Деяние XII

– Свидетельствую правдивость слов леди, – заявил толстяк.

В голосе его при этом промелькнула едва заметная нотка горечи. Ему ничего не оставалось, кроме этого, несмотря на то, что он был одним из самых ярых противников вступления Мэм. Но он являлся гроссмейстером Массачусетской ложи и был поставлен перед фактом кражи уже после того, как та случилась. Разумеется, в этой операции тоже не обошлось без Клаба. Теперь толстяк был единственным из массачусетских масонов, знавшим, что их ложа больше не обладает бесценной реликвией. Но его клятва перед Саркофагом была неизмеримо выше клятвы масонской, и он ничего не мог возразить или сделать. Хотя симпатий к Мэм после этого у него отнюдь не прибавилось.

Кража реликвии была старинным ритуалом Ордена. Стены в Саркофаге были увешаны подобными артефактами с лаконичной надписью: «crooked by» – «спёрто таким-то». Этот «подвиг» был обязателен для каждого неофита. Особенно ценились предметы, связанные со смертью того или иного великого человека. Среди охотничьих трофеев, доспехов всех времён и народов, коллекционного оружия, здесь можно было увидеть множество черепов и даже целых скелетов. Частью это были муляжи, но, например, утверждают, что старенький костяк в большой стеклянной колбе, который члены фамильярно именовали «мадам», принадлежал самой маркизе де Помпадур, фаворитке Людовика XV. Правда, кто именно «спёр» мадам, никакая табличка не сообщала.

Где-то здесь были головы Че Гевары из секретных архивов ЦРУ и Хоакина Мурьетты из спецхрана Музея естественной истории, и даже ребро некого русского писателя Ника В. Гоголя, который, говорят, пользовался на родине не меньшей популярностью, чем Маргарет Митчелл в Штатах. Памятная кость была за сто долларов продана послу США в СССР одним советским литератором, который, в свою очередь, «спёр» её во время перезахоронения писателя.

Но главные реликвии на виду не лежали. Копьё центуриона Лонгиния, как шептались, никогда не покидало неприступный Форт Нокс. Что касается черепа индейского вождя Гоятлайа Джеронимо, который ещё в 1918 году «спёр» с федерального кладбища Форт Силл в Оклахоме студент Йеля Прескотт Буш – будущий знаменитый сенатор, то этот опасный артефакт использовался только в ритуалах посвящения. Постоянное его местопребывание мало кому было известно.

– Орден принимает этот дар, – возгласил толстяк и передал власы отца Соединенных Штатов одному из надзирающих братьев, который тут же унес бесценное сокровище во внутренние комнаты.

– Теперь, ревностная леди, для того, чтобы мы назвали вас своей сестрой, вам надлежит пройти испытание.

Эти слова мастер произнес с явным удовольствием.

– Я готова, – холодно отозвалась Мэм.

Внутри же её все сжалось.

Эта инициация происходила больше не от напыщенных и многозначительных масонских обрядов, а от жутких церемониалов древних восточных сект. Целью её было не столько испытание, сколько моральное убийство неофита, с тем, чтобы впоследствии он целиком принадлежал Ордену. Двести лет назад подобные ритуалы ввели у себя иллюминаты, а в Йельском университете на это наложился ещё дикий студенческий обычай hazing – система унижений, которым старшекурсники подвергали новичков.

– Пусть леди предстанет перед нами нагой, – возгласил мастер и шелестящий шёпот замерший в предвкушении братии был ему ответом.

Она была готова и к этому: быстро скинула тот минимум одежды, который был на ней, не позволив будущим «братьям» насладиться лицезрением стриптиза.

Контуры её фигуры четко вырисовывалась в полутемном холле. Он стояла неподвижно, стараясь смотреть поверх голов пожиравших её глазами ряженых.

– Пусть леди ослепят, – велел мастер.

Она ничего не успела сообразить, как некто позади ловко накинул ей на глаза непроницаемую повязку.

– Зачем леди пришла в этот дом? – снова раздался вопрос мастера.

– Чтобы увидеть свет, – вновь ответила она.

– Чего леди хочет от нас?

– Чтобы вы указали дорогу к свету.

– Да будет так.

Она ощутила, что руки её оплела прочная веревка. Кто-то потянул и она, повинуясь, пошла.

Путь был долог и извилист. Она понимала, что её водят взад-вперед, может быть, только по холлу, или по одной-двум комнатам. Но для неё это был настоящий тяжёлый путь, со спусками, подъёмами и переходами через ущелья. Где-то на неё повеяло нестерпимым жаром, через несколько шагов заледенела от внезапного холода. В какой-то момент, почувствовав запах весенней свежести и каплю дождя на голом плече, поняла, что находится под отрытым небом.

– Леди испытана и признана непригодной для нашего братства!

Безапелляционный приговор, рушащий все её планы, привел Мэм в ступор.

Вердикт мастера вызвал взрыв злорадных воплей «братии».

– Что делать нам с непосвящённой? – вопросил незнакомый молодой голос.

– Бросьте её во тьму внешнюю, – велел мастер.

Мэм ощутила страшный толчок в спину и полетела вниз, по дороге прорвав своим телом что-то вроде непрочной мембраны.

Но летела недолго: сразу же была подхвачена двумя парами сильных рук и опущена на какое-то жёсткое ложе.

С ужасом ощутила острый холод приставленного к горлу лезвия. Другое приставили к сердцу, третье – к диафрагме.

– Отвечай, профанка! Воистину ли хочешь ты приобщиться к таинствам и вечному свету Ордена Саркофага?

Голос мастера был преисполнен ледяной жестокости.

– Если не очень, только из любопытсова, мы отпустим тебя. Но если ты и правда вознамерилась выведать наши тайны, умрешь и навеки останешься в этом гробу. Говори.

– Воистину хочу приобщиться к таинствам и свету Саркофага.

Слова давались с трудом, но иного она сказать не могла.

Все три кинжала пришли в движение. Она приготовилась ощутить, как лезвия входят в плоть. Но, слегка надколов кожу, они были отведены.

Почувствовала стекающие по коже теплые струйки крови из трех ранок.

– Дайте ищущей свет! – воззвал голос.

Повязка была сорвана с глаз и нестерпимая белая вспышка ударила в них, ослепив вновь.

– Да прибудет с тобой вечно свет сына зари, упавшего с неба, да разгонит тьму предрассудков, вложенных ложным богом в твою душу! О Осирис-Люцифер, даруй этой женщине силу твоей мысли!

Мэм никогда не переставала думать о себе как о христианке, и кощунственные слова чуть не заставили её вскочить с протестующим криком. Но она сдержалась – слишком многое было поставлено на карту. Даже с облегчением подумала, что всё не так уж страшно, как ей говорили. Но тут же поняла, что заблуждается.

– А теперь, видевшая свет леди, тебе следует исповедаться перед братией Ордена.

Голос стал обманчиво мягок и даже ласков.

Мэм болезненно передернулось. ЭТО было именно то, о чём шептались сплетники в высших кругах, и то, что отрицали посвящённые Саркофага.

Зрение медленно возвращалось к ней. Теперь она видела, что действительно лежит голой в гробу. Вокруг толпились те же ряженые, их, вроде бы, даже стало больше. Среди прочих костюмов Мэм с дрожью отвращения разглядела белые балахоны ку-клукс-клана. Само помещение было низким и тёмным – явно подвальным, куда её столкнули, как она предполагала, из внутреннего дворика. Освещалось оно свечами в нескольких канделябрах, да ещё факелами в руках братьев.

После слов мастера собрание загомонило, вновь раздались хохот и непристойности, градус которых неуклонно повышался.