Девяносто третий год
Шрифт:
Сержант скомандовал:
– - В строю не разговаривать!
– - Мы и так не разговариваем, сержант, -- ответил гренадер, -- да все равно с души воротит смотреть, как такая миленькая женщина сама лезет под пули в угоду какому-нибудь попу!
– - Гренадер, -- оборвал его сержант, -- мы здесь не в клубе секции Пик. Не разглагольствуйте.
Он снова повернулся к женщине:
– - А где твой муж, сударыня? Что он поделывает? Что с ним сталось?
– - Ничего не сталось, потому что его убили.
– - Где убили?
– - В лесу.
– -
– - Третьего дня.
– - Кто убил?
– - Не знаю.
– - Не знаешь, кто твоего мужа убил?
– - Нет, не знаю.
– - Синие убили? Белые убили?
– - Ружье убило.
– - Третьего дня, говоришь?
– - Да.
– - А где?
– - Около Эрне. Мой муж упал. Вот и все.
– - А когда твоего мужа убили, ты что стала делать?
– - Пошла с детьми.
– - Куда?
– - Куда глаза глядят.
– - Где спишь?
– - На земле.
– - Что ешь?
– - Ничего.
Сержант скорчил непередаваемо свирепую гримасу, вздернув пышные усы к самому носу.
– - Совсем ничего?
– - Ежевику рвали, терн прошлогодний, он еще кое-где на кустах уцелел, чернику ели, побеги папоротника.
– - Да это все равно, что ничего.
Старший мальчик, поняв, очевидно, о чем идет речь, повторил: "Есть хочу".
Сержант вытащил из кармана краюху хлеба -- свое дневное довольствие -и протянул ее женщине. Она разломила краюху пополам и дала по куску старшим детям. Они с жадностью принялись уплетать хлеб.
– - А себе не оставила, -- проворчал сержант.
– - Потому что не голодна, -- сказал солдат.
– - Потому что мать, -- сказал сержант.
Мальчики перестали жевать.
– - Пить хочу!
– - сказал один.
– - Пить хочу!
– - сказал другой.
Маркитантка сняла медную чарку, висевшую у нее на поясе рядом с колокольчиком, отвернула крышку жбана, который она носила через плечо, нацедила несколько капель и поднесла чарку к губам ребенка.
Старший выпил и скорчил гримасу.
Младший выпил и сплюнул.
– - А ведь какая вкусная, -- сказала маркитантка.
– - Ты чем их попотчевала, водкой, что ли?
– - осведомился сержант.
– - И еще какой, самой лучшей! Да разве деревенские понимают!
И она сердито вытерла чарку.
Сержант снова приступил к делу:
– - Значит, сударыня, спасаешься?
– - Пришлось.
– - Бежишь, стало быть, прямиком через поля?
– - Сперва я бежала, сколько хватило сил, потом пошла, а потом свалилась.
– - Ох вы, бедняжка, -- вздохнула маркитантка.
– - Люди все дерутся, -- пробормотала женщина.
– - Кругом, куда ни погляди, всюду стреляют. А я не знаю, чего кто хочет. Вот теперь мужа моего убили. Ничего я не понимаю.
Сержант звучно ударил прикладом о землю и сердито прокричал:
– - Да будь она проклята, эта война!
– - Прошлую ночь мы в дуплине спали.
– - Все четверо?
– - Все четверо.
– - Стоя, значит, спали?
– - Стоя.
– - Да, -- повторил
сержант, -- стоя спали...И повернулся к солдатам.
– - Товарищи, здешние дикари называют дуплиной большое такое дуплистое дерево, куда человек может втиснуться, словно в ножны. Да с них какой спрос. Ведь не парижане.
– - Спать в дупле, -- повторила маркитантка, -- и еще с тремя ребятишками!
– - Да, -- промолвил сержант, -- когда малыши рев поднимали, вот прохожие, должно быть, дивились, ничего не могли понять, -- стоит дерево и кричит: "Папа, мама".
– - Слава богу, сейчас хоть лето, -- произнесла женщина.
Она опустила долу покорный взгляд, и в глазах ее отразилось огромное удивление перед непостижимым бременем бед.
Солдаты молча стояли вокруг маркитантки.
Несчастная вдова, трое маленьких сироток, бегство, растерянность, одиночество, война, с грозным рыком обложившая весь горизонт, голод, жажда, единственная пища -- трава, единственный кров -- небо!
Сержант подошел поближе к женщине и поглядел на девочку, прижавшуюся к материнской груди. Малютка выпустила изо рта сосок, повернула головку, уставилась красивыми синими глазками на страшную мохнатую физиономию, склонившуюся над ней, и вдруг улыбнулась.
Сержант быстро выпрямился, крупная слеза проползла по его щеке и, словно жемчужина, повисла на кончике уса.
– - Товарищи, -- сказал он громогласно, -- из всего вышесказанного выходит, что батальону не миновать стать отцом. Как же мы поступим? Возьмем да и усыновим трех малышей.
– - Да здравствует Республика!
– - прокричали гренадеры.
– - Решено, -- заключил сержант.
И он простер обе руки над матерью и детьми.
– - Значит, -- сказал он, -- отныне это дети батальона Красный Колпак.
Маркитантка даже подпрыгнула от радости.
– - Под одним колпаком три головки, -- прокричала она.
Потом вдруг зарыдала в голос, поцеловала бедняжку вдову и проговорила:
– - А маленькая-то уже и сейчас, видать, шалунья!
– - Да здравствует Республика!
– - снова крикнули гренадеры.
Сержант повернулся к матери:
– - Пойдемте, гражданка.
Книга вторая
КОРВЕТ "КЛЕЙМОР"
I Англия и Франция в смешении
Весной 1793 года, в те дни, когда враги яростно рвались к границам Франции, а сама Франция находила трагическую усладу в падении жирондистов, вот что происходило в Ламаншском архипелаге.
1 июня, приблизительно за час до захода солнца, на острове Джерсей, в маленькой пустынной бухточке Боннюи, готовился к отплытию корвет под прикрытием тумана, столь же верного покровителя беглецов, сколь опасного врага мирных мореплавателей. Судно это, обслуживаемое французским экипажем, числилось в составе английской флотилии, которая несла службу охраны у восточной оконечности острова. Английской флотилией командовал принц Латур Оверньский, из рода герцогов Бульонских, и именно по его приказу корвет был отряжен для выполнения важного и спешного поручения.