Девчата. Полное собрание сочинений

Но сейчас ей захотелось вдруг увидеть лес глазами Дементьева – и, кажется, это удалось Анфисе.

Зима нахлобучила пышные шапки на макушки деревьев, выгнула стылые ветки, опушила инеем каждую иголку – ни одной не пропустила. Строгим холодком веяло от густого молодого ельника, у подножья которого на снегу залегли размытые сизые тени. А от мачтовых сосен пахнуло вдруг на Анфису теплом. Казалось, бронзовые стволы досыта напитались летним солнцем и оно просвечивает сейчас изнутри сквозь тонкую чешуйчатую кору. В чащобе раз-другой робко стукнул невидимый дятел – и замер, боясь нарушить царственную тишину.

Анфиса была уверена: еще немного – и она поняла бы скрытую от нее прежде красоту леса. Но в это время к ней пришло вдруг неуютное чувство, будто не только она смотрит на лес, но и он – на нее. И не только смотрит, но и видит всю ее целиком, со всей ее неправильной, запутанной жизнью, которую она хотела бы скрыть от Дементьева.

– Пойдемте, холодно стоять, – угрюмо сказала Анфиса и скользнула на лыжах с горки.

Дементьев нагнал ее в низине и сразу же похвалил:

– Хорошо вы на лыжах ходите, я бы вам первый разряд дал!

– Не все такие добрые! Я же местная… Тут поблизости и родилась.

– Странно… – вслух подумал Дементьев. – А мне все почему-то кажется, вы издалека сюда приехали… – Он замолк на миг, проверяя себя, и выпалил убежденно: – Заморская принцесса вы!

– Так уж и принцесса?

– Самая настоящая! Я еще таких не встречал.

Анфиса посерьезнела, но, не зная, как ей быть, ответила в привычной своей поддразнивающе-завлекающей манере:

– Да бросьте вы, Вадим Петрович! Так я вам и поверила. В Ленинграде учились – и не встречали? Да там небось такие принцессы на каждом углу газировкой торгуют… Комплиментщик вы!

Дементьев резко остановился, будто споткнулся на ровном месте. И Анфиса остановилась, испуганно и виновато глянула на него. С каждой новой встречей ей все трудней и трудней стало разговаривать с Дементьевым. Анфиса никак не могла найти правильный тон: держаться с Дементьевым так, как она обычно держалась с Ильей и другими своими кавалерами, было нельзя, это Анфиса хорошо чувствовала, а как надо – не знала и частенько срывалась.

– Вы это серьезно? – с тревогой в голосе спросил Дементьев. – Плохо же вы меня знаете… А мы сейчас проверим! – Он повернулся к чащобе и набрал полную грудь воздуха. – Ведь не встреча-ал?

Эхо чуть помедлило и отозвалось:

– Не-э-ал!.. Не-э-э-а-ал!.. Э-а-о…

– Слышали? – торжествовал Дементьев победу. – Лес врать не будет.

Анфиса поспешно отвернулась.

– Чудик вы!

И первая двинулась вперед. Незнакомая прежде ласковая, признательная и лишь самую малость снисходительная улыбка скользнула по лицу Анфисы.

Они вышли к скованной морозом реке. На противоположном берегу открылись длинные штабеля бревен, приготовленных к сплаву.

– А это что? – удивился Дементьев. – Неужели наш поселок?

– Он самый… – Анфиса помрачнела, будто спустилась с небес на землю. – Догоняйте!

Она решительно свернула с лыжни и помчалась прочь от реки. Дементьев ринулся за ней.

В поселок они вернулись уже в сумерках. На крыльце общежития Анфиса сняла лыжи, сбила налипший снег. Прыгая на одной ножке, по улице пробирался Петька Чуркин с авоськой, из которой наружу высовывался русалочий хвост крупной трески. Дементьев схватил Петьку и поднял в воздух.

– Куда путь держишь, гражданин хороший?

– Пусти! – завопил Петька, размахивая авоськой и норовя мазнуть Дементьева русалочьим хвостом по лицу.

– Скажи чей, тогда отпущу.

– Ты моему папке выговор влепил, не буду я с тобой разговаривать.

– Ага, значит, ты Чуркин!

– Не говорил я этого… Пусти, бюрократ несчастный!

Дементьев счастливо засмеялся, будто похвалу себе услышал, и отпустил парнишку.

– Это меня так в их семье величают, поняли, Анфиса? – И крикнул Петьке: – Заходи как-нибудь, интересную книжку с картинками дам почитать.

В ответ на приглашенье Петька скомкал снежок и запустил Дементьеву в спину.

– Боевой! – одобрительно сказал Дементьев, поеживаясь от удара. – Люблю детей, а вы?

Вопрос застал Анфису врасплох.

– Н-не очень… Беспокойные они…

– Ну что вы! – Дементьев впервые не согласился с Анфисой. – Это такие чудесные человечки!..

На тормозной площадке

На делянке догорали, чадя, костры. Садилось солнце, расцветив снега всеми цветами побежалости [9] . Тени деревьев вытянулись так далеко, что трудно было понять, какая тень от какого дерева.

9

Побежалость – пестрая радужная окраска минерала; цвет окалины нагреваемого металла.

Лесорубы спешили к поезду. Тося уже привыкла к тому, что каждый вечер Илья шел рядом с ней, и лишь потом, при посадке на поезд, им не всегда удавалось остаться вместе. А сегодня он бросил ее на полпути и умчался зачем-то вперед. «Ну погоди!» – затаила Тося обиду.

Завидев лесорубов, чумазый машинист «кукушки» дал долгий гудок. Лесорубы кинулись к составу занимать лучшие места. Илья первым подбежал к поезду и вспрыгнул на тормозную площадку.

– Занято! Занято! – отбивал он все атаки. – Тося, давай сюда!

Тося подошла к тормозной площадке, независимо спросила:

– Чего тебе?

– Иди сюда, плацкартное место!

Илья протянул руку. Тося заколебалась, нерешительно огляделась вокруг. Лесорубы, которым не хватило места на тормозных площадках, лезли на груженые платформы и устраивались на бревнах. Катя с Сашкой обосновались над головой Ильи, предусмотрительно повернулись спинами к паровозу и, не сговариваясь, оба враз подняли воротники. Тося давно уже заприметила, что «женатики» сплошь и рядом ведут себя как одно существо. На словах Тося высмеивала подругу за утерю самостоятельности, а в глубине души завидовала единодушию Кати с косолапым Сашкой.

– Давай, давай! – заторопил Илья. – Продует тебя на верхотуре.

Он помог Тосе взобраться на высокую площадку. Паровозик с трудом сдвинул тяжелый, будто примерзший состав. Из конторки выскочила Вера и побежала к поезду, придерживая кирзовую сумку, бьющую ее по боку.

– Веруха! – позвала Тося и подосадовала: – Эх, не слышит!

– Да зачем она нам? – запротестовал Илья. – Третий лишний!

Вера села на соседнюю тормозную площадку. Поезд набрал ход. Колеса завели дорожную бухгалтерию: считали стыки рельсов, сбивались на поворотах и снова принимались считать. Заснеженный лес по бокам дороги разворачивал перед Тосей зимнюю свою красу.