Девушка, не ставшая третьей

Электрички из Ораниенбаума, Большой Ижоры и Лебяжьего ходили каждые десять-пятнадцать минут, а мы имели сезонные билеты.

Друг говорил, что лучше ехать без остановок и купить мороженое – уже в Ленинграде на Балтийском вокзале, где оно имелось десяти сортов.

Я настаивал, он сдался.

Мы вышли из душного вагона, спустились на прокаленную площадь, ринулись к вожделенным автоматам.

Около них, как всегда, темнели пахучие лужицы, над которыми вились осы.

Я без проблем выпил три порции газировки с лимонным сиропом.

Готфриду не повезло.

Одна из ос залетела прямо в стакан.

Он ее не заметил и случайно раскусил.

Умирая, оса ужалила.

Мы не успели подняться обратно на платформу – под кружевные навесы с остатками газовых фонарей – как у Готтфрида разнесло щеку, сделав его похожим на персонажа американской комедии.

На оставшемся пути вагон едва не слетел с рельс от многотонной брани, которую, еле ворочая языком, друг обрушивал на мою голову.

Насчет того, как прошло свидание, я потом не осмелился спросить.

8

В другой раз, собираясь к Готтфриду, я заглянул в «стол заказов» на Малой Садовой и купил сыр сулугуни – довольно дефицитный и достаточно дорогой.

С белым сухим «Алиготе» он стал бы божественной закуской.

Однако, когда мы сели за стол и откупорили первую бутылку, Готтфрид категорически заявил, что просто так сулугуни не едят.

Согласно заверениям одногруппника-вьетнамца, этот сыр нужно сначала сварить, а только потом подавать на стол.

На мои возражения, что пигмей из джунглей, где едят пиявок, вряд ли может разбираться в грузинских тонкостях, друг лишь махал руками.

Переубедить его не удалось.

Готтфрид достал аптечную марлю, завернул несчастную лепешку и поставил вариться.

От той осклизлой гадости, которая получилась в результате, мы отщипнули по кусочку, прочее отправили в мусорное ведро.

Подобных историй можно было вспомнить миллион.

Мы с другом стоили друг друга.

Каждый из нас был частицей второго.

9

Я завидовал самостоятельному Готтфриду, но сам долго ни на что не решался.

В девственниках я переходил лишних шесть лет, бездарно потратил лучший период жизни.

Нынче я разговелся.

Презрев мамины догмы, я познал женщину, и даже двух.

10

Первая – Тамара – возникла в конце июня.

Тому способствовали благоприятные обстоятельства.

Обе соседки на лето отбыли в Сестрорецк: старшая была на пенсии, младшая работала не пойми где и как.

Родители по выходным уезжали на дачу в Лемболово.

Загородное владение было именно дачей, а не садом.

Мы ничего не сажали и не выращивали, на значительной части участка сохранились оригинальные березы, журчал ручей, который не стали отводить в сторону.

Папа, измочаленный работой, в основном качался в гамаке, мама вязала по болгарским журналам.

Около дома зеленела грядка с укропом для окрошки, все остальное родители при необходимости покупали у соседей, которые были оголтелыми садоводами.

Лемболово я любил

В тех местах имелась масса развлечений.

Они, конечно, были подростковыми, но захватывали неизменно.

Я целыми днями бродил по тревожным мхам Карельского перешейка.

Я то ловил рыбу на реке Вьюн, то лазал по замшелым дотам, оставшимся от линии Маннергейма, то собирал стреляные гильзы и хвостовики мин в заплывших окопах.

Я собирал грибы и ягоды – в каждый период разные.

Но нынче, завершив сессию, я находился в лихорадке перед грядущими сборами, на дачу не поехал.

Я мотался по городу, пытаясь сделать что-то, чего и сам не знал.

Хотя, возможно, меня вела рука судьбы, в которую я не верил.

Так или иначе, событие произошло случайно.

Впрочем, все главное в жизни происходит случайно.

А все тщательно запланированное – наоборот! – делается не так, как задумано, не оправдывает ожиданий и опускает в скепсис.

11

С Тамарой мы познакомились в магазине Военторга на Невском проспекте.

Я покупал там подворотнички – тридцать штук, по одному на каждый день своей выморочной службы.

Она перебирала кофточки в отделе обычной одежды.

Военторг не мог существовать только за счет погон и блях; там имелись товары для нормальных людей – причем не появляющиеся в «гражданских» магазинах.

В белом длинном платье с мелкими цветочками женщина казалась красивой и даже молодой.

На самом деле – как понял бы я теперь – Тамаре перевалило за сорок, она была лишь чуть моложе моей матери.

Мы понравились друг другу, разговорились, из магазина вышли вместе.

Я был совершенно свободен; она, похоже, тоже.

Мы завернули на Владимирский, спустились в кофейно-закусочный подвальчик от ресторана «Москва».

Как и все подобные заведения Ленинграда, местечко имело неформальное название, в узких кругах именовалось «Сайгоном».

Кофе разочаровал.

Во всех отделах была только «Арабика», о чем оповещали таблички на мельницах.

Этот сорт имел недостаточно плотный, неглубокий вкус.

Я сказал, что у меня дома есть прекрасный «Робуста», который даже в джезве дает лучший вкус, чем «Арабика» из итальянской машины-эспрессо.

Тамара согласилась пройти квартал в обратную сторону, завернуть ко мне на Марата.

Я ни на что не рассчитывал, но чувствовал себя как-то странно.

Впервые в жизни я вел к себе женщину; само сознание факта кружило голову.

Пустая квартира незнакомо звенела, высокие двустворчатые двери обещали впустить в иную реальность.