Девочка Лида
Шрифт:
Лиде казалось, что Матрена слишком помадит волосы, что она нехорошо заплетает косы - не так, как няня, и больно дергает. Она сердилась и капризничала, так что няня не вытерпела и закричала на нее:
– Постыдись, озорница! Большая девочка, а хуже маленьких! Если ты при мне этак манеришься, так что же без меня-то будет?
Няня отвела Лиду за руку в сторону, сама завязала фартук и пришпилила к косам бант.
– Ах, няня, без тебя все пойдет вдвое хуже, - печальным голосом ответила Лида.
– Вот тебе на!.. Утешила меня, старую, нечего сказать!
– заметила, покачав головой, няня.
– Да
– Вздор!
– начала было няня, но в эту минуту пришла снизу Милочка и объявила, что мама просит привести детей пить молоко в столовую. Все были уже готовы и вместе с няней отправились по лестнице вниз.
Внизу началась обычная предотъездная суматоха. Дмитрия послали за извозчиками на железную дорогу. Чемодан и саквояжи стали перетаскивать в сени. Молодая, вертлявая горничная Аксюша суетилась, бегала взад и вперед, выносила в переднюю узелки и картонки. Няня, с дорожною мужскою сумкой через плечо, в накрахмаленном белом чепце и новых скрипучих башмаках, расхаживала по комнатам, делала наставления Аксюше и Матрене и осматривала, все ли припасено, не забыто ли что-нибудь.
В столовой все сидели за завтраком.
Мама казалась еще бледнее в дорожном темно-синем платье. Милочка была совсем серьезная, сидя в последний раз на своем обычном месте за самоваром.
– Будьте же добрыми, умными детьми без меня, - говорила тихим, милым голосом мама, обнимая Жени.
– Пусть, когда я приеду, мне скажут про вас, что вы были послушными, славными. Папу не беспокойте, не огорчайте. Завтра или послезавтра приедет тетя Катерина Петровна. Пока меня не будет, она будет вам вместо меня.
– Вместо тебя, мама? Как это?
– удивилась Лида.
– Значит, ее нужно любить и слушаться так же, как меня.
– Ну уж это ни за что, - с негодованием закричала вдруг Лида.
– Я ее ни капельки не люблю, не то что как тебя. Я ее совсем не могу любить, она ужасно против...
Мама с таким беспокойством и так печально взглянула на Лиду, что Лида не договорила и опустила голову.
– Поди сюда ко мне, Лида, - позвала ее мама.
Лида медленно подошла.
– Ты знаешь, кто такая Катерина Петровна?
Лида кивнула.
– Катерина Петровна - моя родная сестра, а вам она - тетя родная. Она добрая и хорошая, ее следует любить. Если ты не любишь, что же делать! Верно, после полюбишь. Но слушаться...
– Мама на минуту остановилась и продолжала тихим, серьезным голосом: - Слушаться ты ее должна, Лида. Понимаешь, должна.
Лида исподлобья быстро взглянула на маму, еще ниже опустила голову и промолчала.
– Мама, я буду любить тетю Катерину Петровну, коли ты хочешь, - ласково заговорила Любочка, зашла с другой стороны и прижалась к маме розовым личиком.
Мама хотела что-то ответить, но в эту минуту в дверях показалась кумачовая рубаха Дмитрия. Дмитрий объявил, что извозчики дожидаются у крыльца.
Все встали. Вбежала Аксюша и стала подавать маме бурнус, калоши, перчатки, башлык. Няня помогала Милочке. Дмитрий вышел в сени, вместе с извозчиком вынес и положил в пролетку чемодан и мешки.
Дети смирно стояли и во все глаза смотрели на то, что делалось вокруг них.
– Готово-с, барыня.
Совсем-с, - сказала Аксюша и застегнула последнюю пуговку на мамином бурнусе.– Готово, дитятко, - промолвила няня, опуская Миле вуальку на лицо.
– Что, все готово?
– спросил папа у Дмитрия.
– Готово-с, - ответил и Дмитрий.
– Ну, а готово - значит, пора.
– Папа хотел было идти, но няня вдруг остановила его.
– Присесть-то было бы надо перед путем, - промолвила она очень серьезно.
Папа улыбнулся, однако сел. За ним сели и все: и дети, и Матрена с Аксюшей, и Дмитрий, и кухарка Аннушка, тоже вдруг появившаяся в комнате.
– Половина десятого, не опоздать бы!
– сказал папа, поднимаясь со стула.
– Прощайтесь скорее. Ребятишки, целуйте маму, да не тормошите слишком. Ну а что же это никто не плачет! Ну, Люба, Коля, ну скорей. Ай-ай! Ай-ай-ай!..
Папа закрыл лицо рукой и сделал вид, будто плачет.
Люба смотрела на него с улыбкой и полными слез глазами, как бы не зная, что делать: смеяться или плакать. Но вдруг взглянула на Лиду и разразилась горькими рыданиями. Жени держался все время за ее юбку, увидал слезы и тоже заревел.
Няня с укоризной махнула на папу рукой, сделала знак Матрене, чтоб она утешила Жени, и повела скорее маму под руку из комнаты.
Сели на извозчиков. В маминой пролетке подняли верх, и маминого, лица уже не видно - видны только ноги да низ юбки. Папа стоит подле, заботливо усаживая маму. Милочка осторожно и ловко влезает в другой экипаж. Аксюша бегает кругом, подправляет, подсовывает то одно, то другое.
С крыльца сходит няня с озабоченным, строгим лицом. Она уже заносит на подножку большую ногу в резиновой калоше, чтобы сесть, но вдруг оглядывается на дом, спускается, подходит к маме и говорит ей что-то. У пролетки опускают верх. Мама поднимается и, опираясь одной рукой на плечо няни, другой крестит детей, собравшихся с Матреной у открытого окна. Видно, что она насилу стоит; слезы текут у нее по бледному лицу и капают на белый башлык. Няня тоже подозрительно моргает, сжимает губы, а ветерок относит ей на глаза концы черной шелковой косыночки, повязанной поверх белого чепца.
Сели. Поехали. На повороте видна еще маленькая ручка Милочки в перчатке; она машет носовым платком. Но вот завернули за угол, ничего не видать...
– Ах мама, милая мама! Ах няня, нянечка, сердце мое!
Лида не плакала, она спрыгнула с окна и, не слушаясь Матрены, побежала одна наверх, в детскую.
Глава V
– Ах, как скучно! Просто сил нет. Ну что это за тоска за такая! Все уехали. Право, я не знаю, что делать от скуки!
– И Любаша зевала так, как будто было по крайней мере десять часов вечера.
А было всего только семь, и вечер был прелестный: солнышко садилось, дневной жар уменьшился, повеял ветерок.
– Матрена, поведи нас гулять, пожалуйста, - сказала вдруг Лида.
– Ну куда это еще!
– с неудовольствием отозвалась Матрена.
– Погуляли поутру - и будет.
– Да что поутру! Поутру гораздо хуже, а теперь... Ты погляди только, как чудно теперь! Пойдем, пожалуйста, Матрена.
– А в самом деле, на улице теперь хорошо, должно быть. Вот бы пойти, - сказал Коля, перевешиваясь в окно.