Девочка, которую нельзя

Долгая мучительная пауза, и он нахмурился.

— В молчанку играть будем, или дела решать?

— Какие дела?

— Ты мне мозг не выноси, Гончарова! Твоя Кравченко и так нормально уже вынесла.

— А… — услышав наши с Веркой фамилии, с облегчением выдохнула я. — Поняла. — Суетливо зарылась в сумочку, вынула конверт. — Вот, как договаривались.

Он прошёл вглубь кабинета, не вынимая из конверта пересчитал купюры.

— Почему так мало?

— Как мало? — похолодела я.

— Как минимум в два раза.

— Но Васильев… Он сказал, можно столько, только тогда и времени в два раза меньше…

— Понятно, — недовольно скривился человек и сунул конверт в сейф. — Ну что ж, обстоятельства изменились. Это будет аванс, а у тебя, так и быть, ещё месяц на сбор оставшейся сотни…

Пока я выбегала из Отделения — держалась, но стоило только оказаться на улице, как разревелась. Разрывало от злости и беспомощности! Поубивала бы всех, вот честно!

Взяла себя в руки и, утерев слёзы, твёрдо решила, что буду сильной. Под вопросительным взглядом Гордеева молча залезла на переднее пассажирское и, гордо сцепив руки на груди… снова заревела.

— Что-то пошло не так? — спокойно уточнил он.

Я промолчала, задыхаясь от всхлипов.

— Ну понятно. Чего и следовало ожидать.

И тут меня ка-а-а-к прорвало! Я орала, обвиняла его во всех смертных грехах и посылала к чёрту. Тут собралось всё: и что это он втянул меня в это дерьмо, и что если бы не его долбанное заступничество — то и у Верки не возникло бы проблем с Толиком, и моя непонятная работа, на которой я чувствую себя шалавой, и, естественно, сам Гордеев — бесчувственный, не видящий дальше своего носа гад.

Прооравшись, отвернулась к окну. Гордеев невозмутимо молчал, я чувствовала себя истеричкой. Виновато вздохнула.

— Ладно, извини. Меня просто накрыло.

Он не ответил.

— Я вообще-то извинилась!

Не ответил.

— Ты не слышишь?! — Стремительно накатила новая волна обиды и жалости к себе. — Я вообще-то… — замахнулась, но Игнат перехватил мою руку. Стиснул запястье до отрезвляющей боли.

— Я, кажется, предупреждал на счёт обратки? — Ещё немного подержал и отпустил. — А если злость девать некуда — могу наручники надеть, и ломай тогда сколько влезет.

— Извини, — совсем уж потеряно буркнула я. — Правда, извини. Просто… Если честно — убивать хочется.

Он кивнул.

— Понимаю. Поэтому просто потерпи немного.

— Куда мы едем?

— Приедем, узнаешь.

Приехали в степь, к полуразваленной кирпичной постройке, вроде старого совхозного коровника. Вокруг всё изрыто какими-то окопами и траншеями. Местами огромными кучами навалены автомобильные покрышки, и стоят сколоченные из досок щиты. И всё это щедро заляпано брызгами яркой краски.

— Что это?

— Локация для пейнтбола и нелегальное стрельбище. Иди сюда, — потащил меня за собой на заднюю окраину объекта. Там, среди ковыля и цветущих трав, стояли мишени в форме человеческих силуэтов. — Видишь вон того, с краю?

— Ну?

— Это я. Ну или кого ты там убить хочешь. А это… — вытянул из подмышечной кобуры пистолет.

— Я знаю, что это! — перебила я. — И умею.

Ствол лёг в руку волнующей тёплой тяжестью — до того знакомо и привычно, что в голове, словно наяву, тут же зазвучал голос отца: «Это как велосипед. Разучиться невозможно»

Защемило в сердце, но я лишь поджала губы и, заученным движением передёрнув затвор, твёрдо поймала в прицел точку на груди мишени.

Но нахлынули вдруг остальные воспоминания детства — запахами, звуками, ощущениями, а также страхом, болью, тоской и обидой. И глаза резануло слезами, сбилось дыхание…

— Не тяни, — приказал из-за спины Гордеев. — Пусть злость работает на тебя.

— Не лезь под руку! — огрызнулась я… и заревела.

Игнат забрал пистолет и, слегка замешкавшись, всё же обнял меня. Уткнув лицом в свою грудь, грубовато, чисто по-мужски, похлопал по спине:

— Ну всё, всё… Ну…

Но я всё ревела, и постукивания постепенно превратились в поглаживания, а понукания в невнятное бормотание. А я жалась к нему в ответ, пропадая в нём, утопая. Ощущая под ладонями неповторимую фактуру отпечатанной на его спине боли. Нечеловеческой, но сделавшей его тем, кто он есть. Таким, какой он есть. Единственным таким.

Подняла лицо утыкаясь носом в его подбородок. Плевать на всё, вот правда! Так к нему тянет, что нет сил противиться… Игнат тоже замер, глядя в мои глаза так близко, что дыхания смешались, став одним на двоих… И вдруг, резко отвернувшись, вскинул руку с пистолетом.

— Давай так — я делаю это за тебя, а ты успокаиваешься. Идёт?

Я разочарованно кивнула.

— Отлично. Ну и кто у нас обидчик?

Не хотела говорить это вслух. Не была готова. Но в то же время, когда, если не сейчас, и кому, если не ему?

— Слав, — коротко прижал он меня к себе, — чтобы сработало, ты должна точно понимать кто это.

— Отец.

Игнат метнул на меня удивлённый взгляд и тут же, не дрогнув, вогнал в грудь мишени всю обойму.

Глава 18

Вечером этого же дня неожиданно дав мне отбой по ночному «выходу в свет», Коломоец с Гордеевым уехали без меня.

Развеивая напряжённые мысли о Верке, я погуляла по Клондайку, послонялась по местным магазинам и даже познакомилась с одной из горничных нашего отеля — Ниной. И уже вскоре сидела в их подсобке, пила чай с печеньками и отбивалась от вопросов остальных девчат.

Персонал здесь был молодой, максимум лет по двадцать пять, и может поэтому почти все они в основном пытали меня кто такой Коломоец: чем занимается, какое у него состояние и, главное, что с личной жизнью. И только Нина безразлично пожала плечами:

— Подумаешь, секс-символа нашли! Глянцевая картинка, не больше. А мне второй больше нравится. Он такой конкретный!

— Ой, ну началось! — рассмеялась одна из девчонок. — Сейчас опять вспоминать будешь, как он тебя трахнуть хотел?

На неё зашипели, она спохватилась… но разговор, естественно, сразу затих, и девчонки под разными предлогами быстренько разбежались. А я всё сидела. Меня словно сковало, и комом в горле застряло дурацкое печенье.

— Если ты кому-нибудь из администрации расскажешь, — прижав ладони ко вспыхнувшим щекам, прервала Нина неловкую паузу, — то мне конец. Пожалуйста, Слав, я не могу потерять эту работу! У меня ипотека!