Деяние XII
Шрифт:
Грибы и ягоды, конечно, хорошо помогли в деле выживания, но основным источником пищи были добрые люди, кидающие голодному пацану монетку. Ещё – чужие картофельные поля, а то и прилавки на рынках. Мелкие кражи были неизбежны, однако оставались грехом, и владыка Назарий на исповеди после задания назначал за них особенную епитимью. Руслана мучил образ бабки на платформе в Барабинске, у которой он вырвал корзину с жареной рыбой и лепёшками из щучьей икры. Он тогда вконец оголодал. Лицо старухи сделалось беспомощно-обиженным, и эта детская обида заслонила в его сознании дикий визг, который преследовал его, пока он убегал с добычей. Ему было мучительно жалко
Зато его совершенно не волновал иркутский эпизод на обратном пути, когда на задворках вокзала он ребром ладони вырубил грязно домогавшегося его педераста. В кармане тот имел удостоверение внештатного сотрудника КГБ и тугой бумажник. И то, и другое позволило Руслану вернуться в Обитель с комфортом и даже определённым шиком.
На своем великом маршруте по Транссибирской магистрали он постарался миновать Энск – расслабляться было опасно. Но обратный путь лежал через него. И там произошло нечто, из-за чего он задержался на остаток лета в Обители (хотя твердил сам себе, что из-за Рудика).
Он не хотел видеть до боли знакомый вокзал, пытался читать, лежа на верхней полке. Но взгляд невольно тянулся к окну. Хотел опустить штору, но не успел: открывшееся зрелище на доли секунды лишило его способности думать и двигаться.
На платформе была Инга. Она почти не изменилась, разве что сделала на голове модный сэссон. И одета была презентабельно – в джинсовый костюм, явно фирменный. Всё это он отметил и отмёл, сосредоточившись на том, кто стоял рядом с ней. Родители. Руслан плохо знал их, раз только видел в школе полную мать и седоватого прихрамывающего, но с офицерской выправкой отца. Но тут рядом с ними был другой – высоченный, широкоплечий и тоже с выправкой, хоть и в штатском. И отца он был разве что чуть помладше. Он смеялся, а Инга смеялась в ответ, и смотрела на амбала, годящегося ей в отцы… влюбленно она на него смотрела, как на своего мужчину. А тот обнимал её за плечи вполне по-хозяйски, и на лице его явственно читалось самодовольство достигшего цели самца.
Рядом стояла куча чемоданов, которые мужчины потом затащили в соседний вагон. И поезд тронулся, а родители на платформе ещё долго махали вслед.
Руслан откинулся на жидкую вагонную подушку, пытаясь привести чувства в норму. Довольно быстро ему это удалось – навыки в него за год вложили солидные. Он примерно представлял себе, что увидел, но понятия не имел, что с этим делать.
Почему бы за это время Инге не выйти замуж?..
И почему это так волновало его, если за все эти годы он её почти не вспоминал, и только горьковатый огонь давнего поцелуя иногда мимолётно согревал его сердце?..
И она ничего не обещала ему. Он попросил его ждать, да. Но она ведь ничего не обещала…
Да и вообще, для неё он умер, и, возможно, даже оплакан…
А его ждет Игра, и некогда ему заниматься девчонками…
И пусть они едут, куда хотят, а он будет лежать себе на верхней полке, читать чудом подвернувшегося в иркутском «Букинисте» потрёпанного Сэлинджера и думать о том, как он поглядит в наглые глазки Рудика…
Твердо постановив это, он соскользнул с полки и отправился в соседний вагон.
Сбору оперативной информации его тоже обучали, поэтому не составило особого труда ненавязчиво выяснить, что офицер с молодой женой едет по новому назначению в Ленинград. Несколько раз видел их в открытых дверях купе и в вагоне-ресторане, как-то даже встретился с Ингой лицом к лицу в узком
проходе. Он посторонился. Она, равнодушно взглянув на него, прошла.Она стала ещё красивее.
В Горьком была пересадка, и он потерял пару из вида. Возможно, уехали другим поездом. Он не стал выяснять, хотя это было легко. Но незачем: для него найти в Ленинграде переведенного из Энска подполковника КГБ с женой не составляло ни малейшей проблемы (раз он невзначай столкнулся с ним в коридоре, изучил в туалете его документы, а потом подкинул на пол перед купе супружеской пары).
Руслан неторопливо шел бесконечными коридорами Обители, не предполагая ничего особенного. В город он сегодня не поедет – муж Инги третий день как вернулся из командировки, что вызывало в Руслане с трудом подавляемый рефлекс ненависти. Он старался не думать, как сейчас супруги проводят время. На его губах жил медвяный вкус её поцелуев, а, оставшись один, часто подносил к лицу ладони, отчетливо ощущая словно пропитавший их запах её плоти.
В расстроенных чувствах едва не налетел на стоящих у окна в коридоре двух тихо разговаривающих мужчин. А, разглядев, радостно вскрикнул:
– Пал… Учитель!
Палыч широко улыбнулся в ответ.
– При господине Лисунове можешь называть меня по имени.
Руслан тут же перевел взгляд на собеседника Палыча. В нем вспыхнуло изумлённое восхищение.
Со всей очевидностью тот был стар – морщинист и изрядно сутул. Но его львиная стать не являла ни малейшего признака дряхлости. В лице было что-то античное, словно древнеримский сенатор вдруг с какой-то радости отпустил воинственно задранные пышные усы и клубящиеся бакенбарды. Из глубины седых этих зарослей сверкали совершенно молодые глаза. Все ещё яркие губы несли улыбку вельможно-снисходительную. Он был одет в коричневую с золотом наставническую косоворотку. Одежда ему очень шла, но уже искушенный в тайнах образа Руслан подумал, что этому человеку пойдет что угодно.
– Батырь, – Руслан низко склонился перед живой легендой Артели.
– Герш, просто Гер-рш, – он слегка растягивал буквы, голос был глубок и звучен.
Он, похоже, был заинтересован Русланом не меньше, чем тот им: очевидно, входил в «узкий круг».
– Герш будет у вас наставником по истории и философии Игры, – сообщил Палыч.
– Но… Это же ты наставник…
Палыч покачал головой, немного грустно.
– Больше не я. Меня переводят.
Руслан расстроено опустил глаза.
– Ты же знаешь, что я редко могу вести занятия, учил вас с пятое на десятое. А это не дело – мой предмет очень важен. Герш освободился от обязанностей батыря приказа Юго-Восточной Азии и мог уйти на покой, но принял предложение Совета преподавать в нашей Обители.
– А ты? В Совет?
Вопрос был дерзостен донельзя: никто из непосвященных не имел права знать персональный состав Совета Артели. Но всё же Палыч улыбнулся одними глазами, показывая, что догадка юноши верна.
СССР, Ленинград, июль-август 1983
Ей не нравился Питер. Она поняла это, только лишь шагнув из вагона на перрон под вяло сочащееся небо. Сразу резко заболела голова, и болела весь этот день и ещё много дней. Её совсем не восхищали архитектурные чудеса, которые с энтузиазмом презентовал уже побывавший тут супруг. Просто скользила взглядом по этим дворцам и статуям, воспринимая их бесконечной декорацией для бессмысленного спектакля, который почему-то обязана высидеть до конца. А у неё уже и сил на это не было.