Девять хвостов небесного лиса (Ку-Ли)

Марычев, зная анамнез наших отношений, тонко улыбался.

Маша отворачивалась. Мы ей были неприятны.

Марычев, похоже, знал, как именно я проникаю в суть, и старался не смотреть мне в глаза. Но в какой-то момент забылся, рассмеявшись, и потерял контроль.

Я мгновенно воспользовалось, нырнула в чужой мир.

Здесь было, как на празднике. Разноцветные шарики, глиняные свистульки, поп-корн, затейливые карусели, веселая музыка. Немного простовато, но в сочетании с радушием - обезоруживающе. Только вдалеке - черная полоса. Она наступала медленно, алчно, без шанса на спасение. Но чем ближе наступала болезнь, тем бешеней вертелись карусели, тем громче гудели свистульки. Марычев ни секунды не верил в то, что умрет. Намеревался прожить еще долго и весело.

Интересно, Маша знает?

Маша вяло водила тигровой креветкой по тарелке, рисуя узоры из легкого средиземноморского соуса. Почувствовав, что я смотрю, подняла голову. Мелькнул неровно прокрашенный пробор.

Знает о болезни мужа, знает и очень боится. Ей страшно остаться одной, и она готова на все, чтобы этого не произошло.

Некая внутренняя готовность перетянуть на себя болезнь мужа, вытащить его на себе из надвигающейся паники и страха. Ей очень важно быть как все. Иначе… Иначе зачем жить? А у всех должна быть семья и долг перед семьей. Ее так воспитали.

– Десерт? — дыхание Олега было теплым и искушающим, с нотами дорогого табака.

– Обязательно.

…- Мне бы хотелось увидеться снова, - при прощании Марычев галантно поцеловал руку.

Маша равнодушно кивнула мне и направилась к машине.

– Она не светский человек, — извинился Марычев за жену.
– Не любит, когда кто-то нарушает ее границы.

– А вы?

– А я люблю.

* * *

Олег вызвался меня проводить. Оставил машину у ресторана, и мы пошли по набережной. Желтые листья шуршали под ногами.

– Как в былые времена, - сказал он. — Последний раз я так гулял с тобой… и не вспомнить, когда. Помню только, что поздней осенью. И мне хотелось тебя целовать. Все время. Но домой мы не могли идти: там нам мешали Лялька, телефон и телевизор.

– Блага цивилизации.

– Считаешь Ляльку благом цивилизации? — усмехнулся он.

– Благо цивилизации — телевизор. А Лялька просто благо. Твое и мое.

– Теперь у тебя нет телевизора.

– И ты не можешь меня целовать.

– Почему не могу?
– Он остановился и повернулся ко мне.
– Не представляешь, как я соскучился… Я не целовал тебя целую вечность и один день.

– Гораздо больше. Ты не целовал меня два года. Два года — намного больше, чем вечность и один день.

– Я не знал, что так будет. Я не знал, что не смогу жить вне тебя и без тебя.

– Я замерзла. Пойдем домой. Хотя бы сегодня — пойдем домой.

…Не угар.

Не лихорадка.

Легкая, пронзительная грусть.

Мы снова незнакомцы — встретились в ресторане, немного выпили, оказались в постели. Утром я сварю кофе, он небрежно чмокнет меня в уголок припухшего зацелованного рта и уйдет. С тем, чтобы никогда не звонить и не возвращаться.

Ночь связала нас - и теперь уже навсегда.

– Это ты и не ты, - сказал Олег.

Было четыре часа утра, и мы лежали на узкой кровати.

– Это я и не я.

Боялась, что ответит пошлостью типа: «Надо придумать, что сказать Алле». Но — молчал. И я поняла, что Алла ничего для него не значит. Но — будет с ней жить дальше. Потому, что никогда не сможет попросить у меня разрешения вернуться. И я никогда не попрошу, чтобы он вернулся.

Горечь, горечь, вечный искус на губах твоих, о, страсть…

Олег поцеловал меня в темечко.

– Скажи, Марычев умрет?

– Он действительно болен. Очень сильно болен. Онкология.

Олег тихонько выругался и прижал меня к себе.

– Подожди, я же не сказала, что он умрет. Не путай причину со следствием.

– Успокаиваешь? — его голос сорвался на хрип. — Мы были с ним в центре. Врачи, как и ты, говорят: вы смертельно больны, но это не значит, что умрете. Надо верить! Надо бороться! И прочая ерунда… Знаешь, как он отреагировал?

– Как?

– Сказал: «Из-за этой ерунды я потерял пять часов рабочего времени?» И вышел. А потом плакал в туалете. А я делал вид, что ничего не слышу. Что делать, Каська?

– Все наши проблемы в голове. И только. Мы сами их придумываем, наделяем отвратительной формой и выталкиваем в реальность. Потом удивляемся, почему в нашей жизни все не так, как хочется. А все лишь потому, что мы же и запрограммировали собственную жизнь. Ты мысленно уже похоронил Марычева, а он, между прочим, очень хочет жить. И в этом заключается его шанс.

– И?

– Поверить.

– В бога?

– Лучше в себя. Бог может и подвести. Когда он нужен, то всегда занят… Скорой смерти я не увидела, если это тебя интересует. Но и спокойной жизни тоже. Ад Марычева еще впереди. Его личный ад.

— Ничего! И в аду люди живут!

Что да, то да…

— В общем, исцелить — вряд ли. Я не господь бог. Но вот перетянуть… Переместить картинку… Как на компьютере… Если ты понимаешь, о чем я. Понимаешь?

– Переместить картинку… - Олег резко сел, кровать натужно скрипнула.
– Марычев будет жить, а кто-то за него умрет. Разве так бывает?

— Редко, но бывает. В моей практике несколько случаев.

– Как это сделать? В смысле, технически? — тон бывшего мужа стал деловым.

– Если бы знала, давно получила Нобелевскую премию, - усмехнулась я. — Окажись в окружении Марычева искренне любящий человек, тогда…

– А жена? — спросил Олег и сам же отмахнулся. — Они давно со-существуют. Он сам по себе. Она сама по себе. Машка будет только рада, если он умрет. Квартира, деньги, машина и свобода. Живи — не хочу.

— Марычев должен пройти через это сам, — увещевающее сказала я. — Каждое испытание дается нам для чего-то. Все, что нас не убивает, делает сильнее.

– Следуя этой логике, можно предположить, что твое пьянство стало испытанием для нашей семьи. И мы его не выдержали, - глухо ответил Олег. — Марычев болен, и я не собираюсь пускать все на самотек. Мне тебя хватило. Ты с ним встретишься, Каська. И будешь работать столько, сколько надо.

За окном лениво просыпался город.

Олег молча одевался. Словно и не было минувшей ночи.

Словно не было нас. Впрочем, нас уже действительно не было.

– А если я сорвусь?

– Не сорвешься, - он положил на прикроватный столик несколько купюр.