Девушка у обочины

— Я уезжаю через пару часов, — говорит Адам. — Сразу, как только соберусь.

— Знаю.

Тишина.

— Дез.... послушай, — начинает он, затем вздыхает. Его пальцы касаются моего подбородка. — Знаешь, есть столько всего, что я хочу сказать тебе прямо сейчас, но даже не уверен, с чего начать.

— Это то, что всегда случается, Адам. — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и чувствую, как сердце сжиматься, что это конец, и становится холодно. — Ты удивительный. Прошлая ночь была... и это утро... Боже. У меня даже нет слов.

Кажется, что Адам ведет борьбу с эмоциями, ища, что бы сказать. Он касается губами моих, но это холодное и бесстрастное прощание.

— Дай мне свой номер, — спрашивает Адам.

Какая ложь. Не холодная и бесстрастная. Я просто отказываюсь что-либо чувствовать.

Просто не могу смотреть на него.

— У меня нет номера. И у меня нет мобильного.

Он, кажется, озадачен этим.

— У тебя нет телефона?

Я качаю головой.

— Не-а. Какой смысл? Мне некуда звонить. Я вижу Рут каждый день, и этого... достаточно. К тому же, сотовые телефоны слишком дорогие.

— Тогда как же мне найти тебя?

— Боже, Адам..., — вздыхаю я.

Он выдыхает и отступает назад, принимая то, что его оттолкнули. Принимая и не злясь.

— Ладно, Дез. Я все понимаю. — Адам снова отступает назад в нерешительности, как будто ждет, что передумаю.

Но я молчу, и он потирает лицо рукой.

— Тогда, прощай, — говорит он слишком буднично.

— Прощай, Адам.

Сердце окончательно каменеет, когда он поворачивается и, не оглядываясь, забирается в экипаж.

ГЛАВА 8

ДЕЗ

Адам уехал, уехал давно. И это к лучшему. Но, боже, это отдается такой болью, которая никогда не перестанет болеть. У меня еще есть несколько дней на острове Макино перед отъездом, и я не могу дождаться, чтобы покинуть его. Просто хочется вернуться в Детройт, в школу и в ту дерьмовую жизнь, к которой привыкла.

Я не плачу, потому что никогда этого не делаю. И кроме того случая с глупой панической атакой, не плакала очень давно. Но это не значит, что мне не хватает всякой хрени. Я сижу на кровати и стараюсь не думать, не вспоминать, не размышлять. Но терплю в этом полную неудачу. Проходит полчаса, когда я вспоминаю, что сегодня понедельник, и у меня работа... началась час назад.

Дерьмо.

Быстро втискиваюсь в униформу и бегу сломя голову через весь город в офис.

Когда я вся потная с заплетающимися ногами вваливаюсь в кабинет Фила, он был очень удивлен, увидев меня.

— Дез? Рут заезжала сегодня рано утром, чтобы сказать, что ты заболела. Что ты здесь делаешь?

Боже, благослови Рут за то, что прикрывает мою задницу. Я вытираю лицо.

— Я… чувствую себя получше.

Фил смотрит на меня долгим взглядом, явно пытаясь понять, все ли со мной хорошо. В конце концов, он просто пожимает плечами.

— Как угодно. Ты здесь. Можешь и поработать.

После выдачи задания я усердно работаю, и когда заканчивается смена, работаю еще один лишний час, чтобы компенсировать утреннее опоздание. Затем направляюсь в конюшню и нахожу Мака, ее хозяина.

Мак – низкого роста, крепкий, недавно переехавший сюда среднего возраста мужичок с густой бородой и ласковыми карими глазами. На конюшне он строг к работникам и мягок с лошадьми, но любит меня, потому что я люблю животных.

— Привет, Дез, — бормочет он и протягивает грабли, чтобы собрать навоз. — Рад, что ты здесь. В дальнем конце не помешает немного помощи.

— Звучит хорошо. — Меняю рабочие армейские ботинки на запасную пару грязных сапог, которую Мак держит здесь для меня.

Я с энтузиазмом убираю навоз из пустых стойл, задерживаясь около тех, где есть лошади, чтобы погладить их носы и нашептать им всякую чепуху. Я просто тяну время. Не хочу возвращаться в общагу. Не хочу разговаривать с Рут. Не хочу ни о чем думать.

Так что продолжаю работать. Сгребаю навоз, бросаю его в тачку, пока она не заполнится, а затем вываливаю ее и начинаю снова. Я вычищаю грязь, пока руки не покрываются волдырями и не начинают болеть мышцы.

Больше, чем они болели раньше.

Появляется Мак, останавливается рядом со стойлом в нескольких метрах от меня, наблюдая за моей работой. Мюриэль, черно-белый Клейдесдал, высотой в 17 хендов (мера длины, равная 4 дюймам; 17 хендов – около 170 см) просовывает голову в коридор и толкает носом Мака. Когда я заканчиваю убирать стойло, Мак забирает у меня тачку.

— Убирайся отсюда, Дез. Знаешь, думаю, надо что-то оставить и для других.

Он грубоват и неразговорчив, но понимает мою потребность занять руки и никогда не задает лишних вопросов.

Уже на закате я покидаю конюшню и возвращаюсь в общежитие. Руки пульсируют, спина болит, а все остальное горит. Рут лежит на кровати, читая что-то на своем Kindle. Она кладет его вниз, когда я вхожу, и выжидающе смотрит на меня. А я игнорирую ее, снимаю комбинезон и надеваю шорты.

С опозданием понимаю, что это шорты, которые Адам оставил мне. Я соплю, а Рут продолжает смотреть на меня.

— Дез. Выкладывай уже.

Продолжаю игнорировать ее, заваривая кружку чая. Наконец, я сажусь на постель у ее ног, прислонившись к стене.

— Не хочу говорить об этом.

Она фыркает.

— Ни хрена. Ты никогда ни о чем не хочешь говорить. Но... ты должна мне хоть что-нибудь объяснить. Господи. Я оборачиваюсь, а тут Адам, мать твою, Трентон стоит и спрашивает тебя. Добавь к этому, что ты выглядела как контуженая, прошлой ночью... что-то случилось, и он как-то связан с этим. И потом ты не пришла ночью домой, и теперь здесь... и на тебе лица нет. Поэтому повторяю еще раз, выкладывай, сучка.

Я тереблю мягкую, тонкую ткань шорт Адама и ненавижу, как и очень люблю, что они пахнут им. А футболка даже сильнее.

— Я вчера вечером встретила Дилана Вейла.

Ее глаза сужаются.

— Не пытайся отвлечь меня. Ты расскажешь мне ВСЕ о том, о чем уже однажды говорила, - почему Адам Трентон был здесь и почему на тебе его одежда, и где ты была прошлой ночью.

Единственный человек на Земле, который знает, что я девственница (или была ей) - это Рут, но даже она не знает почему, хотя, думаю, подозревает правду. Поэтому пожимаю плечами.

— Прошлой ночью я была с Адамом. — Провожу пальцем вверх и вниз по бедрам и отказываюсь смотреть на Рут.