Дева дождя

Врёшь, не возьмёшь!

В голове окончательно прояснилось. В спальном помещении – или, может, кладовой? – гуляли звуки. Храп, стоны, усиленные железными резонаторами ящиков-ячеек… Измученные тела, лишённые даже проблесков сознания, пытались отдохнуть перед очередным, завтрашним тяжёлым днём.

– Ну ты как, Лёха? – заботливый шёпот в щели.

– Нормально, – усмехнулся Алексей. – Как будто массаж прошёл. Ты давай, п…зди дальше про кента. Чего он тебе сегодня велел рассказать?

Пауза.

– Ты чего, Лёха?

– Да ничего. Я ж говорю, всё нормально. Или я ссученных не видал? Провокатор, он везде провокатор. И здесь тоже.

Долгое, долгое молчание. Тихий, сдавленный плач.

– Ты прав, Лёха. Сучара я… Понимаешь, сам себя за говно держу, а не могу… Сил нет терпеть, гаввах ихний этот… На зоне никого так не опускают…

Горчаков молчал, кусая разбитые губы. Вот так, значит… А сам он продержался бы? Говорят, в берлинском гестапо говорили все без исключения, такие там мастера имелись…

– Ты рассказывай… Женя… – прошептал он.

Пауза.

– Так а толку? Первый закон зоны – ссученному не верь…

– Тут не зона. Тут Скривнус.

Пауза.

– Ладно… Ты думаешь, я поверил этому… памятнику, что они меня в покое оставят? Нет, Лёха… Не оставят. Ещё хуже будет. Да только уж всё равно мне. Сломался я, Лёшик.

В сердце будто кольнуло. Так его называла ОНА…

– А что им от меня надо?

Пауза.

– Понятия не имею. Думаешь, скажут эти твари? Однако, так думаю, нужен ты им для какого-то важного дела. Очень важного, Лёха. Потому как с народом они тут обращаются как кошка с мышью.

– Прощаю тебя, – неожиданно для себя самого сказал Алексей. – За зло, что ты хотел причинить, прощаю. И за предательство, что хотел совершить, прощаю.

Пауза. И снова шёпот в щели – потрясённый.

– А ты часом не святой?

Резкий звук металла, который Горчаков уже не спутал бы ни с каким другим. Так шагает железный голем.

Стальные пальцы ухватили за ногу, выдернув бывшего сержанта из норы, точно морковку из грядки.

– Встать ровно!

Темнота вокруг была такой, что не видно собственных пальцев перед носом – потолочные светильники в "складе рабсилы" не горели. И в этой тьме жутко мерцали рубиновым огнём глаза истукана.

– Значит, поговорили.

Алексей скривился от боли в боку. Здорово его сегодня эта статуэтка… Что ж, удивительного мало. Примитивные микрофоны – чего уж проще.

…

Солнечные лучи отражались от полировки стола, отчего на потолке дрожали размытые солнечные зайчики. Совсем как там… и даже на том же месте оказался кафетерий. Вот только внутри заведение изменилось весьма заметно.

Марина ещё раз окинула взглядом уютный зал. Вместо скромно-стандартной общепитовской мебели тут стояли диванчики, обитые красным бархатом, и столы были из натурального ореха, да ещё и украшенные резьбой. На стенах имелись какие-то аллегорические барельефы, под потолком красивые светильники… В общем, "вкус и достаток" демонстрировало заведение.

А вот девушек-официанток в кафешке не оказалось. Вдоль стены стояли автоматы раздачи, блестевшие никелем, стеклом и резным деревом. Марине было хорошо видно, как Йорген набирает на поднос угощение. Один автомат наливает в чашку кофе. Следующий автомат – столь любимое Агиэлем какао… А вот и пирожные за стеклом. И в конце раздачи автоматическая касса без кассира, в которую посетители просто совали какую-то пластинку. Марина вообще-то слышала краем уха, что в буржуинских странах имеются кредитные карточки, но в стране Советов подобных платежных средств ни разу не видела.

– Тут, похоже, никто ничего не ворует?

– Не… – ангел улыбнулся. – Тут уже никто. Тут себе дороже выйдет, красть чего-либо.

Девушка улыбнулась чуть недоверчиво.

– Странно… Я думала, где есть деньги, там есть и кражи…

– Ай, не понимаешь ты! Без денег им ещё нельзя тут. Не дозрели потому что. Тут даже заводы всякие имеются, представь себе. Не такие как в Энрофе, конечно, но имеются.

Марина захлопала глазами. Вот так "эфирные тела"…

– И снова неверно понимаешь, – Агиэль вздохнул. – Всякий труд состоит из двух компонент, как известно – духовной, иначе творческой, и материальной… Ну вот представь себе, к примеру, писателя какого-нибудь. Пишет он книгу. Написал, и напечатали её. И гонорар заплатили автору. А книгу ту никто не читает, ну не нравится она людям. Будет ли он доволен?

– Ну это кто как, – хмыкнула девушка. – Кто-то и будет…

– Вот! Так это не писатель, а халтурщик. Настоящему творцу нужно признание. И творит он по зову души, а вознаграждение материальное – это для плотного тела… или бренной плоти, если тебе так привычнее.

Марина покивала. Вообще-то её до сих пор изумляло это сочетание, "два в одном", как говорится… Мудрый философ и мальчишка-сладкоежка.

– А вот представь авиаконструктора. Ему для творческой реализации мало бумаги и авторучки. Ему надо, чтобы творения его летали в небесах – вот тогда человек этот и будет счастлив. А кто-то, представь, любит делать мебель собственными руками… или пусть даже руками робота – какая разница?

Марина снова покивала. Кое-что становилось понятно.

– Так вот… Я тебе рассказывал про Скривнус. Там труд лишён этой духовной компоненты начисто. И оттого является чистым проклятием. Здесь, в Олирне, всё наоборот. Вся рутина, нудная и бесполезная для души, удалена, и труд стопроцентно творческий. Приносящий радость. А поскольку население здешних мест составляют не одни поэты или философы, коим ничего, кроме мыслей, не надо, то и…

– Просвещаешь? – герр рыцарь поставил на стол поднос, полный всяких лакомств. Помимо вожделённых Агиэлем пирожных тут имелись ещё и виноград, и апельсины, и даже ананасы в сиропе. – Угощайтесь!

В голове гражданки Костровой шёл интенсивный мыслительный процесс. Так вот оно что… Так вот оно как, значит…

– Скажите, ребята… а без еды моё… ну… эфирное тело сколько может прожить?

Ребята переглянулись.

– Ведь ты уже сама всё поняла, – ангел чуть подался вперёд, цепко вглядываясь в глаза девушки. – Осталось сформулировать вслух. Ну же!

– Я думаю, здесь, в Олирне, – медленно произнесла Марина, – очень долго… Всё зависит от баланса энергии – так?

– А точнее?