Девочка-война
Шрифт:
О Громове и нашем с ним разговоре в библиотеке я старалась не думать от слова «совсем», а когда в голову все-таки заползала какая-то мысля-предательница, то я тут же, либо врубала музыку на всю катушку, либо звонила Машке или Полине, либо еще находила себе тысячу дел, только бы не вспоминать его стальной взгляд и слова, что с таким жаром летели в мою сторону.
Да и ему, судя по всему, было не до меня. Всю неделю группе приходилось лицезреть разборки между расписным мажором и королевой красоты. Сначала я не понимала, что происходит, а потом до меня наконец-то дошло. Между парочкой пробежала черная кошка. Карина демонстративно цепляла
– Хватит, Карина.
А уже сегодня местная королева красоты рассекала по институту с каким-то кудрявым парнем и мстительно поглядывала в сторону Громова, который, в свою очередь, не поглядывал ни на кого, а окопался в своих думах и вообще не подавал признаков заинтересованности хоть чем-то.
И вот эти вот все телодвижения от чего-то и совершенно иррационально меня радовали. Как объяснить? П-ф-ф, не знаю. Просто меня жутко бесили вечные обжимания этих двоих на глазах у всего честного народа, а теперь хоть дышать свободнее будет. Да, вот, именно!
На завтра было назначено только два практических занятия, а потом можно было бы хорошенько отдохнуть от этой сумасшедшей недели и заняться чем-то полезным, например все выходные проваляться на диване, завернувшись в плед и смотреть старые мелодрамы. А, чем не мега-план? А-то!
Ну а сегодня вечером я решила наконец-то отправить Громову свои наработки по аналитической справке. Перепроверила все на десять раз, а потом с замиранием сердца подкрепила файл с данными в «телеге» и нажала «отправить».
Не знаю с чего я решила, что он ответит мне со скоростью света. Дура я, наверное. И так оно и есть. Потому как товарищ разрисованный одногруппник удосужился прочитать мое послание только через два с половиной часа, когда часы пробили уже половину двенадцатого ночи.
Но я, несмотря ни на что, сидела, прикусив подушечку большого пальца, и гипнотизировала телефон, ожидая получить от него хоть какой-то ответ. И дождалась, глупая гусыня.
«Ок»
Господи, ты Боже мой! Как же я ненавижу его! Как же невероятным образом он меня раздражает! Сил нет терпеть!
В итоге всю ночь прокрутилась и провертелась, смотря странные сны, наполненные смутными и тревожными образами. А суббота наградила Москву мокрым снегом и порывистым ветром. Отвратительно! В такую погоду хозяин собаку из дома не выпустит, а тут еще и на учебу нужно. Эх!
К обеду улицы покрылись приличным слоем промозглой ледяной каши, что обязательно будет неприятно чавкать под ногами. Да уж, жалко, что сегодня суббота и папы Вени нет на рабочем месте, так было бы здорово сесть в теплое нутро автомобиля, а не кутаться на остановке, ожидая автобус.
После занятий встретилась перед раздевалкой с Пашкой. У Ани, Полины и Сережи была еще одна пара в другом корпусе.
– Везет тебе, домой едешь. А мне еще мелкого из секции забирать. Отец в командировку укатил, а мама слегла с простудой.
– Далеко ехать?
– сочувственно спросила я.
– Да нет, но с пересадкой на метро не очень удобно.
Так мы и болтали обо всем и ни о чем, пока нахлобучивали на себя шарфы и шапки и продвигались к выходу из института. Пока нас кто-то неожиданно сильно не толкнул в этой толчее и на Пашу вдруг
не вылился целый огромный стакан горячего кофе.– Вот же черт!
– закричал Левин и растерянно уставился на то, как по его расстегнутой куртке, свитеру и даже брюкам растекается уродливое коричневое пятно с белесыми разводами.
Проходящая мимо галдящая толпа только улюлюкала и выкрикивала глупые замечания, типа:
– Вкусный, наверное, был капучино.
Только вот виновник этого безобразия отчего-то извиняться перед Пашей не собирался, а, наоборот, в довольно грубой форме попытался предъявить ему за свой испорченный напиток.
– Ты куда прешь, шваль долговязая?
– мой друг даже ответить ничего не мог на сей сомнительный комплимент, а тем временем агрессор все продолжал наседать, - Чего глаза таращишь, а? Быстро мне новый кофе купил. Ну? Не вижу реакции?
– а потом подошел к Левину почти в плотную и шуганул, резко подавшись головой в его сторону, почти переходя на крик, - Быстро, я сказал!
– Быстро сейчас произойдет только одно. Ты извинишься.
От звука этого голоса я вздрогнула и оглянулась. Позади нас стоял Громов, собственной персоной и тяжело исподлобья смотрел на парня, что облил Левина. И тот тут же, за секунду переобулся, покраснел и даже уменьшился в размерах, блея что-то невразумительное:
– Но, Демид, он сам.. .я тут шел.. .а он...
– Быстро. Я жду.
И мерзкий тип недовольно поджал губы, но все же выдавил из себя:
– Прости.
– Не слышу раскаяния в голосе, - очень спокойно, но, вместе с тем властно, надавил на него Громов.
– Но, Демид, - начал терять терпение агрессор.
– Я не понял, Слава, ты бессмертный или просто сохранился?
И этот самый Слава вдруг разродился самыми настоящими человеческими извинениями, а мы только стояли и смотрели на эту демонстрацию силы с широко распахнутыми глазами. Инцидент благополучно завершился, но последствия остались непоправимыми. На улице ноль градусов, ветер и идет мокрый снег, а Левин стоит весь мокрый и причитает с понурой головой:
– Ну и как я теперь, а?
– ни к кому конкретно не обращаясь, задал вопрос Пашка.
– Далеко ехать?
– вмешался опять Громов, чем вновь несказанно меня удивил. Ну надо же, прям рыцарь без страха и упрека.
– Так если бы далеко. Братишку забрать из секции надо, а тут это.
И в следующий момент в мозгу у меня закоротило. Потому что Демид вдруг снял парку и протянул мне, а я по инерции ее приняла и уставилась на него во все глаза. Он одним движением правой руки сначала стянул с себя черную худи с капюшоном, а потом и белую с какой-то разноцветной мазней футболку и протянул это все Левину.
Проходящие мимо нас студенты от этого неожиданного стриптиза загалдели, а я глаз не могла отвести. Он весь был словно отлит из бронзы, а еще невероятно мускулистый, с идеально проработанными кубиками пресса и клиновидными мышцами живота. И весь покрытый замысловатыми татуировками. Весь! Я против воли сглотнула и еще теснее прижала к себе его парку, пытаясь таким способом усмирить свое глупое сердце, что слишком остро отреагировало на эту картину.
– Переодевайся, - одно его слово и Паша тут же начал стягивать с себя мокрые тряпки. Пальто и брюки, правда пришлось оставить, но они выглядели не так плачевно, как все остальное, -Агата, моя куртка, - протянул мне руку Громов, и я тут же влепила себе ментальную оплеуху.