Девять принцев Амбера .Тетралогия

Я прошел через комнату к двери, отпер ее и вышел в коридор. И точно: там ходил какой-то коротышка. Стоило мне открыть дверь, а ему увидеть меня, как его бородатое лицо тут же расплылось в улыбке, и он направился ко мне. Я увидел, что он горбат.

— Господи! — сказал я. — Вы Дворкин, правда? Настоящий Дворкин?

— По-моему, да, — ответил он, и голос его не был неприятным. — А ты, надеюсь, сын Корвина, Мерлин?

— Он самый, — сказал я. — Очень приятно. Такое не каждый день бывает… и в столь необычное время…

— Это не светский визит, — заявил Дворкин, приблизившись и хватая меня за руку у плеча. — А! Вот, значит, твои покои!

— Да. Не зайдете?

— Благодарю.

Я проводил его внутрь. Призрак уменьшился примерно до полудюйма в диаметре и претворился мухой, усевшейся на доспехи, висевшие на стене. Дворкин обошел гостиную, заглянул в спальню, некоторое время пристально смотрел на Найду и пробормотал: «Никогда не буди спящего демона». На обратном пути, проходя мимо меня, потрогал Камень, покачал головой, словно предчувствуя дурное, и погрузился в то кресло, в котором я боялся уснуть.

— Не хотите ли бокал вина? — спросил я.

Он покачал головой.

— Нет, спасибо. Ближайший Сломанный Лабиринт починил ты, верно?

— Да.

— Зачем ты это сделал?

— У меня не было выбора.

— Лучше расскажи мне все как есть, — сказал старик, дергая себя за неопрятную клочковатую бороду. Волосы у него были длинные и тоже нуждались в гребешке. И все же в глазах и словах его не было ничего безумного.

— История эта непроста, и, чтобы я не заснул, ее рассказывая, мне требуется кофе, — сказал я.

Он простер руки, и между нами появился маленький столик с белоснежной скатертью, на нем два прибора, а рядом с низкой свечой — дымящийся серебряный кувшинчик. Еще там был поднос с бисквитами. Я бы не сумел так быстро доставить все это. Интересно, подумал я, а Мондор смог бы?

— Раз так, я присоединяюсь, — сказал Дворкин.

Я со вздохом налил кофе в чашку и приподнял Камень Правосудия.

— Может, прежде чем начать, я верну эту штуку, — обратился я к Дворкину. — Так будет легче избежать неприятностей.

Я привстал, но он покачал головой:

— По-моему, это ни к чему. Если ты теперь останешься без Камня, то, вероятно, погибнешь.

Я снова сел.

— Сливки, сахар? — спросил я.

…Я медленно приходил в себя. Знакомая голубизна оказалась озером небытия, я качался на его волнах. Я здесь, потому что… я здесь, как поется в песне. Перевернувшись на другой бок внутри своего спального мешка, я подтянул колени к груди и опять уснул.

В следующее пробуждение я быстро огляделся; мир все еще был голубым. Потом я вспомнил, что в любой момент может появиться Люк, чтобы убить меня, и сжал пальцы на рукояти лежавшего рядом меча, напрягая слух, чтобы уловить, не идет ли кто. Проведу ли я этот день, колотясь о стену хрустальной пещеры? Или явится Ясра и опять попытается убить меня? Опять. Что-то не так. Сколько их было, пытавшихся покончить со мной? Юрт и Корал, Люк и Мондор, даже Джулия. Ведь это был не сон? Короткий приступ паники прошел быстро, а потом мой блуждающий дух вернулся и принес то, что не удавалось вспомнить. И снова все стало на свои места.

Я потянулся. Сел. Протер глаза. Да, я вернулся в хрустальную пещеру. Нет, все, что случилось с тех пор, как Люк заключил меня сюда, не было сном. А сейчас я вернулся сюда по собственному желанию. И вот почему: а) время, которое здесь уходило на то, чтобы основательно выспаться, для Амбера было лишь кратким мгновением; б) здесь никто не мог потревожить меня, связавшись через Козырь; и в) потому что, возможно, здесь меня не могли выследить даже Логрус и Лабиринт.

Откинув волосы со лба, я встал и отправился умываться. Хорошо, что я додумался с помощью Призрака перенестись после беседы с Дворкиным сюда. Наверняка я проспал часов двенадцать таким глубоким, непотревоженным сном, что лучше не бывает. Я осушил четверть бутылки воды, а остатками умылся. Позже, одевшись и сунув простыни в шкаф, я вышел в коридорчик перед дверью и постоял в свете, падавшем из штольни над головой. Видневшийся через нее кусок неба был чистым. В ушах у меня все еще звучало то, что сказал Люк в тот день, когда заточил меня сюда и когда выяснилось, что мы — родственники. Я вытащил из-за пазухи Камень Правосудия и, держа его подальше от глаз в вытянутой руке, поднял его так, чтобы падающий свет проходил сквозь него, и пристально всмотрелся в его глубины, но на этот раз там ничего не было. Ну, ладно. У меня не было настроения выяснять, кто, кому и что должен. Я уселся поудобней, не отрывая глаз от Камня. Я отдохнул, был полон сил, и теперь пришло время взяться за дело и покончить с ним. По подсказке Дворкина я выискивал в алом омуте Лабиринт. Время шло, но вот стали выплывать какие-то очертания. Это не было плодом моих усилий. Пока я пытался вызвать Лабиринт силой воображения, все было тщетно. Я наблюдал, как структура в Камне становилась все отчетливей. Не то, чтобы она появилась внезапно — скорее, это я наконец сумел, приспособившись, увидеть то, что находилось там все время. Похоже, так оно и было. Я глубоко вздохнул. Потом принялся тщательно изучать конструкцию Лабиринта. Все, что говорил мне отец о том, как настраиваться на Камень, припомнить не удавалось. Дворкину я сказал об этом, но он заявил, что волноваться нечего. Нужно только поместить в Камень трехмерную копию Лабиринта, отыскать, где туда вход, и пройти его из конца в конец. Когда я попробовал расспросить его обо всем подробней, он просто улыбнулся и велел не беспокоиться. И вот сейчас я, медленно поворачивая Камень, подносил его все ближе. Наверху справа появилась маленькая трещинка. Стоило сосредоточиться, и она словно бы ринулась на меня. Подойдя туда, я прошел сквозь нее внутрь. Там оказалась странная штука, похожая на серебряный поднос на колесиках, она двигалась внутри самоцвета вдоль линий, подобных Лабиринту. Я позволил ей нести меня куда заблагорассудится. Временами начиналось головокружение, от которого чуть ли не выворачивало. Но потом, собрав всю волю, я начал прокладывать себе путь сквозь рубиновые преграды, они поддавались, а я принимался карабкаться, падал, скользил или пробивался дальше. Ощущение собственного тела исчезло почти совсем, из высоко поднятой руки свисала цепочка, и я понимал только, что пот льется градом, потому что глаза то и дело щиплет. Понятия не имею, сколько времени прошло, пока я подстроился под Камень Правосудия — более высокую октаву Лабиринта. Дворкин считал, Лабиринт задумал уничтожить меня, как только рыцарское странствие придет к концу и ближайший Сломанный Лабиринт будет починен. И произойдет это не только потому, что я дерзко говорил с Лабиринтом и этим вывел его из себя. Но помогать мне Дворкин отказался, полагая, что, узнай я подлинную причину, это могло бы повлиять на выбор, который, весьма вероятно, мне придется делать в будущем. А он должен быть сделан свободно. Мне это показалось полной тарабарщиной, но все, что он говорил на другие темы, было поразительно разумным, и вообще он мне казался противоположностью того Дворкина, которого я знал по легендам и слухам. Мой рассудок то нырял в глубины кровавого омута, что был внутри Камня, то парил над ним. Вокруг меня двигались уже пройденные отрезки Лабиринта и те, которые еще предстояло пройти. Они вспыхивали, как молнии. Меня не покидало ощущение, что мой рассудок вот-вот расколется о преграду невидимой Вуали. Скорость все росла, уже нельзя было ни остановиться, ни свернуть. Я знал, что, пока не пройду эту штуку, возможности убраться отсюда не будет. Дворкин считал, что, когда я вернулся проверить, кого видел у входа, и повздорил с Лабиринтом, Камень защитил меня от него. Но носить Камень слишком долго нельзя, рано или поздно это оказывается губительным. Дворкин решил, что мне следует настроиться на Камень, подобно отцу и Рэндому, а уж потом расстаться с ним. После этого я унесу в себе образ более высокого порядка, который защитит меня от Лабиринта не хуже, чем сам Камень. Едва ли можно было спорить с человеком, который, по слухам, создал с помощью Камня Лабиринт. И я согласился с ним. Но мне надо было отдохнуть. Поэтому пришлось заставить Призрак вернуть меня в хрустальную пещеру, мою святая святых. И вот я плыву. Вращаюсь. Время от времени останавливаюсь. Подобия Вуалей, находившиеся в Камне, оказались не менее грозными, ведь я оставлял свое тело по другую их сторону. После каждого перехода я так выматывался, словно побил олимпийский, рекорд в беге на милю. Хотя на одном уровне было ясно, что я стою, держа Камень, в котором совершаю путь посвящения, на другом чувствовалось, как тяжело стучит сердце, а на третьем на ум приходили отрывки давным-давно прослушанного курса антропологии, когда к нам приезжала читать лекции Джоан Галифакс. Вокруг все пенилось как «Гейзер пик Мерлот» 1985 года, который наливают в кубки. На кого же это я в тот вечер смотрел через стол? Неважно. Дальше, вниз, по кругу… Ярко расцвеченный кровью поток вырвался на свободу. Мой дух получил известие. Я не знал, как пишется стоявшее первым слово… Ярче, ярче. Быстрее, быстрее. Столкновение с рубиновой стеной, я — пятно на ней. Давай, Шопенгауэр, начни последний поединок воли с волей. Прошло столетие, а может, два, потом вдруг путь открылся. Меня бросило вперед, в сияние взорвавшейся звезды. Красный поток, уносящийся все дальше, словно моя лодочка «Звездный взрыв», поток разрастался, гнал меня, нес домой… Я отключился. Сознания я не терял, но рассудок был не совсем в норме. Оставалась еще гипнология, можно было воспользоваться ею в любое время и попасть куда угодно, но зачем? Такая эйфория меня посещает редко. Считая, что заслужил ее, я долго-долго медленно плыл по течению. В конце концов ощущение радости стало слабеть, я уже мог управлять своими желаниями. Пошатываясь, я встал, оперся о стену и направился в кладовку еще раз глотнуть воды. К тому же страшно хотелось есть, но ни консервы, ни замороженные полуфабрикаты меня не прельщали. Особенно, когда не так уж трудно было добраться до чего-нибудь посвежее. Я вернулся назад через знакомые комнаты. Итак, я последовал совету Дворкина. Жаль, что пришлось покинуть его раньше, чем я припомнил все, о чем хотел его расспросить, так много было у меня вопросов. Когда я снова вернулся, Дворкина уже не было. Я поднялся наверх. Единственный неизвестный мне выход из пещеры находился на вершине голубого выступа, где я и стоял. Утро было ветреным, ароматным, весенним. На востоке виднелись лишь несколько облачков. Я с удовольствием набрал полную грудь воздуха и выдохнул. Потом нагнулся и перетащил голубой валун так, чтобы он закрыл вход. Если мне опять понадобится уединенное убежище и придется вернуться сюда, пусть не застанет, меня врасплох какой-нибудь хищник. Я снял Камень Правосудия с шеи и повесил его на каменный выступ. Потом отошел шагов на десять.

— Пап, привет.

С запада, как золотой Фрисби, подплывало Колесо-призрак.

— Доброе утро, Призрак.

— Зачем ты оставляешь это устройство? Это одно из самых мощных орудий, какие мне приходилось видеть.

— Я не оставляю его. Я собираюсь вызвать Знак Логруса и, по-моему, вряд ли они поладят. Не уверен даже, насколько я сам буду по душе Логрусу теперь, когда несу в себе настройку на Лабиринт более высокого порядка.

— Может, мне лучше уйти, а вернуться позже?

— Держись неподалеку, — велел я. — Может, если возникнут проблемы, ты сумеешь вытащить меня отсюда.

Потом я вызвал Знак Логруса, и тот явился, нависнув надо мной, но ничего не случилось. Я переместил часть сознания в Камень. Он висел на валуне неподалеку. Через него я сумел воспринять Логрус с другой точки зрения. Жуть. Но и это обошлось без последствий. Снова сконцентрировав мысленным усилием свою волю, я взялся за Логрусовы отростки и потянулся. Не прошло и минуты, как передо мной оказалась тарелка молочных оладий, колбаса, чашка кофе и стакан апельсинового сока.

— Я мог бы доставить тебе это быстрее, — заметил Призрак.

— Не сомневаюсь. Я просто проверял системы.

Во время еды я мысленно пытался рассортировать свои дела по степени важности. Отправив тарелки туда, откуда они появились, я забрал Камень, повесил его на шею и поднялся.

— О’кей, Призрак. Пора возвращаться в Амбер, — сказал я.

Он стал шире, разомкнулся, опустился пониже — и вот уже передо мной золотая арка. Я шагнул вперед… в свою комнату.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что, пап. Слушай, у меня вопрос: ты не заметил ничего странного в поведении Логруса, когда добывал себе завтрак?

— Ты о чем? — спросил я, отправляясь мыть руки.

— Начнем с физических ощущений. Он не казался тебе… липким?

— Странное определение, — удивился я. — Но раз уж мы заговорили об этом, да, мне показалось, что на разъединение ушло чуть больше времени, чем обычно. А почему ты спросил?

— Мне только что пришла в голову странная мысль. Ты можешь творить волшебство с помощью Лабиринта?

— Да, но с Логрусом получается лучше.

— Будь у тебя возможность, ты мог бы попробовать с обоими, а потом сравнить.

— Зачем?

— У меня и впрямь возникли кое-какие подозрения. Как только проверю, тут же расскажу тебе.

И Колесо-призрак исчезло.

— Вот дерьмо, — сказал я ему вслед и принялся плескать водой в лицо.

Потом я выглянул в окно. Там тихо пролетали снежные хлопья. Из ящика письменного стола я достал ключ. Мне хотелось поскорей избавиться от нескольких вещей. Выйдя в коридор, я не успел сделать и несколько шагов, как услышал знакомый звук. Я прислушался, потом прошел мимо лестницы, и чем ближе подходил к библиотеке, тем объемнее становился звук. К тому времени, как я добрался до длинного коридора, где она находилась, мне стало ясно, что вернулся Рэндом — кто же еще умел так барабанить? А если и умел, кто осмелился бы воспользоваться барабанами Короля? Постояв немного в раздумье, я оставил полуоткрытую дверь библиотеки позади и свернул за угол направо. Моим первым желанием было войти, отдать Рэндому Камень Правосудия и попытаться объяснить, что произошло. Потом вспомнились слова Флоры: честность, прямота и открытость здесь не доведут до добра. Верить ей не очень хотелось, пусть даже она и сформулировала некое общее правило, но мне удалось сообразить, что в данном случае объяснения отнимут уйму времени, а ведь я хотел перейти к другим делам, заняться которыми, кстати, мне могут просто запретить. Коридор привел меня к дальнему входу в обеденный зал, а быстрая проверка показала, что в нем никого нет. Прекрасно. Я припомнил, что с правой стороны зала есть раздвижная панель. Через нее можно попасть в полую часть стены по соседству с библиотекой, отыскать там не то деревянные штифты, не то лесенку и взобраться к потайному ходу на галерею библиотеки. Если же сойти по ней вниз, попадешь к винтовой лестнице, которая приведет в пещеры под Замком. Я надеялся, что мне никогда не придется исследовать эту часть Замка, но сейчас, хорошо зная семейные традиции, решил чуточку пошпионить, потому что, услышав несколько невнятных реплик, донесшихся из-за полуприкрытой двери, понял, что Рэндом там не один. Если знание действительно сила, то мне необходима вся информация, какую только я сумею раздобыть, поскольку последнее время я чувствовал себя очень уязвимым. Панель скользнула в сторону, и вот уже я внутри стены. Отправив вперед свой духовный свет, я вскарабкался наверх и медленно, осторожно отодвинул вторую панель, выходящую на галерею, чувствуя благодарность тому, кто додумался замаскировать ее широким креслом. Из-за его правой ручки можно было следить за всеми, не слишком опасаясь, что тебя обнаружат. Оттуда был хорошо виден северный конец комнаты. Рэндом барабанил, а Мартин, затянутый в кожу, увешанный цепочками, сидел перед ним и слушал. Рэндом вытворял такое, чего я в жизни не видел. Он играл пятью палочками. По одной у него было в каждой руке, по одной зажато под мышками, и одну он держал в зубах. Играя, он жонглировал ими. Та, что была зажата в зубах, оказывалась справа под мышкой, а ее предшественница перекочевывала оттуда в правую руку; палочка, которая была там до нее, отправлялась в левую руку; четвертая уже торчала из-под мышки слева, а та, которая только что была там, уже оказывалась зажатой в зубах, и он ни разу не ошибся. Это гипнотизировало. Я не мог отвести глаз, пока Рэндом не закончил свой номер. «Фьюжн»-барабанщик вряд ли стал бы мечтать о старенькой установке Рэндома — ни прозрачного пластика, ни тарелок размером с боевой щит, ни целого набора тамтамов с парой басов, к тому же она не сияла, как огненное кольцо вокруг Корал. Рэндом обзавелся своей установкой еще до того, как шнуры стали тонкими и нервными, басы сели, а тарелки подцепили акромегалию и стали гудеть.