Детство Маврика

– Да уж с вами беспокоиться нечего, - отозвался, улыбаясь, Бархатов, - не ограбят.

– Пила окаянная тяжела, - пожаловался пильщик, - а то бы я тоже пешочком.

– А у меня багаж легкий, - опять заговорил старичок с перевязанной щекой.
– Пожалуй, и я пешком. А полтинник внучаткам на пряники. Мне ведь еще за Мильву верст двадцать пять.

Теперь Бархатову хотелось знать, кто из них идет впервые в Мильву, и он спросил:

– А кто будет проводником? Кому известна дорога?

– Я, - откликнулся студент.
– Знаю кратчайшее направление.

– Вы здешний?
– спросил Бархатов студента.

– Почти, - ответил студент.

– Я бывал здесь не один раз на каникулах. И теперь возвращаюсь сюда, как в родные Палестины.

– Ясно, - сказал Бархатов.
– Тогда ведите короткой тропой.

Багаж давно не брившегося студента состоял из одного заплечного мешка и связки книг.

– Тронулись, господа!
– скомандовал он и принялся объяснять, как гид: - Сейчас нам предстоит одолеть пять или шесть петель чудесной горной дороги, которая вознаградит нас изумительным ландшафтом. С этого крутого берега мы увидим неоглядные камские просторы... Вон видите, - указал студент на черную палочку, торчащую на кромке высокого глинистого берега, - долгоногий монах уже наслаждается зрелищем.

Бархатов шел последним, оценивая каждого из приставших к нему спутников. Всякий преследуемый в каждом встречном и тем более следующем за ним видит преследователя.

Кто же из них следит за ним?

Может быть, словоохотливый студент с полинявшими от времени петлицами тужурки? Таких подсылают. Но студент приехал ночью на другом пароходе, проспав до рассвета на пристани. Его, пожалуй, нужно исключить.

А полицейский? Едва ли. Слишком уж откровенный прием слежки. А впрочем, бывает и так.

Мог им быть и странный пильщик, отправившийся на поиски работы без напарника. Это ненормально. Однако пильщику можно бы и не сокрушаться, найдет ли он второго, а сказать мимоходом, что второй его ожидает в Мильве.

И тем не менее пильщика тоже нельзя исключить из подозреваемых, потому что слежка за последние годы усложняет свои методы. Не следует исключать из поля зрения и старичка, похожего на заштатного архивариуса.

Пока поднимались в гору, все молчали. Поднявшись же, заговорили.

– А я, - объявил пильщик, - сразу же на базар. Сегодня пятница. К обеду на площади будет черным-черно. Понаедут из дальних деревень. А в субботу еще того гуще. Была бы пила, а к пиле руки найдутся.

– Это уж так точно, - сказал полицейский.
– А я к сыну. Не ждет. А внук ждет. Семь лет мальчику. И такой, такой, я вам скажу, отчаянный мальчугашечка... одним словом, арестант-забастовщик, золотая рота... А из себя ангелок. В дочь.

– Любите внука?
– спросил Бархатов.

– А кто их не любит, ваше степенство! Агнцы же они. Агнцы господни, сказал полицейский и перекрестился на монаха, стоящего поодаль на кромке берега.
– Теперь-то уж я по чистой в отставку вышел. Сколько лет отбарабанил, ваше степенство. Нелегка была моя служба в полиции, ох нелегка. Пристав, бывало, чаи-ликеры распивает, а ты мерзни, дежурь, карауль... А разве их укараулишь всех, когда неизвестно, что в голове у родной дочери. Хоть бы и вас, ваше степенство, взять. Как я могу знать, что там делается, - полицейский ткнул пальцем в свою грудь, - когда я сам за себя ручаться не могу?

– И давно вы так?
– спросил с сочувственной иронией студент, предлагая всем и полицейскому тоненькие, собственной набивки папиросы.

– Недавно, господин студент, - ответил, закуривая, полицейский. После угона брата.

– А куда его угнали?

– снова спросил студент.

– Туда, - ответил полицейский, указывая на солнце, поднявшееся над лесом.

– А кто был ваш брат?
– спросил Иван Макарович.

– Хороший человек. В Лысьве литейщиком работал.

– Бывает, - послышался болезненный голос старичка.
– Всякое бывает. Нынче никого не милуют.

Наступило неловкое молчание. Бархатову стало жаль полицейского, у которого вдруг навернулась слеза. "Бывает, всякое бывает", - повторилось в голове Ивана Макаровича.

– И вас за это отставили?

– Да нет, - сказал полицейский.
– Годы вышли. Кому нужен старый пес? Поживу сколько-то у дочери, а потом, может быть, и...
– Он посмотрел снова на монаха и неопределенно сказал: - Махну куда глаза глядят. Может, в тихую обитель, грехи замаливать.

– М-да, худо быть в больших годах, - прошамкал старичок и обратился к студенту: - А вы к кому изволите в Мильву?

– К Тихомирову. Слыхали такую фамилию?

– Это к какому же такому Тихомирову? Из купцов?
– спросил старичок.

– Совершенно верно, - сказал, расхохотавшись, студент.
– У его отца лабаз со щепными товарами, ворванью, смолой и дегтем, а у сына скупка и продажа носильных вещей. Значит, вы не из Мильвы, если вам неизвестны Тихомировы.

– Я лет двадцать не был там.

– Все равно. А вы тоже впервые?
– спросил студент Бархатова.

– Да-а, - сказал он.
– Там у меня ни родных, ни знакомых, если не считать одного девятилетнего школьника. К нему-то я и заеду, а потом уже займусь своими делами.

Далее Бархатов подробно развил старую версию о желании открыть мастерскую мелкого ремонта обуви, объяснил, почему он решил оставить Пермь, и не преминул рассказать о своих дальнейших намерениях, так как он теперь был уверен, что один, а то и двое из слушающих его хотят знать подробнее:

– Если в Мильве нашего брата достаточно, поеду попытать счастья в Пожву, в Чердынь, а то и дальше...

IV

Все слушали Бархатова с одинаковым интересом, и ни один ничем не выдал себя, только старичок спросил:

– А что же вы без инструмента?

– Мой инструмент - молоток да шило. Они при мне. Если угодно, подлатаю на ходу.

Солнце стремительно подымалось. Студент предложил трогаться. Все поднялись.

– Ой!
– тихо простонал Иван Макарович.
– Опять, кажется, правая нога.

– Что такое?
– забеспокоился студент.

– Может, водочкой натереть?
– предложил полицейский.

– Да нет. Пройдет. Часок посидишь, и проходит. Что-то вроде ревматизма. Идите, - попросил Бархатов.
– Не сидеть же вам тут со мной. Случается, и два часа мучит, а потом как рукой снимет.

Бархатов придумал эту новую проверку, чтобы выяснить, кто с ним останется. Студент сказал, что по жаре ему будет трудно идти, затем, попросив извинения, посоветовал Бархатову не экономить полтинник и воспользоваться попутной лошадью.

– А мне беспременно надо быть на базаре, - сказал пильщик.

– И я по жаре не ходок, - объяснил свой уход полицейский.

– Что и говорить, что и говорить, у каждого свое дело, - сказал сочувственно старичок.
– А мне торопиться некуда. Вы меня на пристани не бросили, - обратился он к Бархатову, - и я вас не брошу.