Девятая рота. Дембельский альбом

— А вы — тоже честный человек? — поинтересовался Лютаев.

— Ух ты, какой быстрый! Как понос! Ха-ха-ха! Что ж, отвечу. Я — честный, — без тени сомнения заявил он. — Вот ребята подтвердят — они свидетели. — Он широким жестом обвел свою команду.

Братки, смущенно улыбаясь, закивали головами, как цирковые кони.

— Что-то незаметно, чтобы вы тут оголодали от своей честности, — заметил Лютый, окинув взглядом окружающее великолепие.

— Прямой ты, солдат, как угол бани, — с осуждением в голосе отметил Быкалов. — А я повторю тебе, что я — честный. И поэтому с большим удовольствием давлю зажравшихся скотов, открывших кооперативы и цеха, коммерческие магазины и даже банки! А на каждом подпольном миллионере, на каждом жирном фирмаче сейчас партийный клоп сидит и кровь из него сосет. И партаппарат уже не хочет в бедности жить, ему хочется свои деньги тратить открыто. За границу ездить, дома строить и квартиры покупать, чтобы детям своим по закону завещать. Ты пойми, идет слияние власти и капитала. Теневая экономика уже больше легальной производит. Твоему КрАЗу скоро звездец придет, потому как его нарочно на бок заваливают, чтобы потом взять и поделить между своими. Ты посмотри на них! — Быкалов показал стаканом на парней, слушавших его с неподдельным интересом. — Они ведь тоже все как один афганцы. А кому они нужны в этой жизни? Кому? Вот он, Стыров… — Быкалов ткнул пальцем в рыжеволосого крепыша, сидевшего на диване у стены. — Он вернулся из армии в восемьдесят пятом. А служил под Кабулом, тоже, кстати, в десанте. Пришел домой, а мать, прикинь, повесилась, потому что с завода ее уволили по сокращению, а другой работы не найти. Оставила сиротами еще двух своих детей. В магазинах полки пустые, а закрытые продуктовые базы от жратвы ломятся. Справедливо это? Ты же вчера в магазин заходил. Кроме пойла что-нибудь там видел? Кому-то выгодно, чтобы все мы перепились и сдохли. А вот он, Махнов, — Быкалов показал на другого парня, совершенно лысого бугая, стоявшего у входа, в котором Олег признал давешнего водителя «паджеро». — Сапером был в Гардезе. Орден Красной Звезды имеет, как и ты, афганец. Одним из первых в Афганистан вошел. Набил там рожу пьяному замполиту. А замполит на него — с ножом. И сам же от того ножа подох. Прирезал его лысый. Чем, ты думаешь, все закончилось? Посадили его! Справедливо это? А я его с зоны вытащил, кусок хлеба дал! Ивашкин вон, у окна сидит паренек, видишь, с обожженным лицом. Танкист из Баграма. Мать давно умерла. А пока Иваш служил, отец спился и в психушку попал. Квартиру зятю второго секретаря горкома партии Шапкина отдали. Вернулся домой наш Ивашкин, а жить-то негде! И правды нигде не найти. Как тебе постанова? И, заметь, у каждого из этих ребят есть своя история.

— А если короче? — Лютого мало интересовали эти душещипательные рассказы.

Проблемы — что ж, проблемы у всех есть. У него своих хватает, и никого жалеть и гладить по головке он не собирается. В этой жизни каждый отвечает за себя.

— Будет тебе короче. Хочешь знать, чем мы занимаемся? Город наш Красноярск от швали и грязи зачищаем!

— Да что вы говорите? Типа, волки — санитары леса, что ли, — притворно удивился Лютаев.

— Точно, санитары мы, — обрадованный удачным сравнением, Быкалов пропустил мимо ушей издевательский тон Олега. — Мы на самом деле отнимаем деньги у богатых и перераспределяем их по справедливости. Нравишься ты мне, парень, и вот что я тебе скажу: иди ко мне в бригаду. Жить будешь, как белый человек, не обижу. Квартиру сделаем, машину путевую. Денег заработаешь, на ноги встанешь…

— Я подумаю.

— Думай, афганец. Только недолго. Не захочешь ты — на твое место другой придет…

Шагая к выходу из клуба и снова оказавшись в зале стриптиза, Лютый постарался пройти как можно ближе к бару, чтобы переговорить с девушкой, показавшейся ему знакомой. Вернее, заочно знакомой.

— Чугайнова? — спросил Олег, на мгновение задержавшись у стойки.

— Да… — Она удивленно посмотрела на него, продолжая трясти руками металлический полированный шейкер. — А мы разве знакомы? Вы кто?

— Вы жена, то есть, простите, вдова Чугайнова… — утвердительным тоном сказал Олег.

— Да, это я, — девушка побледнела и растерянно уставилась на незнакомого парня. — А вы знали моего мужа? — Шейкер выпал у нее из рук и покатился по полу.

— Служили вместе, — не вдаваясь в подробности, объяснил Лютаев.

Он вспомнил, как Чугайнов в сильном подпитии кричал, будто у нее все письма как под копирку, не понять, что на самом деле там с ней творится или что она вытворяет. Может, трахается со всеми подряд, пока он здесь, в Афгане, кровь проливает. И собирался домой после дембеля нагрянуть без предупреждения, чтобы ее застукать на любовнике и обоих на месте порешить. Слава богу, научили бесплатно, как это делается. Если бы Чугун узнал, где сейчас работает его законная жена, расчленил бы ее на пороге «Амальгамы»!

— Кристинка! Киска! — За стойку бара заскочил рыжий пацан, один из подручных Быкалова, и жестом хозяина хлопнул ее по обтянутой мини-юбкой попе. — Набулькай-ка мне полтинник «Бурбона». Ну чего, сегодня ко мне рванем? — Он чмокнул ее в обнаженную шею, поднял с пола и подал девушке упавший шейкер. — Я тебя съем, красная шапочка!

Лютаева передернуло. Что с ней разговаривать! Такая же мурмулетка, как все. Недаром в дембельском альбоме Джоконды столько бабских фотографий — он отбирал у ребят снимки девчонок, которые их бросили. Больше половины альбома занимали их мордашки.

Олег в сердцах чертыхнулся и прямиком — на выход. Возвращаться сюда не хотелось ни под каким видом. Квартира, машина, деньги, обещанные Быкаловым, конечно, не помешали бы. Но что-то дерьмецом попахивает от этого предложения. Оно ему надо? Или мало он дерьма в Афгане нахлебался?

Лютый сидел в комнате общежития — уже в своей комнате — и рассматривал фотографии погибших друзей, запивая все это дело водкой. А водка — тварь такая — не брала, не цепляла.

Дембельский альбом Джоконды — вещь чрезвычайно поучительная и располагающая к философским обобщениям. Не альбом, а информация к размышлению. Было Лютому что вспомнить, — за спиной осталась афганская война. И на ней он чувствовал себя, как ни странно, вполне комфортно. Воевал, потому что воевалось, потому что получалось. От хорошо сделанной работы он даже ловил кайф. И ощущал, что кому-то нужен, знал, что делает важное дело. Он часто задавал себе вопрос, кто победил в этой войне? И неизменно отвечал на него: мы победили.

Победили, черт побери! И не была эта бойня бессмысленной, как утверждают многие. И доведи бы мы дело до конца, до логического завершения, прекратилась бы на территории Афганистана междоусобная резня! Спровоцированная, кстати, американцами с одной лишь целью — окончательно расколоть аборигенов, загнать их навсегда в горы и разместить в Афгане свои военные базы. Советский Союз — как бельмо на глазу у США. Для Америки занять Афганистан значит подпереть вплотную СССР натовскими ракетами с юга.

Нет, не он зарывался в геополитику, не хотелось ему вникать в суть государственных задач. Просто он знал, вернее, чувствовал, что мы — победили. И что теперь? Войны больше нет. Соскочил он с нее, как с поезда, и оказался на задворках жизни!

А тут еще этот Быкалов. Правильные вроде слова говорит. А где гарантия, что он не такой же клоп, как буржуи или чиновники? Может, он сам только и думает, как поскорее собственный кейс чужими деньгами набить, а прикрывается борьбой за народное счастье и восстановление справедливости. Нет, в этой жизни никому верить нельзя, все больше убеждался Лютый!

Коммунисты, не все, а те, которые при власти состоят, на себя одеяло тянут, а бандиты и цеховики, окончательно осмелев в неразберихе перестройки, — на себя. И при чем же здесь идеология? Деньги всему голова. Только деньги.

Дверь открылась, и в комнату заглянул Николай Пахомыч, заводской литейщик, к которому Олега прикрепили в качестве ученика. Одновременно старый мастер соседствовал с ним по общежитию. У него была вредная привычка без стука заглядывать в чужие комнаты. Вот и теперь он, не спросясь, возник на территории Олега.

— Все пьешь, солдат, — с укором сказал он, подходя к столу, за которым Олег принимал спиртное. — Пойми, парень, есть разные болезни: ангина, грипп, рак, триппер и так далее по алфавиту. Так вот, водка — это тоже болезнь. Ее, окаянной, как воды и огня боятся надо, когда они в больших количествах выступают. И я в молодости пил. Да как пил, вспомнить страшно. А теперь только по праздникам — все под контролем.

— Пахомыч, — Лютый поднял на него грустные глаза. — Не трави душу, не надо.

— Чего не надо? Сопьешься на хер! Жизнь себе искалечишь!

— А кому она нужна — моя жизнь? Лично у меня ее вообще никогда не было. — Он налил себе еще сотку и выпил залпом.

Ставя стакан на стол, неловким движением смахнул альбом, и тот полетел на пол, раскрылся. Из него вывалилась фотка. Воробей… Володя Воробьев улыбается со снимка, с залихватским видом держа наперевес ручной пулемет.

Лютый поднял альбом, отер рукавом пыль с переплета. Бережно взял в руки фотокарточку.