Девятьсот семнадцатый

так пусть будет законная власть на местах. Тогда-то с нами комиссар Временного правительства юридически

ничего поделать не сможет. Учредительное собрание мы признаем, программу действий своих имеем и власть

свою изберем.

— А как это делается-то? Ты растолкуй нам, — попросил Хомутов.

— Как делается-то? Проделаем так: совет выберет временный комитет волости с президентом

республики. Напишем воззвание к народу и ко всей России. Вот и все.

— Ну-ка напиши, а мы посмотрим.

— Это я быстро.

Учитель присел к столу и на чистом листке бумаги принялся что-то быстро писать.

Солдаты во главе с Хомутовым смотрели на него и напряженно молчали.

— Ну, вот, готово. Осталось только проставить имя, отчество и фамилию президента. Кого, товарищи?

Кому вы все доверяете?

— Хомутова, Тимофея Герасимовича, — тоном, не терпящим возражений, заявил Пастухов. — Он, как

член полкового комитета… и как много сделавший для революции. Большевик к тому же.

— Верно, товарищи.

— Правильно! Хомутова в президенты, — дружно поддержали все солдаты.

— Ну, вот и все, — заявил учитель. — Значит, Тимофей Герасимович Хомутов — президент нашей

волостной республики.

— Да ты зачти, что написал.

— Пожалуйста, слушайте.

ВОЗЗВАНИЕ

Товарищи!

Земля принадлежит народу. Народ — хозяин России и призван творить в ней свою волю.

Временный комитет постановил: передать всю землю — крестьянам, а заводы — рабочим, с подчинением всей

волости временному комитету во главе с избранным народом президентом республики — Тимофеем Герасимовичем

Хомутовым, каковому и подчиняться впредь до созыва Учредительного собрания.

— Вот и все, — кончив читать, сказал учитель.

— Так у нас же заводов нет, а ты написал.

— Это ничего. Так все пишут. Это политическая программа.

— Ага! — протянул одноглазый солдат. — Ну так что ж, пусть будет так.

— Сегодня я размножу на машинке, и через заседание сегодня же провести. Экземпляр пошлем в город, в

совет, другой — Временному правительству, третий — губернскому комиссару, а четвертый — в газету. Ну, что

ж, попьем чайку, товарищи.

— Нет, стой, — прервал его Хомутов. — А ведь забыл я совсем, прямо из головы выскочило. Мне-то ведь

в часть вертаться надо. В командировке я. Ждут ведь товарищи. Уеду, право слово. Выберите другого

президента.

— Никуда ты не уедешь, — решительно заявил Пастухов. — Не отпустим мы тебя, и весь разговор. Как в

порядке партейности.

— Правильно, Пастухов.

— Здесь нужнее быть…

— Ты, как большевик, теперь против войны, значит, куда же едешь? Чудак, право, раз против войны,

зачем же на войну ехать?

— Да к товарищам я. Мы сообща вертаться будем.

— И не думай. Без тебя вернутся товарищи. Письмо напишешь, а мы документы дадим от совета и от

партия, что задержали, и крышка.

Хомутов стоял посередине комнаты в раздумье.

— Воля народа, Тимофей Герасимович. Ничего не поделаешь, — пожал плечами учитель.

— Соглашайся. Ведь без тебя-то дело у нас не пойдет.

— Буду кочевряжиться. Ведь не дезертир, а выбранный есть от народа.

Хомутов, безнадежно махнув рукою, сказал, что согласен.

— Надо за дело. Пошли, ребята, созывай совет. А ты, Кузьма Герасимович, давай, печатай воззвания.

Будешь как секретарь правительства. Записывайся-ка в большевики.

— Зачем это? Хотя почему бы и не записаться. Ваши взгляды разделяю насчет земли. Но там видно будет.

На улице Хомутов шел рядом с Пастуховым и молчал.

Когда им нужно было расстаться, Хомутов, глядя под ноги, шопотом спросил:

— Как, Вася, был в больнице-то?

— Был.

— Ну и что?

— Умерла твоя Настюша.

— А-а-а-а! — Хомутов сразу поблек. И даже сгорбился весь.

— Не застал в живых. Уже схоронили.

— Ну, пока, Василий. — Э-э.

— Иди, да не печалься.

*

Поздней ночью Хомутов вернулся к себе домой. Его брат Павел уже крепко спал, богатырски нахрапывая

во сне во всю носоглотку. Хомутов не спеша разделся, достал из кармана измятый лист чистой бумаги, огрызок

карандаша. Поправил фитиль лампы, присев к столу, и принялся прилежно писать письмо в армию, в свой полк.

Писал он долго, любовно выводя каждую букву, напряженно думая над каждым следующим словом.

Уже за окном, покрытым снежным инеем, посветлел воздух. По всему селу загорланили резвые петухи, а

он все писал, дугою согнувшись над столом. Болела шея, рука, спина — хотелось спать.

Наконец письмо было написано. Он прочитал его. Из кармана шаровар достал удостоверение,

заготовленное советом. Письмо и удостоверение бережно сложил в конверт. Потом разостлал на столе шинель,

задул лампу и лег спать.

В эту ночь ему долго не спалось. Думалось о многом, образ покойной жены, как живой, стоял в его

воображении.

— Настюша, Настюша, — шептали его губы. — Бедная ты моя страдалица. Так и не довелось увидеть…

Померла.

Хомутов ворочался с боку на бок, вздыхал и только когда уже совсем расцвело утро, забылся крепким

сном.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Торопитесь, господин подполковник. Не задерживайте поезд.

— Извините. У меня много оружия, но, кажется, все готово.

— Тогда мы отъезжаем. Прощайте, господин Греков. Желаю вам всех благ.

— Счастливого пути, Сергеев.

— Садитесь, господа. Трогаемся. Дайте сигнал машинисту.

На темном железнодорожном полотне стоял пассажирский состав. Темным чудищем рисовался он на

синем в ярких звездах небе. В окнах вагонов не горели огни, и только шум пара да прыгающее зарево под