Девушка без прошлого. История украденного детства

Пока мы играем друг с другом в гляделки, мимо проезжает ржавая серая машина, кренящаяся набок оттого, что за ее крышу цепляется еще один пассажир. Все поворачиваются к нам. Европейцев в этих местах почти не бывает, и мы представляем собой необычное зрелище: двое взрослых сидят впереди, двери распахнуты, а трое детей устроились за ними. Казалось бы, обычная семья сикхов. Вот только наш папа — широкоплечий викинг шести футов ростом, дочерна загорелый, с копной непослушных рыжеватых волос и бородой, спадающей на грудь. Из одного термоса с ним пьет чай моя мама: у нее тонкий профиль, большие синие глаза и стройные ноги в черных брюках. На заднем сиденье — двое темноволосых подростков — Фрэнк, пугающе красивый, и Кьяра. Она хмурится, понимая, что ей до него далеко. А рядом с ними — я, крошечная неожиданность, четырехлетняя миниатюрная копия отца в красном денгари. Ко всему прочему, зовут меня Харбхаджан Хальса Нанак.

Лично мне очень нравится, что мы такие странные.

— Харбхаджан, будешь доедать? — спрашивает Фрэнк и тянется за остатком моей чапати.

Я наслаждаюсь лепешкой, подставив лицо рыжему закатному солнцу. Воздух невероятно тих, как бывает только вдали от городов и цивилизации. Со скоростью молнии я прижимаю чапати к груди.

— Дай ей поесть. — Кьяра толкает его в плечо.

Она на два года старше брата и ведет себя очень уверенно.

— Заткнись! — Фрэнк отталкивает ее руку и откусывает полбанана.

С тех пор как ему исполнилось четырнадцать, он ест все, до чего может добраться, но растет только вверх. В этом, как и во многом другом, они совсем не похожи друг на друга, о чем Фрэнк постоянно напоминает ей одним своим видом.

Я спрыгиваю на землю, зажав чапати в руке, и направляюсь к папе. Он стоит перед открытым капотом и изучает двигатель.

— Бхаджан, иди сюда. Я покажу тебе, как работает мотор. — Он наклоняется и подхватывает меня.

Его борода щекочет мне щеку. Я наполняюсь противоречивыми чувствами: счастьем, потому что папины огромные руки крепко держат меня, и унынием, оттого что урок может оказаться долгим.

— Помнишь, что я тебе рассказывал про карбюратор?

Я лихорадочно копаюсь в памяти, но ничего не могу оттуда выудить.

— А теперь перейдем к поршням. Они сжимают смесь бензина и воздуха… — Отец замолкает и берет в качестве наглядного пособия термос.

Я стараюсь запомнить как можно больше слов, потому что знаю, что в будущем меня ждут вопросы и викторины. Они случаются в любое время: после утренней семейной кундалини-йоги, когда мы покупаем гхи^[1] на рынке, перед еженедельной получасовой тихой медитацией. Мы трое не ходим в школу, потому что папа считает все образовательные учреждения рассадником правительственной пропаганды и сборищем туповатых бюрократов. Так что мы учимся по ходу дела.

«Время географии», — объявил он как-то утром еще до рассвета.

Мы все стояли на туманном плато, нас немного тошнило от высоты, и единственное, о чем мы мечтали, чтобы он таскал нас в эти непонятные походы в человеческое время. Я сонно ежилась и смотрела на гору облаков.

Солнце поднималось медленно, согревая мои голые руки. Когда туман рассеялся, вокруг нас неожиданно открылось небо. Занялся день, и мы увидели Гималаи во всей красе.

«Вот там Пакистан, а там Китай». — Папа указал на горизонт, туда, где две эти страны граничат с Кашмиром.

Он опустился на колени, а я в ужасе смотрела на него.

«Это Земля, Харбхаджан, — прошептал он мне на ухо. — И она твоя».

Стоя рядом с ним, я чувствовала, что могу потянуться вперед и обнять весь мир.

— Итак, зачем нужны поршни?

Прижимаясь к папиной груди, я доедаю чапати и возвращаюсь в реальность.

— Они гоняют воздух.

— Правильно! Поехали!

Машина кашляет, плюет, скрипит и заводится. Мы направляемся в Сринагар.

Темнеет. Мимо проезжает открытый армейский джип. В кузове в два ряда навытяжку стоят солдаты с винтовками. Кашмир совсем недавно снова открыли для иностранцев после многолетнего кровавого конфликта между Индией и Пакистаном и постоянных перестрелок на границе.

Мама смотрит на солдат с тревогой и предлагает повернуть назад. Папа сообщает, что мы уже и так в полном дерьме и можем либо оставаться на обочине до конца своих дней и разводить кур — хотя проволоки для клеток у нас совсем немного, — либо ехать вперед.

— Что думает личный состав?

— Вперед! — кричим мы втроем с заднего сиденья.

Окна открыты, в них льется теплый, напоенный запахом земли воздух. Мы едем сквозь ночь. Меня укачивает, и я, закинув ноги Фрэнку на колени, погружаюсь в похожий на кому глубокий сон. Мы едем к летней столице Кашмира.

Я мгновенно просыпаюсь оттого, что кто-то грубо хватает меня за руку. Слышны резкие голоса на местном диалекте.

Я сажусь, ничего не понимая:

— Что проис…

Кьяра и Фрэнк шикают на меня и одновременно тычут в плечо. Мы уже никуда не едем, и я вижу, что в машину заглядывают двое. Наши фонарики выхватывают из темноты длинные стволы винтовок. Появляется еще один солдат и наклоняется к папе. Дорога пуста. Сердце у меня колотится, и тут начинается дождь. Капли смывают пыль с ветрового стекла.

Луч фонаря освещает заднее сиденье, и я закрываю глаза. Двое солдат, очень молоденьких, в одинаковой форме цвета хаки, поднимают винтовки и целятся нам в головы. Тот, который говорит с папой, повышает голос, как будто от этого кашмири станет понятнее, и жестом велит нам выйти из машины. Папа не двигается. Наши правила — никогда не разделяться и всегда держаться вместе.

Солдат настаивает. Другой подходит с маминой стороны, тычет в нее стволом. У меня подводит живот, пальцы сжимаются на истертой коже сиденья. Солдат рядом с папой уже кричит и берется за ручку дверцы. Я слышу, как мама хватает ртом воздух.

Тихо, так, чтобы не заметили солдаты, папа переключает передачу.

Что он делает?!

Мы медленно катимся вперед. Солдат что-то орет, папа кивает и улыбается, будто соглашаясь. Радостно машет из окна, кричит «Спасибо!» и снова переключает передачу. Солдаты озадаченно замолкают, а наша машина быстро набирает скорость. Я выглядываю в заднее окно. Дождевые капли, словно пули, барабанят по крыше.

— Спрячьте ее! — кричит папа.

Меня спихивают на пол, Кьяра и Фрэнк нависают надо мной, стараясь прикрыть своими телами. Чьи-то колени впиваются в ребра, я пытаюсь оттолкнуть их, не в силах унять дрожь, а машина все разгоняется. Быстрее, быстрее — и все дальше и дальше.

Наконец меня отпускают. Мы смотрим назад, ожидая выстрелов или погони — полного джипа разозленных солдат. Но дорога пуста.

— Матерь божья, чуть не влипли, — еле слышно шепчет папа.

К счастью, мы успеваем немного сбросить скорость до того, как сбиваем человека на велике. Он внезапно появляется в свете фар, пересекая дорогу прямо перед нашей машиной. На мгновение мир будто встает на паузу. Велосипедист в ужасе смотрит на нас.

И снова брат с сестрой удерживают меня от падения. Папа бьет по тормозам. Раздается негромкий бум, наша машина задевает заднее колесо велосипеда, человек летит вперед и падает на дорогу. Я ору, а папа останавливает машину. Велосипедист лежит, раскинув руки.