Девочка-лёд
Шрифт:
– Серёжку где-то потеряла, Алён! – сокрушается рыжая.
– А чего ты без очков? – удивляюсь я. – Ты ж без них дальше собственного носа ничего не видишь!
Она отвечает не сразу. Встаёт и отряхивает коленки от несуществующей пыли.
– Ну после шутки Бондаренко про пуленепробиваемое стекло у меня как-то отпало желание их носить, – отзывается нехотя.
– Тебе же всегда было плевать на то, что говорят другие…
– Я на линзы хочу перейти. Алёша прав, очки ужасные. – Харитонова вдруг заливается краской.
Алёша… Что-то тут нечисто,
– Хочешь сказать, это не так? – поднимая с пола портфель, спрашивает она.
– Ну, если честно… то да. Они странноватые, – сконфуженно пожимаю плечами. Врать я не люблю, да и не умею.
Мы несём куртки гардеробщице. Занимаем очередь за шепчущимися десятиклассницами и ждём.
– Саш, – робко зову её я. – Ты решила ту задачу по геометрии? Со звёздочкой которая.
– Не-а, – чешет лоб рыжеволосая. – Не смогла. Намудрили там в условиях выше крыши, мозг сломаешь…
Пока она возмущается и проклинает на чём свет стоит того, кто составлял эту задачку, в холле появляется хохочущая Грановская с подругами. Они громко переговариваются и складывают на Сивову свои курки. Она несёт их в сторону гардероба, в то время как эти курицы остаются покрасоваться у зеркала.
– Дай пройти, коротышка, – басит Марина, толкая Харитонову плечом.
– Халк недоделанный, – зло шипит Сашка.
– Чё ты там провякала, конопля? – поворачивается Сивова, которая, к слову весит в два раза больше Сашки и занимается толканием ядра.
– Говорю сила есть, ума не надо, – совсем не тушуется Сашка, упирая руки в бока.
– Я не тупая! – ревёт та в ответ, делая шаг в нашу сторону.
– Но отсутствие культуры налицо! – заявляет Харитонова.
Сивову окликает гардеробщица. Интересуется, собирается ли та сдавать вещи. Получив номерки, Марина снова подходит к Сашке, давая понять, что разговор не окончен.
– Ты чё смелая чересчур, конопля? – грозно нависает над ней.
– Марина, успокойся, – вмешиваюсь я.
– Тебе слова не давали, убогая! – переключается на меня, окинув презрительным взглядом.
Как же мне осточертели эти их обращения! Убогая. Нищебродка. Мышь. Моль.
– Уж лучше быть убогой, чем чьим-то прихвостнем, – задираю подбородок.
– Эт чё ваще за намёки? – наезжает она, толкая меня.
– Тебе надо искоренить из своей речи слово-паразит «чё», – совсем ни к месту информирует Сивову Саша.
– Это не намёки, а прямой текст, – отзываюсь сквозь зубы я.
– Марин, ну что ты там зависла? – недовольно кричит Грановская, но в ту же секунду отвлекается, заприметив на входе своего парня.
Сивова сверлит меня тяжёлым взглядом.
– Иди, заждались тебя. Некому исполнять поручения! – несёт меня отчаянно.
Поворачиваюсь к гардербощице и отдаю свою куртку. Только забираю номерок, как чувствую острую боль. Это Маринка вцепилась мне в волосы.
– Я тебе ща шею сверну! – шипит она, дёргая к себе сильнее. – Извинилась быстро!
– Отпусти, дура, – пытаюсь отбиться от неё я. В глазах аж слёзы
встали, такой резкой оказалась боль.– Алёёён, Мариииин, кто-нибудь, помогите! – полицейской сиреной верещит паникующая Харитонова. На язык она остра и сильна, а вот в том, что касается физической расправы – вряд ли.
– Ну-ка хватит! – возмущается престарелая гардеробщица.
– Мышь поганая! – начинает душить меня Сивова, зажав своими ручищами. – Я те язык ща вырву!
Кашляю. Тоже успеваю схватить её за выбеленные волосы. Как говорится, действую её же методами. Марина вопит, но отпускать меня явно не собирается.
– Эээ, Сивова, ты совсем ополоумела? – слышу знакомый голос справа. – Отпусти её.
Замерла. В Даню Марина Сивова влюблена давно. Может, именно поэтому она почти сразу же исполняет его просьбу.
– Пусть ток вякнет чё-нить ещё, Дань! – угрожает, поправляя причёску.
– Уймись, Марин.
Я в этот момент пытаюсь отдышаться. Толпа вокруг нас собралась приличная. Глазеют, улыбаются. Бесплатное шоу пришли посмотреть.
– Ты как? – пищит рядом Харитонова, обеспокоено заглядывая мне в лицо округлившимися глазами.
– Нормально я, – отмахиваюсь.
Князев осматривает меня и убирает с лица волосы, которым удалось каким-то образом уцелеть и остаться на моей голове.
– Пойдёмте, до кабинета вас провожу, – толкает нас в сторону лестницы он. – Чего сцепились-то?
– Неважно, – отвечаю мрачно. Говорить о продолжающейся травле мне не хочется.
Прощаемся с Даней до большой перемены и заходим с Харитоновой в класс. В кабинете литературы творится что-то неимоверное. Под потолком гелиевые чёрно-белые шары, перемешанные с розовыми, в руках у девочек какой-то огромный глянцевый альбом с фотографиями, а на учительском столе торт, на котором сидит съедобная хищная птица – беркут.
– Чего только не выдумают, – комментирует Саша, читая надписи на шариках.
Среди них явно те, которые от парней:
«Капец ты старик»
«С Днюхой тебя, говнюк»
«Я здесь только из-за торта»
«Все индейцы как индейцы, а ты вождь»
«Ни стыда, ни совести – ничего лишнего»
Похабные пожелания вроде: «Чтобы всегда на двенадцать» и стишки с матами, я даже читать не стала.
Были там и ванильные розовые шары. Явно от женской половины.
«Стильному»
«Великолепному»
«Сильному»
«Лучшему»
От некоторых фразочек прям лицо моё перекосило.
«Ты – космос»
«Ходячий секс»
«Все трусики твои»
Н-да уж…
– Чего встала там, Лисицына, исчезни! – недовольно машет мне рукой Абрамов. – Твой звёздный час состоится попозже!
Не успеваю предположить, что он имеет ввиду. Когда раздаётся звонок, в класс неспешно входит именинник. В белоснежной рубашке, красиво контрастирующей с его загаром и с повисшей на плече подружкой.
– Сюрприз! – орут пресмыкающиеся, взрывая хлопушки. Грановская при этом снова зацеловывает своего ненаглядного.