Деяние XII
Шрифт:
До приезда Казакова оставалось ещё не меньше двух часов. Да, можно не спешить. Но зачем? Они провели чудный день и чудную ночь: смотрели хорошее кино, целовались на Мойке. И – любили, любили друг друга, безоглядно и самозабвенно, как дети играют в захватывающую игру. У них уже было много таких дней, и будут ещё – Палыч обещал благожелательный нейтралитет Артели, а с остальным Руслан уж сам справится. Так зачем рисковать?
Тихо спустил босые ноги на пол, встал, потянулся. Бугры мышц рельефно выперли на юношеском теле. Зная это, довольно усмехнулся в ночь, и, как был голый, скользнул в коридор, автоматически избегая скрипучих половиц, каждая из которых была ему знакома.
Осмотрелся. На кухне, вроде бы, следов его пребывания не осталось. Заглянул в ванную и цокнул языком, увидев свое висящее на верёвке бельё – Инга постирала, не сказав ему.
Натянув, содрогнувшись, полусырые трусы, с носками в руке вернулся в комнату. На первый взгляд, в ней ничего не изменилось. Но что-то было… Замер и одновременно расслабился, пытаясь включить экстремальное восприятие. Оно подсказало, что в комнате нет никого, кроме него и спящей Инги.
Спящей?.. Спящие не источают такую волну энергии. Плохой энергии. Жуткой.
«Crazy, over the rainbow, he is crazy!» – взревело в его ушах так явственно, будто он все ещё стоял среди корчащихся елей горы Орла. Рот наполнился отвратительным железистым привкусом.
С безмолвным ужасом смотрел, как оттуда, где была его Инга, поднимается нечто в белом.
Могила ночи – моя тюрьма.Струится в душурука из сплина.Мы будем голы.Мы будем бледны.Мы будем смирны…Глумливый голос Розочки скрежетал и скрипел из полуоткрытых, едва двигающихся губ девушки, ещё припухших после яростных поцелуев. Одеяло упало с судорожно вытянувшегося тела. Она казалась сияющей обнаженной, заключенной в средоточии чудовищного мира Дали – хаосе из частей трупов и мерзких насекомых. Юная грудь торчала, словно женщина была безумно возбуждена, а бедра развернуты с фальшивой невинностью эрмитажной Венеры.
…В могиле длиннойнам благодать.Мы будем каплисо тьмы лизать…Руслан бессознательно сжал кулаки. Сырость носков стала зацепкой, удержавшей его в реальности. Обессиливающий страх сменялся яростью.
– Сгинь! Ты – ничто!
Розочка хихикнул и протараторил скороговоркой:
– Ничто, никто, ты есть то, не то, не это, не это, не это…
Кудахтающий смех был омерзителен.
– Маленький мальчик думал, что легко отделался, а?..
– Оставь её, говорю тебе!
– Глупенький, она уже давно – я, а ты только заметил…
– Замолчи!
– Розаэторозаэторозаэторозаэторозаэторозаэтороза…
Лицо Инги насмешливо вывалило изо рта мокрый алый язык и снова зашлось в мелком смешке. Ярко-зелёные глаза – у неё никогда не было таких – послали в его душу сполох геенского огня.
Затем фигура стала оседать, бугриться, перетекать в иные формы. Показались руки, статично сложенные на ожидающих крови коленях, в левой возник каменный бант ангха. Широко разошлись круглые груди. Каменным блеском залоснилась фигура. Глянул страшный выщербленный лик
львицы… На ложе его любви монументально возвышалась Мут-Сохмет, богиня пустыни.Квинтэссенция безумия была в том, что она продолжала кудахтать розочкиным смешком.
«Crazy, over the rainbow, he is crazy!» – билось в голове Руслана. Он вдруг откуда-то понял, что сейчас исчезнет и этот каменный монстр, а на месте его разверзнется великая дыра Пустоты, откуда раздастся голос-ветер, зов Орла.
– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!.. – возопил он, осенившись крестом.
Пока, захлебываясь словами и часто крестясь, он кричал молитву, статуя растворялась в непроглядной тьме. Он уже чувствовал бесплотный ветер, уже отдаленно порыкивал вездесущий Голос.
– …Силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшаго силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный…
При последнем крестном знамении процесс приостановился. Тьма вроде бы побледнела.
Потом вновь возникла женщина-львица – просто гранитная статуя.
Потом её место заняла неподвижная фигура обнаженной.
– Но я не прощаюсь, – угасающе проскрипел голос Розы.
Изо рта Инги выделилась обильная пена, девушка изломанно рухнула на постель. Руслан бросился к ней.
Пульс был нитевидным, лицо совсем неживым. Не дышала.
Он немедленно распрямил её тело и ребрами ладоней стал постукивать по ключицам, надавливал пальцами на грудь и шею, массировал живот. Наконец поднял её полусогнутые ноги, словно собирался совокупиться с нею, и большим пальцем своей ноги несколько раз быстро надавил на точку в промежности. Она вырвала ноги, резко закашлялась и села, взахлеб втягивая воздух. Потом откинулась на спину.
Руслан целовал её лицо, бормоча безумные слова.
Она широко открыла бешеные ярко-зелёные глаза.
…И нет конца погибельной тёмной реки.Здесь мы одни,всему неизбежно равныи отравлены ложью могильной…Руслан дико взвыл и принялся беспорядочно крестить всё её тело.
Глаза закрылись, слова затихли. Инга вновь лежала перед ним бледная, с лицом, перепачканным подсыхающей пеной. Но – дышала. Дышала почти спокойно.
Он сразу вспомнил о времени, и с места в карьер стал одеваться, одновременно лихорадочно прокручивая в голове план отхода.
Речи не было, чтобы хоть на минуту оставить её одну. Значит, надо дождаться Казакова, который – Руслан глянул на командирские часы – вот-вот будет.
Вспоминая, все ли улики удалены, он, ещё раз поцеловав лицо девушки, проскользнул к входной двери. Рядом стояла огромная старинная вешалка, унизанная зимними вещами, частично принадлежащими ещё старому хозяину. Ввинтившись в удушающее пространство пыли и нафталина, он по-кошачьи распластался между вешалкой и стеной, и, как велела премудрость, именуемая какаси-гакурэ, замер, внутренне перевоплотившись в одну из шуб.
В замке осторожно заворочался ключ.
– Ингуша, коша! – раздался виноватый зов подполковника.
Руслан почувствовал, что на вешалку водворилась крутка. Секунду вошедший постоял молча, юноша почувствовал внезапно выплеснувшийся из него ток тревоги. Послышались осторожные, но пружинистые шаги, дверь в комнату резко открылась. Раздался сдавленный вопль Казакова.
Руслан бесшумно приоткрыл не запертую дверь и исчез.
СССР, Ленинград, подвалы под Обителью, 26–27 сентября 1983 года