Действительность. Том 2

Как вообще можно утверждать, кто ближе к истине, – «физик – ядерщик», или «эзотерик–оккультист»? Ведь это так же нелепо как спорить о том, что важнее для мира, его инертная основательность, или тонкая и агрессивная субстанциональность. С таким же успехом можно спорить, что важнее для понимания мира в целом, – рационально-аналитическая способность разума, или идеальная? Ведь это так же абсурдно, как сравнивать и оценивать важность, первостепенность и второстепенность для феноменального познания мира, одних сенсоров пред другими. Что для познания мира является доминантным, – зрение, или слух, обоняние, осязание или тактильные способности. И именно поэтому так абсурдно выглядит спор разноплановых мыслителей, для каждого из которых, по большому счёту, существует только его мир действительности. И противоположный мир, – мир, не вписывающийся в его концепцию мироздания, он считает либо заблуждением и ошибкой, либо недомыслием, идиосинкразией или просто вздором.

Скажите на милость, сможет ли разговаривать на одном языке лаконичная проза физических законов, и интуитивная метафора поэзия? Каждый живёт и проникает в суть вещей только в своём мире, создаёт и развивает в своём разуме индивидуальные неповторимые в своём продуцировании «ганглии осознанности», которые производят, строят и укрепляют свои мосты, возводят свои бастионы, и устанавливают свои форпосты. И культивируют только свои растения, определённого вида форм и расцветок, и только на том поле, где в силу климатических обстоятельств возможно взращивание только этих «культур», и только этих «сорняков».

И этими неповторимыми носителями производящими разные «фокусы бытия», и строящими разные формы собственного познания, создаётся общий целокупный мир человеческой цивилизации. И важно осознавать, что здесь нет и быть не может никакой истинности. Ибо всякая вещь этого мира не может подлежать сомнению так же, как не может подлежать сомнению всякое воззрение.

«В тот край, – где голую святыню, не прячет истины гордыня» …

И как для мира в целом, так и для человеческой цивилизации, важностью является всё, что существует в пределах его досягаемости, и его постижимости. Как собственно, в противоположном фокусе воззрения не составляет важности ничто, ни глобальность, ни ничтожность этого мира.

Спорить и искать истину допустимо только тогда, когда оппоненты находятся в одной плоскости, в одном мире, разговаривают на одном языке, на одном диалекте в самом широком смысле слова. Нам лишь кажется, что мы существуем в одном едином для всех мире, и мыслим в одном пространстве и едином для всего и вся, времени. Так мозаика, сложившись из различных по цветовой гамме и форме «субъектов-элементов», воплощает собой нечто целокупно слаженное – картину законченного бытия. И тем самым довлеет над всем тем, что собственно, складывало её. Но на самом деле не она, не сложенный гармонично связанный образ определяет её реальную действительность, но каждый вложенный «элемент-субъект», который продуцирует свою неповторимую форму, и несёт собой часть этого, впоследствии сложенного в общую полифонию реальности, – мира пространственно-временного континуума.

Ложь – в правде, правда – во лжи

Ложь. – Такое вездесущее явление, отвергаемое всеми, и в то же время, порождаемое всеми. Самое противоречивое и трансцендентальное, прячущееся и повсеместное. Явление, заключающее в себе нечто – «неистребимое». Нечто неопровержимое, как сам мир бытия. Ведь бытие, ложь и правда, истина и заблуждение – нечто слитое в единый конгломерат. Здесь невозможно определить достаточно достоверных границ, и в тоже время каждый знает, что есть ложь, и что есть правда.

И так. Её прямая непосредственная противоположность, – правда. При всей объективно расплывающейся неопределённости того и другого, неопределимости достоверных границ собственной «телесности», полной зависимости того и другого от своих носителей и обстоятельств, эти архаические определения являются главными монадами нашей личности. В этих сакральных противопоставлениях, заложена основа нашего отношения к миру, в котором всё ложное, воплощено в неестественное, искусственное, то есть, по большому счёту, – антропогенное. В противоположность этому, всё правдивое и истинное, воплощено в некие стандарты естественности, где строгая последовательность эмпирических каузальных связей, несёт в себе настоящее будущее, где нет воли к обману ослабленной природы. Ведь именно слабость, как таковая, в самом расширенном её понимании, является той причиной, за которой следует всякая ложь. И как слабость, всегда лишь по отношению к силе, и наоборот, так и ложь, всегда в зависимости от своей противоположности. И всегда лишь представляет собой адекватное отражение своего антипода. Ибо, на мой взгляд, правда, при всём своём пафосе и абсолютизме, при всех своих претензиях на твёрдость и незыблемость, при полном отсутствии в себе какой-либо толерантности, всё же в глубине своей, опорой имеет именно ложь. Как собственно, и ложь, имеет опорой своей – правду. И поэтому «тела» того и другого для нас, в сущности своей, глубоко субъективны. Ведь то, в чём один видит абсолютную правду, другой обязательно обнаружит подмену. И происходит это не столько потому, что одно скрывает в себе другое, но потому что наш взгляд в сути своей всегда эмоционален, глубоко субъективен, а главное во всяких своих оценках всегда – заинтересован. И различия в оценках одного и того же явления, происходит либо в силу излишней душевной восторженности, искривляющей зеркало воззрения, и как следствие чрезмерности, либо от того, что воззрение на одно и то же явление, у одного слишком широк, у другого – слишком узок. Всякая вещь феноменального мира целиком зависит, как от угла воззрения, так и от широты и узости этого воззрения. А что касается непосредственно философских вопросов, ещё и от глубины и поверхности этого воззрения. Ведь всякая вещь, это всегда «объект» для «субъекта», и никогда – «объект сам по себе».

Как часто мы нарекаем ложью то, что всего лишь противоречит нашим взглядам, углу нашего зрения и его масштабу. И как часто мы обозначаем правдой то, что нам выгодно иметь как правду. Один скажет: Человек – лжив! Он склонен к лживости по своей природной сути. Другой возразит: Человек склонен к правдивости, она, правда, – всегда и всюду всплывает. Эти оценочные определения исключающие, казалось бы, друг друга на самом деле оба содержат в себе как истинность, так и заблуждение. А при определённом угле воззрения в силу доминирующих в данный момент плоскостей «за» и «против», одно из определений будет полностью подавляться другим. Ведь ты всегда будешь видеть главным то, что хочешь видеть этим главным. К тому же фокус твоего воззрения способен меняться в зависимости и адекватно перспективе твоего индивидуального поля зрения в данной ситуации.

По большому счёту всякое воззрение, есть всецело – перспектива. И каждое отдельное воззрение в мир, есть воззрение с неповторимой индивидуальной перспективой, глубиной и кривизной, соответствующей зеркалу душевного агрегата, продуцирующего это воззрение. И мы, люди, как «зеркало мира», играем собственными перспективами так же, как играем понятиями и словами. Эти игры, суть нашей переливающейся и играющей красками, словно на сфере мыльного пузыря, природы. Мы стремимся к основательности, к односложности наших воззрений, мы хотим надёжности, но это очередная иллюзия. Ибо в самом мире не существует ни основательности, ни надёжности, как бы мы могли обладать ими? У нас просто нет такой возможности.

В нас есть всё, что только может содержать в себе мир и природа. И так же как в нём, в мире – нет ничего однозначного и односложного, в нас нет ничего простого, ничего абсолютно истинного и безупречно законченного. И правдивым будет всегда лишь тот взгляд, который ты определил в данную минуту, как правдивый. Ведь, как грубое и тонкое, инертное и мобильное, как живое и неживое, так истина и заблуждение, ложь и правда, в конце концов ад и рай, это результат того же деления нами мира на две противоположности (по большому счёту близкое родное, с одной стороны, и далёкое чужое – с другой), в игре противопоставлений, в воинственной парадигме нашего сакрального существа. Деления мира на монады противоположностей собственного разума, которые на самом деле не существуют друг без друга. Лучше будет и здесь сказать аллегорией:

«Погонщик» – истина, верхом усевшись на «осла»,

«осёл» тот – ложь, своим иканием заглушает правду,

в плети «погонщика» находит он отраду,

«Погонщик» – не «погонщик», без того «осла».

Как часто видел я, на исторических тропинках,

картину дивную, что так влияла на рассудок мой,

«погонщика» преследовал «ослов» конвой.

Плетями погоняя, окружив со всех сторон,

от удивления кричал я, – это он?!

Перевернулся мир вверх дном!

Где истина? Где ложь? В ответ: – Известно.

«Погонщик» – истина! «Осёл» же, – ложь!

Но ведь я только что увидел,

как на «погонщика» «осёл» тот взгромоздясь,

своё тщеславие насытил…

И все сказали: Истина – в «осле»!

Его икание – это песня правды!

И не взирая, на «погонщика» награды,

наречь «ослом» готовы, обвиняя в кривизне…

Природа лжи лежит в том месте, где её меньше всего ищут. Природу вообще редко ищут. Но даже если это и случается, то обычно переворачивают всё и вся с ног на голову. И потому, как правило, стремятся к одному, а находят – другое. На самом деле природа лжи всецело находится в нашем воображении. Она такой же результат внутренней борьбы, борьбы одних «ганглий» нашего разумения, с другими, на поле безостановочной баталии, начавшейся с рождением, и заканчивающейся со смертью. В самой природе конечно же нет ни лжи, ни правды, ни истины, ни заблуждения, всё это лишь наши дефиниции и наши оценки, подкреплённые устоявшимися консолями нашей же разумности. Ведь наш разум в своих воззрениях и апперцепциях естественным образом старается вставать на «твёрдую почву». «Зыбкая почва» – опасна! Ему необходима некая определённость, пусть относительная, но всё же дающая хоть какую-то уверенность. Он ищет «истинность», чтобы твёрдо стоять на своих ногах. Но находит ли он её? Способен ли он на это? Ведь как бы ни была тверда и незыблема очередная его правда, её твёрдость и незыблемость, её непогрешимость, есть лишь вопрос времени. «Всё разрушается под временем звонков…» Относительность твёрдости и незыблемости здесь такая же, как в любом другом месте. Она построена целиком и полностью лишь на убеждённости.