Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Позднее в тот же день

Очутились мы в большой продолговатой зале, где не разрешалось ходить как вздумается, надобно было держаться одной длинной стены. Шли мы очень медленно, полуобернувшись к зале, почти что боком.

Стены были сплошь затянуты черным крепом с вытканными золотыми коронами, но выглядело все не так скорбно и жутко, как у масонов, эту залу ярко освещали высокие канделябры и хрустальные люстры. И множество цветов кругом в больших высоких вазах.

Прямо в центре на высоком черном катафалке стоял обитый бархатом гроб, в котором лежал принц. Лежал одетый в синий мундир, причем так, что видно его было целиком, с головы до ног. Голова непокрыта, и мы, всего несколько недель назад видевшие принца вблизи, прекрасно его узнали. Мне даже показалось, что сейчас он выглядит лучше. Такой тихий, спокойный, царственный.

Подле катафалка стояли важные господа в мундирах, красивее которых я никогда не видела (впрочем, видела я их вообще немного), несли караул у гроба. Не шевелились, даже не смотрели на нас, крадущихся вдоль стены.

Перед гробом — несколько столов, затянутых черным бархатом, а на них разложены принцевы ордена, его герцогская корона, мантия и проч. У каждого стола — почетный караул из господ в мундирах. Все молчаливые, неподвижные — необычайно торжественно.

У выхода из залы я уже шла, чуть ли не пятясь назад, старалась напоследок еще раз охватить все взглядом. Но боюсь, много чего разглядеть не успела.

Когда мы снова стояли в дворцовом дворе, тетя спросила, согласна ли я, что все было очень красиво.

— Конечно, очень красиво, — ответила я. — Но вы знаете, тетя, мне показалось, самому принцу все это не очень нравилось.

— Да, я тоже заметила, — сказала тетя. — Мне бы тоже не понравилось лежать вот так, чтобы весь Стокгольм глазел на меня. Но королевским особам иначе нельзя.

И тетя объяснила мне, что усопших королевских особ должно выставлять на всеобщее обозрение, дабы народ знал, что они вправду покинули земную юдоль. В противном случае начнутся бесконечные пересуды, вроде как о принце Густаве.

— Так ведь невозможно, чтобы живой человек захотел выдавать себя за покойного, — сказала я.

— Как знать, когда замешана любовь, — отвечала тетя.

Среда 12 марта

Теперь я знаю, о чем пойдет речь в моем первом романе. Я назову его «Видение Карла XI» и расскажу о шведском короле, который взошел на престол еще маленьким ребенком, так что многие годы державой правил его опекун. Но опекун этот был изменником и призвал в Швецию русского царя, который захватил всю страну и взял в плен и молодого короля, и всех его советников и заточил их в тронной зале Стокгольмского дворца.

Затем я поведаю о том, как русский царь учинил в тронной зале кровавую резню, казнив самых благородных мужей страны на глазах у шведского короля (ведь так оно происходит в России). После этого царь потребует от шведского короля отречься от престола, чтобы царь стал еще и шведским королем. Но шведский король ответит «нет» и останется непреклонен. Тогда русский царь страшно разгневается и скажет, что если король не отречется, то придется ему умереть.

Дальше в романе я увлекательнейшим образом опишу, как в дворцовом дворе возвели эшафот, как повели туда шведского короля, связанного по рукам и ногам, с повязкою на глазах, и велели положить голову на плаху. Палач русского царя уже обнажит меч и приготовится отрубить голову шведскому королю, но тут русский царь знаком остановит его и скажет, что желает еще раз спросить шведского короля, не отдаст ли он корону добром. Однако ж молодой шведский король гордо ответит «нет».

Как бы то ни было, это маленькое промедление спасет ему жизнь, ведь, не успеет палач русского царя вновь взмахнуть мечом, собираясь нанести смертельный удар, возле дворца послышится громкий шум и вопли ужаса. А еще сигналы трубы и барабанная дробь, и выстрелы, и лязг оружия, прибегут слуги русского царя, закричат, что ему надо скорее бежать, так как шведы отвоевали Стокгольм и вот-вот возьмут дворец. Царь и все его придворные обратятся в бегство, а палач, сунув длинный меч в ножны, поспешит следом за ними.

В следующий миг во дворцовый двор ворвется молодой швед в студенческой фуражке, преклонит колено перед связанным королем и освободит его от пут. Следом за ним прибежит огромная толпа шведов, в основном одетых по-крестьянски, они будут ликовать и кричать от радости, что король жив. А король обернется к молодому человеку в студенческой фуражке, который вызволил его, и спросит, что все это означает. Тогда молодой человек расскажет королю, что он, как некогда Густав Васа, [42] ездил по стране, поднимал далекарлийцев, и вермландцев, и все прочее население, так что теперь страна свободна, русскому царю пришлось убраться восвояси.

42

Густав I Васа (1496/97—1560) — король Швеции с 1523 г., основатель династии Васа; избран королем в результате возглавленного им восстания, освободившего страну от датского господства.

Тогда шведский король, человек благородный, скажет, что теперь править Швецией должно его освободителю. «Русскому царю я свою корону не отдал, — скажет он, — но отдам ее тебе. Ты больше, чем я, достоин править храбрым народом».

«Большое спасибо, кузен! — ответит на это молодой человек в студенческой фуражке. — Никогда я не отниму у тебя корону. Но мой батюшка отказался от своих королевских прав, чтобы жениться на моей матери, и я был бы очень благодарен, если он будет восстановлен в оных правах и признан твоим родичем!»

Эта сцена кажется мне такой красивой и возвышенной, что на глазах у меня выступают слезы.

Понятно, в романе надо написать и о многом другом, ведь это лишь финал. Остальное придумаю, как только останусь в одиночестве и у меня не будет уроков.

Пятница 14 марта

Вчера старая Улла Мюрман решила всенепременно увидеть похоронную процессию принца Августа, и мне, Элин и Аллану позволили пойти с нею.

Мы отправились на ту улицу, по которой, как разузнала Угла, проследует похоронная процессия, и долго в ожидании стояли на тротуаре. Улла предупредила, что мы ни в коем случае не должны позволять оттеснить себя от края тротуара, ведь, если взрослые станут впереди нас, мы, поскольку ростом пока не вышли, ничего не увидим.

Пришли мы заранее и на первых порах, кроме нас, там почти никого не было. Но очень скоро весь тротуар заполнился народом, и не только тротуар, но и часть мостовой. Однако нас никто не отпихивал, и мы были очень довольны, что заняли такое превосходное место.

Как вдруг на улице появились марширующие солдаты, наконец-то есть на что посмотреть. Свейская лейб-гвардия, [43] и Вторая гвардия, и флотские матросы. Свейская гвардия и Вторая гвардия прошли мимо, а матросы остановились и выстроились плечом к плечу по обе стороны улицы, так что мостовая между ними была пуста и похоронная процессия могла проследовать без помех.

43

Пехотный полк, созданный в 1526 г.

Все бы ничего, да только вот матросы оттеснили на тротуар всех, кто стоял на мостовой, и мы — Элин, Аллан, Улла и я — оказались прижаты к стене дома. Перед нами очутились какие-то здоровенные толстяки, а перед ними еще и матросы — словом, когда появится похоронная процессия, мы явно ничегошеньки не увидим.

Таких, кого оттеснили, было много, они ругались и толкались, желая снова занять хорошие места по краю тротуара, но стоявшие там теперь даже и не думали уступать, твердили, что это их места, и по всей улице разгорелись ужасные перебранки. Одна только старая Улла молчала.