Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других "отклонений"

* Шнайдер Г. Й. Криминология. С. 296.

Более общая теория конфликта разработана О. Тэрком* и Р. Куинни**. В обществе постоянно идет борьба за власть. В этой борьбе властные структуры используют криминализацию (провозглашение тех или иных действий преступными) в целях давления и подавления. «Криминализация – это скорее методика ослабления позиций противника, чем основанная на справедливости будничная работа по поддержанию контроля за преступностью»***. В руках властной структуры орудием борьбы выступает не только процесс криминализации нежелательных, с ее точки зрения, деяний, но и реализация уголовного запрета. И этот процесс носит избирательный характер: уголовный закон применяется против неугодных лиц и «молчит», когда дело касается «своих» (хорошо известная «селективность» полиции и уголовной юстиции).

* Turk A. Criminality and Legal Order. Chicago: Rand McNally, 1969.

** Quinney R. The Social Reality of Crime. Boston: Little, Brown & Co, 1970.

*** Шнайдер Г. Й. Там же. С. 298.

Теория конфликта, по Р. Куинни, базируется на представлении о человеке и обществе как процессе, конфликте, власти и социальном действии. Конфликт между людьми, социальными структурами или элементами культуры является нормальным состоянием общественной жизни. Опыт учит, что мы не можем достичь согласия по всем или большинству ценностей и норм. Конфликт выполняет вполне определенные социальные функции, он делает больше для возрастания, чем для уменьшения адаптации и упорядочения социальных связей и групп. Власть есть базовая характеристика социальной организации. Конфликт и власть тесно переплетены в общественных представлениях. Преступление, с точки зрения Р. Куинни, это определение человеческого поведения, создаваемое уполномоченными агентами политической организации общества. «Преступление есть творение» (crime is created), подчеркивает он*. Социальная же реальность преступления есть сконструированное путем формулирования и применения уголовное определение (состав преступления. – Я. Г.), развитие поведенческих образцов (pattern), соответствующих этим определениям, и конструкция уголовных концепций.

* Quinney R. The Social Reality of Crime. In: Williams III F., McShane M. Ibid. P. 217.

«Ни мечты о земном рае, ни призраки земного ада не отражают адекватно социальных реалий. Напротив, реальная социальная жизнь является постоянным напряжением между утопизмом и реализмом»*, – пишет О. Тэрк. Он трезво оценивает роль власти, конфликта, политической преступности. (Возможно, именно он является родоначальником криминологии политической преступности, которая в России начинает формироваться в последнее время). Ключ к пониманию процесса политической организации на социетальном уровне лежит в анализе взаимосвязей между политической преступностью и политической полицией. «Политическая преступность становится понятной как социально определяемая реальность, продуцируемая конфликтом между людьми, которые претендуют на власть, и людьми, которые сопротивляются или могут сопротивляться этим субъектам»**. Этими словами заканчивается цитируемая работа О. Тэрка. Заканчивается и наш краткий анализ основных направлений «модернистской», теперь уже почти «классической», девиантологии и криминологии.

* Turk A. Political Criminality. In: Williams III F., McShane M. Ibid. P.261.

** Ibid P 262

§ 4. Современные девиантологические теории. Постмодернизм

Очень трудно провести границу между современными девиантологическими теориями 60-70-х гг. минувшего столетия, рассмотренными (и не рассмотренными) выше, и «самыми современными», в том числе постмодернистскими, теориями. Не случайно авторы зарубежных учеников и специальных исследовании* очень по-разному относят те или иные концепции к «критической» и/или «радикальной» криминологии, к постмодернизму. Здесь еще много не устоявшихся оценок.

* Neiken D. (Ed.) The Futures of Criminology. SAGE Publications, 1994; Swaanmgen van R. Critical Criminology. Visions from Europe. SAGE Publications Ltd, 1997.

Все же нельзя совершенно уклониться хотя бы от самого общего обзора «самого современного» состояния мировой девиантологической мысли, сколь бы спорным ни оказались наши собственные оценки.

Предварительно заметим, что новейшую критическую (радикальную), а тем более постмодернистскую девиантологию и криминологию характеризуют:

– весьма критическое отношение к предшествующим теориям;

– весьма критическое отношение к современным общественным, политическим, властным структурам и отношениям;

– радикально релятивистский подход к самим понятиям «девиантность», «преступность», «преступление» и др. как социальным (политическим) конструктам;

– нередко – обновление методологического инструментария.

Пожалуй, определенной вехой возникновения «радикальной» криминологии служит книга трех английских авторов Я. Тэйлора, П. Уолтона и Дж. Янга «Новая криминология» (1973)*. В ней обобщаются критические теории, отчетливо просматривается неомарксистская критика современного общества, при этом не отвергается с порога «буржуазная» наука. Преступление определяется как причинение социального вреда. Правонарушитель сам рассматривается как двойная жертва – общества и уголовной юстиции. Последняя критикуется как отражение существующего господства. Авторы исходят из того, что важным «девиантогенным» фактором является неравенство возможностей, присущее современному капиталистическому обществу. Неравенство возможностей в свою очередь является результатом неравенства классового, полового или этнического. Авторы называют это «политической экономикой преступности». В этих условиях люди более или менее сознательно делают выбор, который может оказаться преступным (девиантным) – «социальная психология преступности». Но возможность выбора принадлежит не только индивиду, но и обществу (государству), которое может криминализировать ту или иную поведенческую реакцию и заклеймить ее автора («социальная психология общественной реакции»). Иначе говоря, Я. Тэйлор, П. Уолтон и Дж. Янг пытались объяснять преступность и преступление на различных уровнях, выстраивая систему детерминирующих факторов. По словам У. Айнштадтера и С. Генри, «вместо взгляда на некоторых людей как "плохие яблоки" или как причиняющих другим яблокам вред, критические криминологи видят в обществе "плохую корзину", в которой все больше яблок будет портиться... Решение – только в новой корзине»**.

* Taylor I., Walton P., Young J. The New Criminology: For a Social Theory of Deviance. L: Routledge and Kegan Paul, 1973.

** Einstadter W., Henry S. Criminological Theory: An Analyses of Its Underlying Assumption. Fort Worth: Harcourt Brace College Publishers, 1995. P. 227.

Позднее Я. Тэйлор продолжал вскрывать экономические и политические предпосылки девиантности в современном мире «свободного рынка»*. Он не скрывает социалистические корни своих взглядов**. Пользуюсь случаем еще раз отдать дань светлой памяти Яна Тэйлора, много сделавшего для восстановления и упрочения научных связей между учеными городов-побратимов – Санкт-Петербурга и Манчестера.

*См., например: Taylor I. (Ed.) The Social Effects of Free Market Policies. Harvester Wheatsheaf, 1990.

**Taylor I. Crime, Capitalism and Community: Three essays in socialist criminology. Toronto: Butterworths, 1983.

Имя Дж. Янга еще будет упоминаться, в частности, в связи с концепцией «inclusive/exclusive».

Р. Куинни и В. Чемблисс рассматривают правопорядок в современном западном обществе как систему, созданную классом капиталистов для обеспечения своих интересов. Для финской исследовательницы И. Анттилы преступники в современном обществе служат «козлами отпущения».

Достаточно радикальны и взгляды некоторых современных немецких криминологов. М. Брустен настойчиво проводит мысль о селективности уголовной юстиции и применении ею уголовных санкций, подтверждая это результатами эмпирических исследований. Ф. Зак ставит под сомнение обоснованность имеющихся определений преступления и преступности (о чем уже говорилось выше). Он предлагает анализировать предмет криминологии с точки зрения различных дискурсов (о роли дискурсивного подхода см. ниже). Ф. Зак усматривает значительную зависимость социологии и криминологии и их различных теорий от политических властных структур.

Авторы «Новых направлений в социологической теории» – П. Филмер, М. Филипсом, Д. Силверман, Д. Уолш, будучи сторонниками феноменологического направления в социологии, противостоящего позитивизму, не могли не затронуть проблему девиантности и преступности. Их основная идея – конвенциональный характер и девиантности, и преступности. С их точки зрения, отклонение – «не внутренне присущее тому или иному действию качество, а следствие соотнесения действий с правилами и применения санкций к нарушителю... Социальное отклонение – это в значительной степени приписываемый статус, в нем фиксируются не только поступки самого отклоняющегося индивида, но и действия окружающих его людей»*. Соответственно и «преступление (и преступник) – не "объективная" категория действия (и действующего лица), причины которого могут быть изучены, а совокупность обыденных социальных значений, используемых членами общества для обозначения некоего рода действий и лиц... Штампование "преступников" – это в прямом смысле слова социальная работа, она есть продукт практической деятельности некоторых организаций, отражающий и поддерживающий представления их сотрудников о социальной структуре»**. Как юридическая категория, преступление это то, что нарушает закон. «И в этом смысле единственной причиной преступления является сам закон»***.

* Новые направления в социологической теории. М., 1978. С. 98, 99, 101.

** Там же. С. 98, 286.

*** Там же. С. 97.

Разумеется, конструирование распространяется и на другие виды девиантности*.

* См., например: Kitzinger С. The Social Construction of Lesbianism. L, 1987.

«Левый реализм» (left realism), как и два предыдущих течения, родился в Англии. Его сторонники исходят из того, что не только среди преступников, но и среди жертв преступлений большинство составляют представители низших классов, рабочие, те, кто также страдает от неравенства. Поэтому, именно исходя из их интересов следует усиливать борьбу с преступностью. Преступность нарушает качество городской жизни (Matthews, 1987). Более полное представление о преступности включает взаимосвязь преступника и жертвы, а также их обоих с представителями уголовной юстиции.