Деяние XII

Мастер вальяжно прошествовал к ней. В руке его был обнажённый меч – судя по искрящейся кромке клинка, отнюдь не бутафорский.

– Приди, сестра моя, в храм дружбы, и пусть ничто не омрачит счастье нашей встречи.

– Благодарю вас, досточтимый патриарх, – ровно ответила она, после чего, заранее наученная, опустилась на колени и поцеловала носок его зеркальной туфли.

Тот, помешкав всего пару мгновений, довольно чувствительно хлопнул по её плечу мечом.

– Посвящаю тебя, сестра, в рыцари Предвечного Саркофага. Да будешь ты верна и непоколебима, как и он сам. Клянешься ли сохранять тайну и служить нашему Ордену?

– Клянусь.

Он поднял её и театрально заключил в жёсткие объятия, прижав чёрное лицо к белоснежной манишке.

Когда ритуал обнимания завершился, она даже сумела улыбнуться ему.

– Отныне даруется тебе освобождение от всех бывших обетов, и ты безбоязненно можешь прибегнуть к любой «лжи во спасение», буде потребуют того интересы Ордена.

Она низко поклонилась.

– Теперь дело за малым.

Она вновь сжалась. Да сколько же можно!..

Общество за столом смолкло.

– Тебе предстоит пройти собеседование с нашим… э-э-э, консультантом. Сейчас ты войдешь вон в ту дверь и встретишься с человеком, остов которого скрыт в нашем Ордене. Что справедливо, поскольку человек этот при жизни успел скальпировать сорок девять белых американцев. Так пусть теперь он служит их потомкам.

«Их потомкам» после «белых американцев» патриарх произнес с долей ехидства, но Мэм не обратила внимания на издёвку вонючего расиста. Она уже вспомнила слова Ковбоя и поняла, что ей предстоит рандеву с черепом вождя и шамана Джеронимо. А этого она совсем не боялась.

– Пообщавшись с ним ровно пять минут и дав ему лобызание в уста, – продолжал разливаться мастер, которому его речь, похоже, очень нравилась, – ты вернешься в этот зал к полуночи и разделишь нашу праздничную трапезу в честь обретения новой сестры. Ты не должна рассказывать нам, что произойдет с тобой в той комнате – это останется между тобой и вождём. Иди же и не бойся ничего, ибо отныне ты кавалерственная дама великого Ордена Саркофага.

Под внимательными взглядами собрания она порывисто подошла к неприметной двери и рванула на себя ручку.

Глаза вновь окутала темень. Мэм не могла распознать размеров и обстановки комнаты. Лишь в дальнем её конце виднелся отблеск красноватого света. Подойдя поближе, поняла, что это подсвеченное скрытыми лампами красное покрывало, на котором покоился очень старый белёсый череп.

Череп и череп, этого добра, особенно сегодня, она навидалась достаточно. Но, неизвестно почему, её охватил леденящий страх. Ей вдруг померещилось, что на окровавленном покрывале лежит отрезанная голова Сахиба и смотрит ей в лицо адским взглядом, видеть который вновь она не могла и не хотела.

Первый раз за вечер мужество оставило её. Отшатнувшись, повернулась чтобы выбежать из комнаты, уповая на какую-нибудь ложь, которую придумает для «братьев».

– Не бойся меня, чёрная скво. Я не причиню тебе зла.

Глухой, как из глубокой бочки, и несколько скрипучий голос остановил её, словно впившаяся между лопаток пуля из винчестера.

Она не поверила россказням пьяного Ковбоя о говорящем черепе. И сейчас не собиралась верить. Но ведь «братья» способны были подсунуть ей любой галлюциноген…

Решив, что политика страуса не лучший выход, резко обернулась.

Красное свечение сменилось неестественной синевой, как на старых дагерротипах. И в этой синеве во весь рост стоял до пояса обнажённый мужчина в штанах из оленьей кожи и головной повязке, украшенной двумя орлиными перьями. Черты его лица были грубы и свирепы: широкий нос, низкий морщинистый лоб, тяжёлый подбородок и – длинный, совсем прямой, словно прорезанный скальпелем, тонкогубый рот. Близко посаженные маленькие глаза, пронзительно блестели.

Несмотря на призрачное свечение, он был очень, очень реален, как будто это не призрак шамана и героя чирикахуа-апачей Гоятлайа, прозванного мексиканцами Джеронимо, потому что при его появлении они всегда звали на помощь святого Иеронима – а другой надежды у них не оставалось – явился в мир живых. Нет, он выглядел так, словно это Мэм попала в его мир и предстоит перед ним в виде призрака.

Она даже почувствовала исходящий от него первобытный дух: запах лошадиного и человеческого пота, полевых трав, дыма костра и – крови.

Стояла, замерев от ужаса.

– Ты не в объятиях пейотля, скво, – продолжил вождь, словно читал её мысли. – Я здесь и я хочу говорить с тобой. Я никогда не говорю о важных вещах с этими бледнолицыми, которые приходят сюда, просто пугаю. И с чёрным тоже не стал говорить – он им предан. Но с тобой буду.

– Почему? – пролепетала она.

– Потому что ты не такая, как они, потому что ты не служишь им. И потому что этого хочет Бог.

– Какой Бог? – вопрос возник помимо её воли.

Индеец посмотрел твёрдо и прямо.

– Один Бог смотрит вниз на всех нас. Все мы – дети одного Бога. Бог слушает меня. Солнце, тьма, ветра – все слушают то, что мы будем сейчас говорить.

11

Только прилетели – сразу сели.

Фишки все заранее стоят.

Фоторепортёры налетели –

И слепят, и с толку сбить хотят.

Владимир Высоцкий «Игра»

СССР, Ленинград, 31 декабря 1983

Совет Артели очень редко собирался в этом доме. Для заседаний столь засекреченной организщации имелись места более удобные по всем городам и весям Союза. Там можно было быстро собраться, не привлекая лишнего внимания властей и в тайне от противника, и так же быстро рассыпаться, бесследно растворившись на просторах громадной страны.

Но этот трехэтажный, розового гранита, особняк с цветистой полоской мозаики над верхними окнами, особняк в самом центре бывшей столицы, в двух шагах от Исаакия, незаметным назвать было невозможно. Сейчас в нём прозябала какая-то скучная советская контора, но в славные имперские времена им владели люди значительные: директор Царскосельского лицея, пара сенаторов и даже один из убийц императора Павла. Перед самой российской катастрофой одна богатая дама подарила его своему мужу – деятелю из тех, кто усердно катастрофу эту на свою голову приближал: видному члену партии кадетов и депутату Госдумы. Но прославлен дом был не им, а его сыном, ставшим в эмиграции знаменитым, хотя и с оттенком скандала, писателем. Несмотря на то, что его произведения оставались в СССР под запретом, все нынешние обитали дома были прекрасно осведомлены, у кого гостят, и с некоторым пиететом относились к останкам легендарной старины – огромному, во всю стену, зеркалу на площадке второго этажа, чудом сохранившемуся цветному витражу в стиле рококо, а главное – к бывшему будуару хозяйки, высокому помещению с лепниной, дверями резного дуба и умопомрачительным камином, дерзко оправленным в дерево. Разумеется, камин давным-давно не функционировал, да и всё здание требовало основательного ремонта. Но пребывание в нём всё равно возвышало.