Действительность. Том 2

Всякая «Сила» нашего мира, созревшая и набравшая в себя достаточный потенциал, неминуемо станет искать себе врага во вне, параллельно раздваиваясь внутри себя, создавая так же внутреннего врага. В противном случае у неё не будет мотивов и оснований, сохранятся как «Сила». «Сила», для того, чтобы ей существовать, и уж тем более расти, необходимо должна чем-то мотивироваться, – должна существовать необходимость, для её существования.

В нашем мире бесконечно много вещей перестаёт быть «сущностью», даже не начав свой путь. Мы не в состоянии их идентифицировать, и, конечно же, просто не замечаем. Мы можем их лишь подразумевать гипотетически. Мы не в состоянии их заметить, ибо мы воспринимаем только те вещи, которые достойны к существованию в нашей действительности. Те, в которых с самого их начала, присутствует борьба. Ведь наш разум, имея в себе аналогичный внутренний порядок, ту же генетику внутреннего противостояния, соответственно и замечать способен, только подобные ему вещи. «Форма», не содержащая в себе противостояния, не будет иметь силы для существования, вообще. Да она собственно, и формой то стать – не может. Представьте себе существование вещи без внутреннего противоборства. За счёт чего она могла бы существовать? Какова могла бы быть причина для существования такой вещи? В чём могла бы зиждется мотивация для её бытия? «Самодостаточность» подразумевает внутреннее сопротивление, – некое напряжение сил внутри субстанции. Не имеющий такового, исчезнет как «форма» из нашего поля зрения, из нашей действительности. Субстанция, не сформировавшая в себе внутренний паритет сил, растворяется в безвременье и превращается для нашего воззрения в пустоту.

Трансформации материального.

Если попытаться сделать нечто абсурдное и невероятное, а именно абстрагироваться насколько это возможно от парадигмы иерархичности природы, и посмотреть на мир взглядом самого мира, то в нём останутся только «Грубое» и «Тонкое». Где «грубое» нисколько не важнее «тонкого», как и «тонкое» нисколько не главнее «грубого». И где у каждого своя независимая плоскость существования, со своими недостатками по отношению к противнику, и своими преимуществами по отношению к нему же, но всегда лишь с точки зрения оценивающего и заинтересованного в категориях, наблюдателя. Ведь всё, что мы наблюдаем во вне, в природе и мире, всё это состояние одной и той же материи, – энергии, сцепленной в различных формах пребывания. И «тонкость», (с соответствующей этой тонкости, агрессивности), и «грубость», (с соответствующей этой грубости, инертности), вопрос лишь формы сцепления, но никак не сущности, и всегда только лишь по отношению к нам, наблюдателям.

Для самой природы вещей, как известно, не существует ни «главного», ни «второстепенного», ни «низа», ни «верха». И все наши оценки, как феноменального, эстетического, так и морального характера, всё те же оценки объекта познания, – субъектом, и необходимо вбирают в себя принципы присущие форме пребывания оценивающего субъекта, трансцендентальной форме его ноумена. Мы, в силу собственного состояния, необходимо вынуждены смотреть на всё и вся, с точки зрения этого состояния. И та вездесущая и повсеместная иерархичность мира, вытекает как необходимая, для оценивающего разума, непреодолимая потребность.

Личность всегда жаждет двух вещей. – Возвыситься, и познать себя. Но как ей это сделать, как только не сравнивая себя со внешним? Как почувствовать себя, как только не на контрасте? Как возвыситься, не зная и не имея «низа»? Куда стремится, не видя, и не распознавая перспективы?

Каковы же преимущества и недостатки, (условно говоря), имеют по отношению друг к другу относительно «грубые», и относительно «тонкие» формы сцепления? Если посмотреть в мир феноменов исследовательским взором, и обозначить некие условные полюса «грубости» и «тонкости», и сравнить, взять к примеру, с одной стороны условного представителя «грубой формы материи» – камень, и «тонкой формы» – фотон, то их преимущества и недостатки будут совершенно относительны, и не в коей мере не будут нести в себе никакой абсолютной иерархической истинной абсолютности. Первая форма – инертна, жёстко сцеплена, медлительна в своём движении, и тем самым, долговечна в сохранении собственной формы. Вторая же, более мобильна, стремительна, агрессивна и гибка, и тем самым, менее долговечна. И вот что характерно. Существование этих противостоящих форм в пространственно-временном континууме, протекает в различных фатумах. Они существуют в разных мирах, и не встречаются никогда. И только наш ноумен, соединяет их в едином пространстве и времени. Наш разум втискивает в мир всё и вся, что только способен вообще, видеть, слышать, чувствовать и оценивать. Он объединяет и смешивает всё, что попадает в его поле зрения. Он разделяет и классифицирует, раскладывает по категориям все вещи, их принципы, которые сам же и создаёт, и которые не существуют в практике мира в себе. Ему необходима иерархия мира. Он не может существовать в ином контексте.

Для нашего впечатления и разумения «тонкая материя» впитывается «грубой». «Грубая» трансформируется в «тонкую». И по большому счёту, в природе всё течёт и меняется без всякого главенствования, без всякой иерархии. И как «тонкая материя» утончается до бесконечности, выходя за рамки нашего восприятия и даже осмысливания, так и «грубая» форма, «грубеет до бесконечности», превращаясь в нечто не доступное нам. Нам известна, (а по большому счёту неизвестна), лишь наиболее грубая форма для возможностей нашей осмысленности, в виде гипотетической «Чёрной дыры», как наиболее «грубой» формы существующей материальности, как некоего объекта за пределами наших чувств, как нечто существующего только в нашем разуме в виде трансцендентального опыта, и представляющегося нам, самой доступной (и в тоже время недоступной), некоей пограничной для нашего восприятия, формой.

Мы, люди, как некая определённая в себе «форма материи», с определённой тонкостью, и определённой грубостью, не являем собой вершину мироздания. Наше «царское повеление», в отношении более «грубых» форм, (впрочем, как и в отношении более «тонких» форм материи), лишь суть – «само-возвеличивание», не имеющее под собой, почти никаких оснований. Наше превосходство над ними, – суть наша иллюзия. Мы как тот майор, который чувствует себя верхушкой командования, находясь в своём подразделении, вершит свой произвол. Но стоит выйти из него, и обязательно найдётся тот, кто будет повелевать им. Мы разделяем и властвуем только в собственных критериях и оценках. Мы, в сути своей, лишь «форма материи определённой тонкости» и «определённой грубости». И вполне естественно, взирая в обе стороны от себя, видим, как более «грубую», так и более «тонкую» относительно себя, форму материи. И чем тоньше наша общая внутренняя структурность, тем больше для нас в мире будет «грубого», и инертного. Ведь всюду, во всех без исключения плоскостях, царствует – относительность.

Вся наша произвольность, (то, что мы называем свободой, в самом широком смысле слова), обеспечивается именно самой «тонкой составляющей» нашего субъекта, – «ноуменом». Ведь именно тонкость, а значит гибкость материи, является «эквивалентом свободы», как таковой. Ведь чем тоньше материя, тем она мобильнее. А мобильность, как в физическом, так и в трансцендентальном смысле, и есть воплощённый лейтмотив свободы. Наше преимущество перед более «грубыми» формами материи, именно в гибкости и мобильности, то есть, в наличии большей свободы. А недостаток, естественно, в скоротечности, и недолговечности нашей формы, в пространстве и времени. Но является ли первое преимуществом, а второе недостатком, с точки зрения метафизики? С точки зрения отсутствия «полной свободы», и отсутствия «общего для всех времени»?

Если бы в мире «самом в себе», было хоть какое-то становление, то у мира должен быть определённый «конец», как и необходимо должно быть «начало», как непременные условия всякого становления. Ведь без этих «полюсов», всякое становление теряет свой смысл.

Скажите на милость, как вообще, может быть становление там, где ничего не появляется, и ничего не исчезает? То, что мы оцениваем, как становление, на самом деле является простым изменением форм, трактующееся нашим спекулятивным по своей природе, разумом, как некое совершенствование. И становлением всё это, и совершенствованием, является лишь в нашем, ограниченном своим «пространственно-временным синтезом», разуме.

То, что в нашем разумении встаёт так ясно, почти неоспоримо, как становление, на самом деле является фикцией. «Прогресс», как и «регресс», правомерны только по отношению к ограниченному промежутку времени, который порождает действительная природа нашего разумения. Прогресс и регресс вообще, – так же абсурдны, как существование «низа и верха» вообще. И в этом смысле становление мира вообще, – абсолютная фикция. Но становление формы, в определённом нашим разумом промежутке времени, с последующим неминуемым распадом, – реальность. Только в рамках нашего пространственно–временного разума, только в рамках нашей действительности, возможно, какое-либо становление. Для природы совершенно всё равно, в какой стадии находится её объект, в стадии ли прогресса, или регресса. Для неё вообще не существует этих категорий, как не существует и иных других.

И вы поймёте всё это тогда, когда, проникнув в суть мироздания, осознаете по-настоящему, что такие критерии нашего осмысления как «высшее» и «низшее», «верх» и «низ», «прошлое» и «будущее», «живое» и неживое» наконец, отталкиваются друг от друга, и в тоже время стремятся друг к другу, подобно планетам космоса. Они, в нашем разуме, подобно сталагмитам и сталактитам в пещере, стремятся друг к другу, отсчитывая веками капли летящие сверху вниз, но им никогда не слиться в «сталагнаты», пока жив, пока существует разум, пока он функционирует. И обязательно сольются в нечто единое, когда ваш мозг, с его синтезированным коллапсирующим разумением, исчезнет. В мире не останется ничего противостоящего друг другу, ни «высшего» ни «низшего», ни «живого» ни «мёртвого», ни «прошлого» ни «будущего», – лишь незыблемость и полная фатальность пустоты.