Деяние XII

От тоски по уюту до боли стиснула зубы. Пока изо всей этой благодати имел место лишь дождь, преследовавшей её весь день во Фриско и настигнувший здесь. Припарковав машину (не очень-то приставшую столь влиятельной даме – давно пора сменить на что-нибудь попрестижнее), прихватила из кучи покупок на заднем сидении коробку с пиццой и бутылку кьянти, и опрометью кинулась к двери преподавательского домика, на ходу вытаскивая из сумочки ключ. Покупки могут полежать в машине до утра – она никого не ждала на праздник, да и шопинг свой совершила разве что из приверженности традициям и желания отвлечься от работы.

Мимоходом отметила небрежно припаркованный претенциозный красный «корвет», но, едва подумав, что он тут делает, тут же забыла о нем, окунувшись в предвкушение отдыха. Перспектива одинокого Рождества с Сэлинджером и конфетами приводила её в состояние детского веселья. Она устала от людей, от интриг и дипломатии, иной раз столь изощренной, что граничила с идиотизмом, от необходимости все время искать скрытый смысл слов и выражений лиц. Адовой работой, совершённой за этот год, она честно заслужила несколько дней покоя и тишины.

Теперь её ждал камин, ужин с вином и постель. И – упоительный завтрашний день. Пожалуй, она даже отключит телефон – по делу всё равно никто не позвонит. А ей самой звонить некому. Разве что Кимбелу. Но один Бог знал, куда ему сейчас звонить… Кроме того, она вовсе не была уверена, что этого мальчика уместно поздравлять с Рождеством…

Открывать двери квартиры, имея в руках большую коробку и бутылку, было страшно неудобно. Надавила на дверь плечом, и – ввалилась в тёмную прихожую. Дверь была не заперта.

Чувство опасности сработало с опозданием – спецкурс в одном из тайных тренировочных лагерей Клаба она проходила слишком давно. Но всё же некоторые навыки в неё вложили: осторожно прикрыла дверь, положила продукты на пол, рука ловко нырнула в правый карман джинсов – там была дыра, открывавшая доступ к кобуре на бедре. Штука была крайне неудобной, кроме того, крепилась на поясе для чулок, а она их терпеть не могла и всё тосковала по колготкам. Но Сахиб требовал от неё всегда носить оружие. Она же подозревала, что старомодному мальчику просто нравятся женщины в чулках…

Сейчас же в панике благословила его настойчивость – в её руке тускло блеснула «беретта», изящная и маленькая, но способная проделать в противнике приличную дырку. Сжав сознание в тугую пружину, проскользнула в свою уютную комнату, осквернённую теперь тошнотворными токами опасности.

– Ты бы положила свою пукалку, Дульси, – нагловатый голос раздался из тёмного угла, там, где камин. – Всё равно ведь стрелять из неё не умеешь.

– Тебя пристрелить суме-ею! – заверила она, сразу поняв, с кем имеет дело. Но знание это ничуть не успокоило.

– Если бы тут было светло, бэби, – продолжал голос и в нём отчетливо различались хмельные интонации, – ты бы увидела, что на тебя направлен мой старина сорок пятый. А если уж я начну палить из этой пушки, тебе просто башку оторвет. Так что убери пистолетик и садись, разговор есть.

Она не раз видела Ковбоя пьяным и сейчас понимала, что если он вломился в её квартиру, значит, градус его бешенства поднят до критической отметки. В таком состоянии он был способен на всё. Застыла в растерянности.

Вспыхнул свет – Ковбой дернул выключатель торшера. Да, это был он – в кресле у камина, в сбитой на затылок шляпе, сложивший ноги в выпендрежных сапогах на журнальный столик, прямо на стопку изданий по политологии и геополитике – и на Сэлинджера! В правой его руке действительно торчал здоровенный револьвер, правда, направленный не прямо на Мэм, а несколько в пол. А в левой – стакан, в котором уже почти не осталось янтарного напитка. Источник его находился на столике, и Мэм с возмущением признала в нём свой собственный «Джек Дэниэлс», обычно втуне пребывающий в баре. Что незваный гость не преминул подтвердить:

– Поганый у тебя виски, Дульси, – осклабился он. – Ты же знаешь, я в этом отношении не патриот.

– Что поделаешь, не жда-ала тебя… – злобно оскалилась Мэм, первоначальный испуг которой постепенно переходил в бешенство.

Впрочем, пистолет опустила. Ковбой тоже вбросил кольт в наплечную кобуру, допил виски, и, опровергая собственное суждение о нём, наполнил стакан снова.

– Спрячь, спрячь своего коротыша, – рассмеялся он в лицо Мэм. – А то он по твоей киске соскучился…

Передернувшись от злости, она прошипела:

– Нет уж-ж, я его пока подержу-у.

– Ну-ну, – покладисто кивнул Ковбой, делая здоровенный глоток из стакана.

Не поворачиваясь к нему спиной, отошла к дивану, села, вперив ненавидящий взор в пьяного мужчину. Однако того это, похоже, ничуть не волновало. Допив стакан, он грохнул его о столик и, в свою очередь, грозно воззрился на Мэм.

– Дульси, ты перешла черту! – прорычал он, прицепив к сказанному, по обыкновению, пару «факов».

Она посмотрела на него с наигранным недоумением.

– Орден Саркофага, – прорычал Ковбой.

– И что? – продолжала она изображать непонимание.

Это вывело его из себя:

– Прекрати придуриваться! – рявкнул он. – Ты отлично знаешь, о чём речь. Мне не нравится, что ты подбираешься к Ордену. Тем более, я прекрасно знаю, зачем тебе это…

– Если знаешь, знаешь и то, по чьему приказу я это делаю…

Ковбой тоже знал толк в сквернословии – он нецензурно выражался минуты три, не повторившись ни разу. Когда слегка выдохся, схватил бутылку и прикончил её прямо из горлышка. Мэм смотрела с возрастающим ужасом. Она просто не знала, что предпринять: здесь не могла помочь ни служба 911, ни её связи в Белом доме и Сенате, ни даже членство в Клабе. Разве что Сахиб. Но где он, Сахиб?.. Приходилось рассчитывать только на себя.

– Грязный английский педик пропихивает грязную чёрную шлюху в компанию чистых белых джентльменов, – задыхаясь от ненависти, резюмировал Ковбой.

– Джордж, ты пьян, – натянув на лицо профессорскую строгость, проговорила она.

Но внутри её все заледенело: таким она Ковбоя ещё не видела. И даже не могла себе представить, чтобы кто-либо осмелился сказать о Сахибе ТАКОЕ.

В ответ раздалась ещё более грубая ругань.

– Поди, поди, пожалуйся на меня своему… – он выхаркнул словцо, от которого в лицо Мэм бросилась кровь. – Только тебе придется далеко за ним бежать на своих обезьяньих лапах!