный; мало шума, мало работы.

— Пока что ты делаешь всего понемногу, Кати, а в общем, ничего, — шутила госпожа Пурпайль, быстро проникшаяся симпатией к своей юной подчиненной, и задумчиво добавляла: — Надо бы придумать тебе какое-нибудь определенное занятие что ли?

Катрин чинила белье, училась гладить, попробовала вышивать, но безуспешно.

Однажды под вечер госпожа Пурпайль подошла к девочке, сидевшей с шитьем у окна, и предложила показать ей дом. Катрин не пришлось долго упрашивать.

— Понимаешь, Кати, Рашель отправилась на исповедь, Матильду я услала с поручениями в город, а барин вернется из Лиможа только завтра утром. Надо же, чтобы ты имела представление о доме, где работаешь.

Госпожа Пурпайль набросила на плечи коричневую шерстяную шаль и вынула из комода звенящую связку ключей. Потом завязала шаль узлом на груди.