Девочка моя ненаглядная

Варя сползла на пол и горько зарыдала.

– Ничего, время всё лечит, – пробормотал Григорий, сев за стол.

Он взял газету и постарался углубиться в чтение. Лишь бы не думать, ни о чём не думать.

* * *

Но время не лечило. Варя в прострации лежала целыми днями на диване и даже отказывалась есть. Григорий испугался, что может потерять жену. Он поехал в больницу.

– Григорий Александрович?! – удивилась Тамара Николаевна. – Чем могу быть полезна?

– Принесите его, – приказал он, глядя тяжёлым взглядом на женщину.

– Сейчас! Я мигом! – обрадовалась врач и сама помчалась в детское отделение.

Через пять минут Тамара Николаевна вернулась, бережно прижимая к себе младенца. Она положила его на стол и развернула пелёнки. Малыш радостно задрыгал ручками и ножками. И даже, казалось, улыбался своим обезображенным лицом.

– Вот, посмотрите, какой он славный крепыш, ваш сынишка! Ест за троих! И так хорошо вес набирает!

Григорий с огромной болью в глазах долго смотрел на сына, а потом перевёл свой тяжёлый взгляд на женщину.

– У меня нет сына! – угрюмо сказал он и, поставив на стол портфель, выложил из него несколько пачек денег. – Ты меня поняла? У МЕНЯ НЕТ СЫНА.

– А может, лучше мы его отдадим в… – попыталась она его отговорить.

– Нет! – резко перебил её Григорий. – Это не жизнь.

Тамара Николаевна в шоке переводила взгляд то на Григория, то на деньги, то на ребёнка.

И перевесили даже не деньги, а неимоверный страх перед этим мужчиной. Женщина покорно кивнула, подошла к окну, ещё раз оглянулась на Григория, а потом решительно распахнула створки. В комнату ворвался холодный зимний ветер со снегом. Малыш недовольно закряхтел.

– Так будет лучше для него, – пробормотал Григорий, как бы оправдывая свой поступок. – Проводите меня.

Он стремительно вышел из кабинета и быстро пошёл из больницы, пряча от всех увлажнившиеся глаза.

Тамара Николаевна заперла кабинет, проводила Григория до двери и долго ещё смотрела ему вслед, пока он не уехал на своей машине.

– Чтоб у тебя земля под ногами горела! – с ненавистью прошептала она.

А Григорий ехал в машине и впервые за всю свою жизнь плакал…

* * *

– Варя, собирайся, поедем сегодня за сыном, – угрюмо сказал Григорий жене.

Варя впервые за эти дни посмотрела на мужа. Глаза её наполнились слезами. Она привстала с дивана, но от слабости чуть не упала.

– Гришенька, подойди ко мне! – протянула Варя к нему руки. И когда он присел на диван, она обняла его и стала благодарно осыпать поцелуями всё его лицо и даже его руки. – Милый мой! Любимый! Мой хороший! Мой родной! Спасибо тебе! Я знала! Я знала, что ты хороший! Это ты снаружи такой строгий, а в душе ты добрый человек! Я это знала!

Григорий не мог этого вынести. Он вырвался из объятий жены и буркнул:

– Одевайся быстрее, у меня нет времени ждать.

– Да-да, я сейчас, я быстренько, – радостно закивала Варя, нисколько не обидевшись на такой неприязненный тон мужа. – Гришенька, я мигом!

Но Григорию пришлось помогать жене одеваться, слишком она за эти дни ослабла.

– Значит, так, сначала ты поешь, а уже потом мы поедем, – приказал Григорий.

Варя торопливо стала запихивать в себя бутерброд с икрой, запивая всё кофе. Григорий хмуро за ней наблюдал.

– Гришенька, я больше не могу. В меня не лезет! – виновато улыбнулась Варя. – Поехали, а?

Григорий с болью посмотрел в её счастливые глаза.

– Поехали.

* * *

Варвара первой прошла в кабинет заведующей отделением. Григорий прошёл следом, но остался стоять в дверях. Врач в недоумении взглянула на эту пару.

– Тамара Николаевна, мы приехали за нашим сыном! – со счастливым блеском в глазах произнесла Варя. – Принесите нам его скорее!

Доктор испуганно посмотрела на хмурое лицо Григория.

– Видите ли, Варвара Петровна… – она тяжело вздохнула. – Да вы сядьте, что вы стоите? Понимаете, вашего сына больше нет. Он умер…

Тамара Николаевна отвела глаза от Вари.

– Как умер?!! – прошептала побелевшими губами Варя. – Почему?

– Дети в этом возрасте ещё очень слабенькие. А погода, видите, какая в этом ноябре холодная. А у нас ещё не начали топить, – сама стыдясь своих слов, говорила Тамара Николаевна, обращаясь даже не к Варе, а как бы отчитываясь перед Григорием. – Ребёнок простудился и умер от воспаления лёгких… Мне очень жаль…

– Это мы виноваты! Это я виновата! – горько заплакала Варя. – Если бы мы его здесь не бросили, он бы не умер! Господи, что мы наделали! Сыночек мой! Сыночек мо-о-о-й!

Григорий подхватил жену и вывел из кабинета.

Тамара Николаевна дрожащими руками попыталась закурить сигарету, но потом резко потушила её о пепельницу и пошла не вслед за плачущей женщиной и её жестоким мужем, а совсем в другую сторону.

Тамара Николаевна вошла в детское отделение, взяла на руки младенца и поднесла его к окну.

– Вон они, твои родители. Видишь, крепыш? Попрощайся с мамой. Она у тебя хорошая.

* * *

– Как назовём этого ребёнка? – обмакнул перьевую ручку в банку с чернилами директор дома малютки.

– Ух ты, какой крупный! И толстенький! – усмехнулась медсестра, пеленая малыша в чистые пелёнки. – Да ещё и половина лица коричневая из-за родимого пятна! Прямо на медвежонка похож!

– Будет, значит, Миша, – стал писать в журнале директор. – Ну а фамилию какую дадим?

– Бурый! – ляпнула женщина, и они с директором засмеялись.

– Вот тебе и Мишка Бурый! Будет у нас теперь в детдоме свой медведь!

* * *

Иннокентий завтракал за красиво сервированным столом. Он теперь сидел на месте отца – во главе стола. По правую руку от него сидела мама, а по левую – Зинаида, которая теперь уже мало походила на ту простую бесхитростную девчонку из бедной семьи. Весь важный и даже надменный вид Зины говорил о её высоком положении в обществе и большом достатке. Даже дома она теперь ходила при полном золотом параде: с массивными перстнями на пальцах, в тяжёлых вычурных серёжках с сапфирами и с толстой витой цепочкой на шее.