Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Между тем вода быстро и весело бежала по земле на юг от пруда, где сняли дерн, заполняла все ямки, обтекала каждый камешек, но пробиралась все дальше и дальше. Порой останавливалась, вроде как уморившись, но из пруда мигом подоспевали новые силы, и бег продолжался. Наконец прудовая вода добралась до каменной насыпи, уткнулась в препятствие. Прямая дорога перекрыта, хочешь не хочешь растекайся у подножия.

Свен из Парижа и Магнус Энгстрём знай орудовали лопатами. Поток прудовой воды набирал силу. Скоро копать стало незачем, вода сама прокладывала себе дорогу. Словно из бочки, прохудившейся с одного боку, текла вон из пруда по всему южному берегу. Множеством ручейков устремлялась к насыпи и там разбегалась вширь.

Правда, немного погодя дело пошло медленнее. Вода остановилась, собралась в бочагах и лужах. Нам, детям, казалось, она уже не спешит покидать старое свое пристанище. Но тут Свен из Парижа и Магнус Энгстрём проделали вторую канавку, с восточной стороны, и опять потекло-побежало. У нас в голове не укладывалось, что в утином пруду этакая прорва воды. Она растекалась на юг и на восток, целиком затопив пространство, втрое превышающее размером старый пруд.

А мы-то, дети, по простоте душевной сокрушались да сердились, что старого пруда больше не будет, и ничегошеньки не понимали.

Но в конце концов все ж таки смекнули, что утиный-то пруд вовсе не осушают. Наоборот, он расширился, стал во много раз больше прежнего. А коли он этак велик, то и каток у нас будет большой-пребольшой. При мысли об этом у нас голова пошла кругом.

Мы смотрели и дивились. Правда, радоваться пока опасались, хотели сперва полностью удостовериться, но вскоре отбросили все сомнения. Осушать пруд никто и не думал.

Как же мы возликовали! До сих пор стояли особняком, но теперь подбежали к взрослым. И услышали, как папенька говорит, что ему показалось куда разумнее расширить пруд, а не осушать. Вода в большом пруду станет чище и лучше. Можно будет и белье полоскать, а случись пожар, большой пруд опять же очень пригодится.

И все взрослые — маменька, тетушка Ловиса и дядя Шенсон — хвалили папеньку, в один голос твердили, что это вправду удачное предприятие.

О катке ни папенька, ни кто-либо другой словом не обмолвились. Да только нас, детей, не обманешь. Мы совершенно точно знали, папенька затеял все это исключительно затем, чтобы нам на льду было где развернуться.

А позднее, летом, когда в Морбакку приезжали гости: Хаммаргрены, и Афзелиусы, и г-жа Хедберг, и дядя Кристофер, и тетя Юлия, — они ахали от изумления, увидав на месте давнего утиного пруда новое морбаккское озеро. По утрам папенька вел дядю Хаммаргрена, и дядю Уриэля, и дядю Шенсона, и дядю Кристофера к пруду и показывал, что под насыпью прорыта сквозная канава, снабженная затвором, который можно закрывать, чтобы водосток был не слишком велик. Еще он водил их в лес и показывал отводные канавы, по которым лесные воды будут стекать в пруд.

Они, конечно, считали, что все просто замечательно, а особенно расхваливали большую керамическую трубу, которую папенька проложил под проезжей дорогой, опять же для стока лесных вод. Папенька был очень счастлив. По-моему, его ни за что так не хвалили, как за эти земляные работы.

Однажды вечером дядя Шенсон и г-жа Хедберг гуляли в сумерках, а вернувшись, сообщили, что видели над прудом диковинное свечение. Определенно не лунный свет, луна еще не взошла на небосклон, и не отблески заката, потому что солнце закрывала большая туча. И хотя на столе уже стоял ужин, все гости, разумеется вместе с папенькой, устремились к пруду поглядеть, что там за свет.

По возвращении одни сказали, что, наверно, на дне пруда блестит банка от анчоусов, другие же полагали, что там не иначе как светится брошенная кем-то гнилушка, но г-жа Хедберг не соглашалась ни с тем, ни с другим объяснением. Говорила, что видела, как над водой поднимается голубоватое фосфорическое сияние, и было это безусловно нечто сверхъестественное, мистическое.

Мы, дети, тоже ходили с ними к пруду, но не заметили ничего мало-мальски странного. И склонялись к мысли, что г-жа Хедберг все придумала.

Взрослых, однако, это загадочное свечение ужасно забавляло. Каждый вечер они торжественной вереницей шли к пруду полюбоваться фосфорическим светом, сияющим из воды. Одни его видели, другие нет, и оттого возникали бесконечные споры. В конце концов дядя Уриэль предложил назвать новое морбаккское озеро Фосфореск, с чем все немедля согласились.

А диковинное свечение, поднимавшееся со дна морбаккского пруда, обсуждали во всем приходе, и на папенькин день рождения, когда звонарь Меланоз по обыкновению сочинил стихи в папенькину честь, он упомянул в них и пруд.

Стихотворение было длинное, на мелодию «Я помню милое время» г-жи Ленгрен. Исполняли его братья Шульстрём и Густав Аскер, а также г-жа Якобссон, сестра Шульстрёмов, пели необычайно красиво и приятно, но я не могу вспомнить ничего, кроме строчек о пруде:

Во всём красы поклонник, Невиданный окрест, Он превратил болото В прелестный Фосфореск!

2.

Больше никаких странностей с прудом я не припоминаю, вплоть до весны следующего года.

Однажды утром нянька Майя пришла в детскую с известием, что морбаккскому озеру настал конец, сызнова воротился прежний утиный пруд. Подробностей она сообщать не стала: мол, сами увидим, как оденемся да выйдем из дома.

А мы-то, ясное дело, очень гордились, что у нас в Морбакке есть озеро, как в Гордшё и в Херрестаде, так что поспешно оделись и выбежали на улицу. И собственными глазами увидели, что нянька Майя сказала чистую правду.

Происходило все это в разгар вешнего ненастья, и накануне на морбаккском озере вскрылся лед. Никогда мы не видели его таким красивым, как в тот день, когда оно только-только сбросило с себя ледяной покров. Вода наполняла его до краев, по нем даже ходили настоящие волны. Вдобавок из лесу потоками сбегали огромные массы воды, и через затвор ее протекало столько, что мы подумывали установить там мельничку, которую нам смастерил Юхан и которую мы обычно ставили в Полоскальном ручье.

Однако нынче ночью, видимо, прошел буйный ливень, пруд переполнился и напрочь смыл всю насыпь, которую минувшим летом соорудили Свен из Парижа и Магнус Энгстрём. Нас поразила мощь, какую накопила вода, ведь она увлекла с собой и разметала по полю большущие камни. Песок унесло еще дальше, а ивовые черенки, высаженные папенькой на насыпи, не иначе как плыли сейчас к Фрюкену.

Вокруг поистине царила мерзость запустения. Земля, над которой еще вчера гордо ходили волны озера, теперь обнажилась. Сплошь глиняная жижа да кое-где лужи. В целости и сохранности был только старый утиный пруд.

Как раньше, маленький, круглый, в своих давних надежных берегах. Совершенно такой же, каким был всегда, не больше и не меньше, но нам казалось, будто он чуточку злорадствует и надеется снова войти в честь.

Однако же папенька, разумеется, никак не мог допустить возвращения к старому. Ведь за прекрасное озеро он снискал больше похвал, чем за любое другое свое предприятие. Звонарь сочинил об этом стихи, вся родня проявляла интерес, а г-жа Хедберг углядела над водой диковинное голубоватое свечение. Так что он просто не мог не возвести насыпь еще раз. Ведь дело шло о чести всей усадьбы.