Девушка на качелях

Агния, словно завороженная, смотрела на эти окна.

Внезапно одна из занавесок шевельнулась, и показалось морщинистое, бледное лицо… Сердце у Агнии едва не разорвалось от ужаса, но это была соседка по дому – Агния узнала ее. Пожилая женщина, которая ходила с палочкой. Агния с ней здоровалась, но они никогда не говорили…

Женщина выжидательно смотрела на Агнию. Агния – на нее, не в силах пошевелиться. Наконец женщина открыла форточку и крикнула:

– Здравствуйте! Что-то случилось?

Агния сглотнула. Нашла в себе силы ответить:

– Нет.

– А что вы тут стоите?

– Не знаю.

– Если вы насчет денег, то я против установки ворот. Я не дам никаких денег! Ко мне врач часто ходит на дом… А как она будет ходить, если ворота все время закрыты? Вы так и передайте своему отцу, что я против…

– Я не из-за ворот. Скажите… а ведь тут жила Марина? Та девушка, которую убили?

У женщины за окном широко раскрылись глаза.

– А вам зачем? Почему вы спрашиваете про Марину?

– Я ее помню. Мы же в одном дворе…

– А… вы играли в детстве!

Агния не стала разубеждать женщину. Та снова крикнула:

– Как вас… Агния, да? Заходите. Поболтаем.

– Зачем?

– Ну как… Мариночку вспомним! Заходите, заходите… Сейчас я вам дверь открою. Как войдете в подъезд, сразу направо. …Как я не догадалась, что вы подружками, верно, были! – воскликнула женщина, впуская Агнию в квартиру. – Девчонки, девчонки! Но Мариночка постарше, да… Сейчас чаю сделаю.

– Простите, я не знаю вашего имени-отчества… – призналась Агния.

– Я Лидия Трофимовна. Тетя Мариночки. Родная сестра ее матери. Младшая. Теперь тут живу.

Они прошли на кухню.

– Вы милая девушка, я за вами давно наблюдаю… – болтала Лидия Трофимовна. – Вы уж извините, что я так про вашего папу… Но иногда пословицы врут!

– Какие пословицы?

– О том, что яблоки от яблоньки… Это не про вас, Агния. Вы не в папу. Зеленого чая, черного?

– Черного.

– Вот печенюшки еще… Садитесь, садитесь. Я одна, мне скучно. Вы славная, я вижу.

– Спасибо.

Агния глотнула чай, не чувствуя вкуса.

– Но с чего вы, Агния, взяли, что Мариночку убили? – отхлебывая из большой чашки, с любопытством спросила Лидия Трофимовна.

– Слухи.

– А, слухи… Нет, Мариночку никто не убивал. Она сама на себя руки наложила. Да, да…

Агния закашлялась. Соседка продолжила:

– Ой, все эти сплетни… Не верьте. Гришу Харитонова тогда, конечно, забрали, следствие было… Но это не он. Потом записку нашли. Мариночка перед смертью оставила прощальную записку – дескать, так и так, нет смысла, простите, и все такое…

– Из-за Харитонова она… убилась? – спросила Агния с мистическим ужасом. «Мама – из-за папы, Марина – из-за Григория! И почти одновременно ведь!»

– Да прям! Это все сказки… Мама Мариночки, моя сестра Ларочка… пила страшно! Я всегда Мариночку к себе забирала, когда у Ларочки запои бывали… У меня своих детей-то нет, – призналась Лидия Трофимовна. – Вы помните Мариночку, как славно… Чудная была девочка, племяшка моя.

– Помню, – кивнула Агния, с трудом улыбнувшись. После того как всякая мистика исчезла и все совпадения стали случайными, ей стало чуть легче дышать. – У нее были чудесные волосы, золотые, очень длинные. Роскошные.

– Да, красавица она была… А вы ведь свои локоны отрезали, я заметила. Зря, зря! Не понимаю я этой моды… Ну да ладно, волосы не зубы – отрастут еще.

– Значит, Марина из-за алкоголизма матери повесилась? – жуя печенье, задумчиво спросила Агния.

– Повесилась? – вытаращила глаза Лидия Трофимовна. – С чего вы взяли, что Мариночка повесилась? Ох, сколько же глупых слухов! Мариночка утопилась. Летом было дело. Не сразу нашли. Потом, когда Москву-реку чистили, то… Ее нашли, Мариночку. Ее тело. А папа ваш, вы уж простите, на каждом углу говорил, что это Гриша Мариночку утопил. Прямо «Муму» какое-то, ей-богу… Записку же потом еще обнаружили, где Мариночка черным по белому объяснила, что не хочет больше жить. Гриша не мог, не мог ее и пальцем тронуть, вы даже не представляете, как он ее любил! Он после того весь засох, почернел. Я так думаю… – понизила голос Лидия Трофимовна, – что Гришенька не просто так потом в «Скорую» пошел работать. Он спасает. Всех спасает. Марину спасти не смог, так других теперь с того света вытаскивает. Ко мне часто заходит, давление меряет.

«С чего я действительно взяла, что Марина повесилась? – Агния потерла лоб. – Совсем плохая… Но какая странная смерть! Утопилась. В грязной Москве-реке. Бр-р!»

– Так вот, и я себя немного виноватой чувствую. И тоже косвенно, конечно, – охотно продолжила Лидия Трофимовна. – У меня в то лето, восемнадцать лет назад, муж болел. Последняя стадия. Я с ним была. А у Ларочки – запой очередной. Белая горячка! Все черти мерещились, с ножом она бегала за дочкой… А Марина не могла ее оставить, уйти – мать же родная! Я Мариночку к себе ну никак не могла тогда взять… Всегда брала, а тогда – нет! И, короче, пропадает она вдруг, Мариночка. Ищут-ищут, на Гришу наезжают, и все такое… А я с мужем, в больнице – помирает уже. Короче, звонит мне Ларочка (у нее как раз просветление после запоя наступило) – нашли Марину. Мертвую. «Я, – говорит, – ее опознала…» И с горя Ларочка – в новый запой! А у меня муж отходит… Умер, хоронить надо, я вся не в себе, на успокоительном, на уколах… К концу осени только оклемалась. Сюда переехала. Ларочка еще два года мучилась… Умерла на моих руках. Ужас!

– Зачем же она в реку-то бросилась? Марина… зачем? – с недоумением спросила Агния. – Странная смерть.

– Да я вообще не понимаю, зачем молодые на себя руки накладывают! – в отчаянии воскликнула Лидия Трофимовна. – Видимо, помрачение находит. Я вот старая, больная, а мне даже в голову не приходит над собой такой грех сотворить! Уж буду жить, сколько положено. Идемте, я вам покажу, где она жила, Мариночка…

Старуха отставила пустую чашку, поманила Агнию за собой.

– Вот тут ее кровать стояла. Тут стол – я его не передвигала даже. Вот тут она сидела, уроки делала, потом в институт готовилась. Ведь так и не поступила в свой театральный, три или четыре раза проваливалась! Кстати, и это тоже причина, что жить не захотелось, ведь так?

– Марина хотела стать актрисой? – спросила Агния.

– Да. С ее-то внешностью – как не в актрисы! И провалилась в очередной раз. Одно к одному, одно к одному сошлось… А вот ее вещи. Эту записку она оставила перед смертью. Я тогда у следователя, как дело закрыли, выпросила. Память же!

Агния взяла в руки записку, подошла к окну, где было светлее. Последние слова Марины были запечатлены на обычной почтовой открытке. На одной стороне этой открытки – фотография какой-то старинной постройки, утопающей в зелени и цветах. На другой стороне было написано синей шариковой ручкой: «Нет смысла и желания жить в этом мире. Простите и прощайте! Ухожу навсегда».

– Это Марина писала?

– Да. Экспертиза была. Ее почерк, – твердо произнесла Лидия Трофимовна. – Сама на себя руки наложила, бедная моя дурочка. А что про Гришеньку говорят – это все ерунда, слухи. Он ее любил. Очень, очень любил…

* * *

Ночь прошла относительно спокойно. Вызовов было мало, и все несложные. Потом, утром, купировали приступ мерцательной аритмии у пожилой женщины – довольно долго…

– Вы бы раньше нас вызвали! – с досадой воскликнула фельдшер Вера Петровна. – Приступ же еще ночью начался, да? Сразу бы и вызвали! Зачем терпели?