Девушка с конфетной коробки

Но я упёрлась как баран: пойду и пойду. На самом деле мне так страшно было остаться одной, без Алана, что я готова была ползком ползти, лишь бы с ним.

Пошли вдвоём. Вещей с собой брать не стали, им отсюда некуда деться, набрали только свежей воды во фляжку. Надежда гнала нас вперёд. Каждую каменную складку мы исследовали так внимательно, как будто искали мельчайшие вкрапления драгоценных камней. Алан проверял каждый камень на магическое воздействие. Толку никакого. Когда мы снова вернулись к брошенным сумкам, то могли констатировать: выхода отсюда нет. А ещё выяснилось, что мы зря спустились. Там, в пещерах, мы могли пользоваться своей магией, а здесь, внизу, в нескольких местах на поверхность выходили чёрные жилы драконьего камня, который способен был за несколько дней высосать нас до донышка.

К счастью, у воды его не было, иначе мы бы даже не смогли приготовить еду: всё то же унылое варево из змеи. Алан, который разжёг огонь на камне, констатировал: магичить получается с трудом, а резерв почти не наполняется. Поев, мы улеглись рядышком. Я положила голову на плечо Алану, он обнял меня и тут мне удалось высказать то, что терзало меня с того момента, как я осознала всю безвыходность нашего положения.

Не сразу, правда, я долго собиралась с духом, но затем как-то сумела выговорить:

— Алан, раз ты меня любишь и мы вместе, то я хочу стать твоей целиком. Полностью.

Я бы ещё долго подбирала слова, но он понял сразу.

— Адель, ничего я не хотел бы больше, но, девочка моя ненаглядная, как ты себе это представляешь?

Я опешила.

— Ты меня об этом спрашиваешь? Никак не представляю, у меня нет такого опыта. Наверное, тебе лучше знать, а я сделаю так, как ты скажешь.

Ну вот что я такого сказала? Для начала Алан отпустил меня и повалился на спину, а затем стал непристойно ржать, так, что я обиделась. Уже хотела сказать, что если ему это не нужно, я не навязываюсь, и тут он снова обнял меня.

— Адель, какая ты у меня… Совсем дитя, а по внешности и не скажешь. Прости, прости, я смеюсь не над тобой. Скорее над собой и ситуацией. Можешь сказать, почему ты мне это предложила?

Можно было бы соврать, но я решила сказать как есть.

— Алан, ты самый близкий и дорогой мне человек, а я не хочу унести с собой в могилу свою глупую девственность.

По-моему, он опять собрался хохотать, но сдержался. Сказал серьёзно:

— Милая моя, сладкая девочка. Я мечтал, что ты станешь моей женой не на один день и одну ночь, а на всю оставшуюся жизнь, поэтому и не тянул тебя в постель, хотя какая тут постель… так, одни слёзы. Просто я хотел, чтобы твой первый раз произошёл, ну, не знаю, в уютной комнате, на удобной кровати, на чистом белье. Чтобы он запомнился чем-то прекрасным. И мне кажется, что ты торопишься, говоря о могиле. Мы ещё живы, а пока не умерли, всегда есть надежда. Так что давай не будем торопиться.

Я спросила напрямик:

— Ты боишься, что нас спасут, а я передумаю?

Сказала и поразилась собственной отваге. Как язык повернулся? Ведь я всегда была такая робкая и скромная… Даже Генриху не могла в любви признаться, хотя подходящие случаи были сплошь и рядом. А тут… Сама не знаю, как выговорилось.

Алан ответил так же прямо:

— И это тоже. Хотя я очень надеюсь, что ты не передумаешь. Не зря же мы прошли столько вместе, узнали друг о друге так много. Но я не потрясающий любовник, опыт у меня очень ограниченный. Я боюсь тебя разочаровать.

— Поздно бояться, — сказала я, — Если я завтра не проснусь, ты будешь виноват, что я ушла, не испытав того, что бывает между мужчиной и женщиной.

— Адель! — испуганно вскричал он и прижал меня к себе, как будто мог этим защитить от всех опасностей.

Потом погладил как кошку и мурлыкнул мне в ухо:

— Если ты настаиваешь, я приложу все усилия…

После этих слов я расслабилась и отдалась на волю Алана. А он не торопился. Для начала встряхнул наши одеяла и устроил нам удобное гнёздышко. Потом потратил немного магии, чтобы нагреть воду. Раздел меня, обмыл и обтёр чистой тряпкой, затем сам вымылся тем же порядком, отвернувшись от меня, чтобы не смущать. Я сидела, укрывшись одеялом, и любовалась его стройным и сильным телом, нет, не атлета, а воина. Он закончил мытьё, обернул бёдра полотенцем и шагнул ко мне, я протянула к нему руки.

Что было потом, в том я не признаюсь и на суде богов. Потому что это было волшебно. Он ласкал меня так долго, что я потеряла представление, кто я и где нахожусь. Та боль, которой пугают юных дев, была, да, но забылась в следующее мгновение. Я настолько потеряла соображение, что вдруг услышала дикие кошачьи завывания и в следующее мгновение осознала, что это мой голос.

Потом мы лежали рядом опустошённые, счастливые и до меня дошло, что теперь мы вместе раз и навсегда, в жизни и посмертии. Я в его крови, а он в моей. Если даже завтра я уйду по дороге вечности, а он выживет, то я всё равно останусь с ним до конца его дней. Он меня не забудет, значит, рано или поздно мы встретимся за гранью. Мне хотелось, чтобы воспоминания обо мне не оказались горькими, украшали жизнь, а не мучили вечными сожалениями. Поэтому через некоторое время, как только силы позволили, я снова стала ласкать и целовать его и мы снова были близки.

После чего он вдруг обратил внимание на кровь на моих ногах и стал переживать, что отнёсся ко мне как дикий кочевник из легенд. Пришлось убеждать его, что это было моё личное желание, а он ни в чём не виноват. Я-то сама даже внимания не обратила, пока кровь не засохла и не начала стягивать кожу. После чего меня аккуратнейшим образом вымыли и снова уложили в наше гнёздышко.

Я не заметила, как заснула. Утром проснулась и поняла, что ещё жива. После ночи люби состояние было странным. Слабость не уменьшилась, но и не увеличилась, внизу живота слегка пекло, вчерашние ссадины болели, но при этом в теле ощущалась некая лёгкость. Пропало чувство, что меня били палками. Отчего бы это? Алан стал уверять, что от любви. Хорошо бы, если так. Весь день мы провели, не сходя с места. Варили до смерти надоевшую всем змею, хлебали пустой бульончик, кормили друг друга мясом и разговаривали.

Удивительно, мы и раньше не молчали, но теперь наше общение как будто получило новое измерение. Даже молчание стало восприниматься по-другому, теперь в нём не было отчуждённости, наоборот, оно стало свидетельством особой близости.

Слабость так меня и не покинула, поэтому в течение дня я несколько раз выключалась, засыпала на середине слова. Алан не обижался, просто устраивался спать рядом и просыпался, как только я начинала возиться. Он тоже потерял в пещерах много сил, а тут ещё я со своими идеями о близости. Любовь двух доходяг.

В общем, этот день и следующую ночь мы пережили, хотя у меня крепли сомнения, удастся ли пережить третью. Близость драконьего камня выпивала силы похлеще пещер, а он тут был повсюду. Кажется, мы с Аланом угнездились на единственном пятачке, где его не было, но это всего лишь оттягивало неминуемую развязку. Снова лезть наверх и мотаться по туннелям в надежде, что где-то есть выход, было не под силу ни мне, ни ему.

* * *

Утром Адель была ещё жива и была в сознании. Открывала глаза, улыбалась, даже бульону попила, но подняться оказалось не в её силах. Говорить она могла, шевелила губами, но изо рта вместо нормальных звуков вылетал какой-то шелест. Укрепляющий отвар больше не из чего было варить, а что ещё могло помочь, Алан не знал. Вернее, прекрасно знал, но средство было из разряда недоступных. Вот если её сейчас вынести из этой проклятой ловушки на волю, позвать ведьму, чтобы прокачивала через тело энергию, а самому сидеть, держать её голову на коленях и по капле вливать в прелестный ротик эликсир Смельса… Тогда сила вернётся и девушка чудесным образом оживёт, расцветёт и окрепнет.

Но эликсира у него нет, а если бы и был, то где взять ведьму? Дейдра или Рианна подошли бы, но они далеко. Если сидеть, как он сидит, и ничего не делать, Адель умрёт. Жизнь просто вытечет из неё по капле, как из прохудившегося сосуда. А она, похоже, даже не думает о том, что умирает. Губы уже совсем бледные, чуть голубоватые, но улыбаются ему самой нежной на свете улыбкой. Так и отойдёт в мир иной с этой улыбкой и он никогда больше не поцелует её, не услышит звучного голоса, который теперь стал чуть слышным. Ему не суждено взять на руки детей, которых непременно родила бы ему эта прекрасная, самая желанная в мире женщина.