Деяние XII

– Княжна, я должен знать. Скажи мне, ладно?..

Теперь не требовал, а просил, и она не могла ему отказать. Села рядом.

– Это началось примерно в то время, когда ты вступил в Игру, – проговорила неохотно. – Стало ясно, что Клаб слишком хорошо осведомлён о наших внутренних делах. То, как они отработали с тобой… Ещё раньше достали одного из членов Совета. Несколько тщательно подготовленных артельных операций были сорваны в самом начале. Этого никак не могло бы случиться, если бы…

– Крот, – кивнул Руслан. – Ак Дэ говорил…

– Да. Но крот в самом центре. Может быть, в Совете…

– Но причём тут Герш?

– Тогда был не причём…

Она замолчала.

– Да уж договаривай, – Руслан чувствовал себя неуютно.

– Провалы участились с тех пор, как он перешёл в Обитель. Проанализировав ситуацию, мы поняли, что Лисунов вполне мог быть причиной несчастий – обладал всей необходимой информацией.

– А ему вы это сказали? – вскинулся Руслан.

Княжна покачала головой.

– Расследование продолжается. Доказательств у нас никаких. Но всё сходится на нём. Он, конечно, сам уже просчитал обстановку и о многом догадывается, если не знает точно.

– И что?..

– Ничего. Ему просто перекрыт доступ к большей части информации. Это все-таки Герш Лисунов – батырь, легенда… Мы не можем просто на основании подозрений пристрелить его и зарыть.

– Неужели он мог… – у Руслана это просто не укладывалось в голове.

Княжна слегка усмехнулась.

– Когда я вступила в Игру, тоже думала, что есть только батыри в белых кольчугах и псы-рыцари в чёрных латах… Руслан, Игра гораздо сложнее, чем наши романтические представления о ней. Знаешь, говорят, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. К этому можно прибавить, что тайная власть развращает тайно. На примере Клаба это хорошо видно. А Артель… Мы пытаемся следовать воле Божией, но люди есть люди… Герш всегда любил славу и роскошь. И если предатель он, это будет не первая в истории измена среди артельной верхушки.

– А наш Небесный Батырь?..

– Ты же знаешь, он является в исключительных случаях. Я даже подозреваю, что это просто символ, введенный основателями Артели для освящения нашего дела…

– Нет, не символ, – Руслан произнес это с непонятной даже ему уверенностью.

Княжна глянула удивленно, но комментировать не стала.

– Самое главное, – завершила она неприятную беседу, – что если предатель – Герш, он пришел в Обитель только ради тебя.

Руслан шел в свою келью на автомате – обретенные сведения тревожили, кипели и разъедали мысли.

– Привет, Ставрос, – раздалось за спиной.

Выработанные навыки сработали помимо сознания – ушёл в сторону и, не прерывая движения, плавно развернулся, выставив руки в оборонительной стойке.

На него с растерянной улыбкой глядел Петя. Всего лишь Петя Пёрышкин, ничего зловещего и опасного. Просто Руслан так глубоко задумался о свалившихся проблемах, что проворонил его приближение, за что, конечно, удостоился бы немалого нагоняя от Мастера, узнай тот о столь вопиющем проколе.

Руслан иногда гадал, о чём думали артельные вербовщики, привлекая Петю к Игре. С первого взгляда этот мальчик очень мало подходил на роль артельщика. Со второго – ещё меньше. От добродушного выражения светлых глаз до легкомысленной фамилии – все говорило о простоте и незамысловатости паренька из глухой провинции Советской империи. Даже своё настоящее имя не сумел сохранить в тайне. Руслан впервые увидел его в начале года во время массового «малого пострига». Единственный из всех малят, по одиночке вызываемых в келью, он на традиционный вопрос «старшИх» сразу выложил и имя, и фамилию, да ещё дружелюбно протянул руку. От такой святой простоты опешил даже лютый Цыган. Оправился, впрочем, быстро и назначил дурачку аж пятнадцать нагаек, каковые Петя выдержал с безоблачным спокойствием. Правда, встав с одра и одергивая рубаху, выразил откровенное непонимание того, за что его наказали. От этого Цыган озверел вконец и хотел добавить маленку ещё пять – «для понятия». Но тут встрял Руслан, неожиданно пожалевший губошлёпа. Руслан уже имел такой неформальный статус, что игнорировать его заступничество было невозможно. Так что Петя не схлопотал добавочный пяток и с тех пор проникся к Руслану жгучей благодарностью, при каждом удобном случае демонстрируя своё обожание. Руслана это поклонение порядком тяготило, всегда старался отделаться от назойливого юнца. Тем более его бесконечные воспоминания о быте и нравах шахтёрского городка, где Петя рос, могли довести до нервного припадка.

Однако со временем пришло понимаение, что не так уж этот Петя прост. Первый раз Руслан заподозрил это, случайно зайдя в пустой класс и обнаружив там его и Герша, судя по выражению лиц, занятых серьезной беседой. При его появлении оба затихли. Очевидно, скрытый смысл в маленке почуяли и другие послушники. Это произвело негативный эффект – стали подозревать, что он наушничает наставникам. Тем более, как-то слишком часто Петю вызывали к Игумену. Стукачество в Обители не поощрялось, но, как и в любом закрытом иерархическом обществе, имело место. Разоблаченные же стукачи становились среди послушников изгоями – вплоть до перевода их в другую Обитель. Это же грозило и Пете, который пару раз оказался довольно сильно бит на основании одних подозрений. Но, к счастью для него, ни одного очевидного случая осведомленности наставников о послушничьих проказах, про какие он знал, не проявилось. Постепенно враждебность ушла, и к Пете снова стали относиться как к забавному недотёпе.

Руслан был почему-то уверен, что в наушничестве Петя неповинен. Скорее, был склонен думать, что он родственник, может быть, незаконный сын, какого-нибудь знатного артельщика, – да хоть того же Игумена, – о чём, скорее всего, сам не подозревает. Впрочем, у Руслана имелись гораздо более важные дела, чем расследование семейных тайн однокашников.

– Привет, Пёрышко, – рассеяно бросил он и хотел идти дальше. Однако тут в голову ему пришла одна мысль.

– Слушай, – обратился он к юнцу, – ты ведь постоянно мотаешься к Игумену? Зачем?

Лицо Пети помрачнело – похоже, решил, что его снова будут пытать на предмет стукачества.

– Ничего не постоянно, – угрюмо буркнул он. – Он сам меня вызывает зачем-то, расспрашивает, как живу, как учусь. А я ему ничего такого не говорю…

– Да ладно, ладно, – успокоил Руслан. – Я на тебя ничего такого и не думаю. Просто мне надо к Игумену, да так, чтобы вестовому об этом не докладывать. Можешь договориться?

Петя просиял оттого, что в кои веки понадобился своему кумиру.

– Да запросто! – затараторил с азартом. – Он же мне сказал, мол, приходи в любое время, всегда приму. Я прям щас побегу и договорюсь!..

Развернулся и исчез за поворотом коридора, крикнув через плечо:

– Жди здесь!

С первого памятного дня послушничества Руслан не был в кабинете Старшего наставника. Индивидуально с послушниками Игумен общался редко, а у тех столь же редко возникала необходимость приватно пообщаться с главой Обители. В этом случае полагалось доложить о своем желании дежурному вестовому, изложить интересующие вопросы и ждать вызова, который, впрочем, мог и не последовать. Но теперь Петя устроил всё в лучшем виде.

В кабинете ничего не изменилось: та же архаическая мебель и футуристический аппарат на столе. Теперь Руслан знал его название – компьютер, и даже умел им пользоваться.

Он изложил Старшему наставнику свои тревоги, не упомянув, впрочем, разговоры с Гершем и Княжной – решил, что не стоит. Игумен слушал с терпеливо-скорбным выражением на благородном азиатском лице. Весь его вид говорил о том, что ему до смерти скучно внимать несерьезным подозрениям сопливого послушника со второго уровня, но он скрупулезно выполнит свой педагогический долг и разрешит все недоумения мальчика. Правда, когда заговорил, стало понятно, что ничего он особо не разрешит.

– Знаете что… э-э-э… Ставрос, я не думаю, что тревожащие вас вопросы лежат в сфере вашей компетенции…

Руслан вспыхнул, но субординация заставила лишь склонить голову.

Игумен заметил, что юноша обижен и попытался его ободрить.

– Впрочем, такая наблюдательность и беспокойство за общее дело похвальны. Похвальны…

Его карие глаза ушли в сторону, на портрет Государя Императора, словно он пытался о чем-то посоветоваться с ним. Но, судя по ещё более погрустневшему лицу, никакого совета не получил.