Дежурные по стране

— Я что-то задумалась. С нами, женщинами, это бывает, — произнесла Лариса Петровна. — Так о чём вы сейчас говорили?

— Всё Вы прекрасно слышали. Ложь! Лжёте всё! Уходим, пацаны! Здесь нам больше нечего делать, — нахамил Молотобойцев.

Лариса Петровна была мудрой женщиной, поэтому не обиделась на слова Васи. Она даже про себя поблагодарила нахала за то, что он, сам того не понимая, подыграл ей, так как теперь ничего не надо было придумывать для того, чтобы парни изменили решение. Лариса Петровна пустила в ход универсальное женское средство, от которого размягчаются до состояния лебяжьего пуха даже самые суровые мужчины. Глаза ректора увлажнились. Парни заволновались. Молодые и неопытные, они и не подозревали о том, что концентрация хитрости в дамских слезах зачастую превышает все допустимые нормы, что увлажнить глаза можно простым усилием воли (это и сделала Лариса Петровна), что параллельно солёным потокам нередко текут спокойные мысли о том, что теперь уже точно простится измена, будет куплена норковая шуба, состоится поездка к тёще и отошьются друзья на пару с проклятым футболом. В многофункциональной природе женских слёз парни ориентировались слабо, поэтому чувство вины закономерно придавило их к земле; иначе и быть не могло. Из всех друзей только Бочкарёв почувствовал неладное и до последнего сопротивлялся мокрой атаке, предпринятой ректором.

— Меня не проймёте. Плавали, знаем, — думал Артём.

Вымочив парней в горьком рассоле слёз, Лариса Петровна как бы невзначай обвела взглядом место морского сражения и увидела, что один, несмотря на все её усилия, остался таки сухим. Оценив ситуацию, она приняла решение увеличить сброс воды из глазных гидроэлектростанций и произнести фразу, уникальную по своей простоте и одновременной силе воздействия:

— У вас нет сердца.

Червяк сомнения, точивший Бочкарёва, был раздавлен.

Лариса Петровна ещё какое-то время поплакала для проформы и успокоилась. Она неловко улыбнулась, и ребята поспешили улыбнуться ей в ответ. Молодые люди, дравшиеся вчера в первых рядах с петушиным задором, не боясь при этом получить синяк, потерять зубы, переломать себе руки и ноги, теперь трусили перед красивой женщиной средних лет. За пять минут парни натерпелись такого страха, перед которым хвалёный животный страх выглядит сущей безделицей. Это был тихий ужас, идущий из глубины веков — ужас, который через слёзы научились вселять прекрасные создания в сердца мужчин за неимением силы победить их в открытом бою.

Вот уж чего никак нельзя было ожидать от грозной Ларисы Петровны, так это того, что она, подобно озорной девчонке, начнёт носиться по кабинету. Но именно так и случилось. Ректор сайгаком скакал от стенки, из которой доставал фотографии и вырезки из газет, к рабочему столу. Парни с удивлением наблюдали за ней. Лариса Петровна молодела на глазах, и ребята грешным делом подумали, что она ещё очень даже ничего; вот только изменить причёску, подобрать подходящий макияж, поработать над стилем в одежде — и хоть сейчас под венец (Орешкина была в разводе).

— Молодые люди, обещайте, что не будете смеяться надо мной, — сказала Лариса Петровна.

Друзья утвердительно кивнули.

Ректор разложил фотографии на столе и начал рассказывать:

— На этих фотокарточках я в молодости… Вот это маленькая девочка с огромными белыми бантами — октябрёнок Ларисонька. Как жаль, что сейчас не носят гольфы, — правда? Не находите, что гольфы идут малышам? По-моему, очень… Здесь — пионерка Лариска по прозвищу Утюг, потому что всегда тщательно гладила школьную форму… На этом снимке мне вручают комсомольский билет. Видите, как я волнуюсь? Это сейчас партии меняют как перчатки, а в мои времена вступали пусть и в одну, но раз и навсегда… На этой фотографии Лариса на правах парторга выступает на партийном собрании… А здесь я уже являюсь вторым секретарём горкома.

— Это, конечно, всё замечательно, но за семьдесят лет коммунисты угробили страну, — деликатно заметил Волоколамов.

— Вы говорите штампами, юноша, — не обиделась Лариса Петровна. — Сволочи, которыми изобилует всякий государственный режим, безусловно, издевались над страной, а вот настоящие партийцы, коих тоже было немало, хотели сделать наше государство процветающим. По-моему, коммунистов можно разделить на три поколения. Первое поколение — братоубийцы. Второе — защитники Отечества, антифашисты. Третье — строители светлого будущего. — Лариса Петровна вздохнула. — Одни вытекали из других. Сейчас многие смеются над утопическими идеями, но вы — я уверена — уже должны смотреть на историю беспристрастно. Да, было очень много грязи, но и немало хорошего… А наши песни, ребята?! Как были прекрасны наши песни! «Землянка», «… кто-то с горочки спустился», «Прекрасное далёко», «Гимн Олимпиады-80», а из старых кинофильмов берите любую — не ошибётесь. Сами фильмы берите — и здесь не промахнётесь: бессмертные комедии, героические ленты о войне, детские фильмы. Как же всё это можно списать?! Ведь там пропаганды — на грамм. Там ведь о вечных ценностях: чистой любви, бескорыстной дружбе, честности, порядочности, доброте, трудолюбии, патриотизме, жертвенном служении людям и братстве народов. Нравственность не имеет цвета, не бывает красной или белой. Вот так, ребята. А ненавидеть социалистическую эпоху, заниматься бездумным отрицанием прошлого — значит, ненавидеть своих мам и пап, бабушек и дедушек, которые воспитывались на всём этом, значит, предать их, признать, что они зря родились на свет.

— Благодаря таким замечательным людям, как Вы, Лариса Петровна, безобразная система продержалась очень долго, — произнёс Волоколамов. — Семьдесят лет продержалась. От своего дяди я наслышан о Вашей честности, скромности, невероятной принципиальности на партийной работе. Вас любили простые люди, Вам верили, но это не комплимент. Вы заблуждались сами и других вводили в заблуждение. Люди, подобные Вам, отодвигали наступление демократии… Вы отсрочили приход западников, приход правых сил.

— А я вот, Лёнька, — славянофил. И уж точно левый, потому что на твоём фланге ультраправые националисты гнездо свили, потому что гарные хлопцы из твоей свиты, дав свободу, отняли у людей землю и промышленность, — сказал Левандовский. — Знаю, что «левый славянофил» звучит, мягко говоря, странно, но мне всё равно… Зачем людям свобода без земли, заводов и фабрик?

— Прежде всего, нужно вырастить средний класс, — бросил Волоколамов.

— А откуда он, по-твоему, должен взяться? Не из народа разве?

Увидев, что между Леонидом и Алексеем снова назревает ссора, Магуров решил переключить внимание на себя:

— Я вот, к примеру, — центр.

— Не нашим, не вашим, — решил позубоскалить Бочкарёв.

— Зачем ты о нём в таком тоне? — с негодованием произнёс Женечкин. — Или ты забыл, сколько раз Яшка нас выручал, примирял, спонсировал? Некоторые уже бы тут глотки друг другу перегрызли, если бы не его постоянное вмешательство. Он — центр, и центр — настоящий.

— Ты-то сам чьих будешь? — улыбнулся Бочкарёв.

— Не понял.

— Чей холоп говорю?

— Только не смейтесь, — серьёзно сказал Женечкин. — Верхний я. Партия чистых облаков. Богу служу… Пытаюсь служить по мере сил, но не всегда, правда, выходит. Инопланетяне, ребятишки, лешие, эльфы, волшебники, гномы всякие в одной команде со мной, потому что их тоже Господь создал. — Вовка задумался. — Или мог бы создать, если бы люди заслужили сказку, доросли до неё.

— Если ты — верхний, то я тогда — нижний, — с грустью произнёс Бочкарёв. — Принадлежу к партии грязных страстей. На мой взгляд, главная из них — ненормальная тяга к женщинам. Надеюсь, что у меня получится переманить своих однопартийцев к тебе, Мальчишка. Надо только разобраться в причинах, почему во все времена убийство, воровство, ложь считаются преступлениями, а прелюбодеяние романтизируется.

— Возьми меня к себе, Тёма, — сказал Магуров. — Ну, пожалуйста.

— Отдыхай. С недавнего времени я в этой партии не удовольствия ради, а дела для.

— А я — мужик, — бросил Молотобойцев. — Я прикрою, как всегда прикрывал.

Лариса Петровна подумала: «Пока все без чёткого царя в голове, но определённо с ромашками в сердце». А вслух сказала:

— Делаю вам последнее предупреждение, молодые люди. И запомните: драка — не решение проблем. Можете идти.

Как только ребята покинули кабинет, Орешкина подробно ознакомилась с анкетами хулиганов и начала звонить коллегам. Пользуясь служебным положением в бескорыстных целях, Лариса Петровна не просила, а приказывала:

— Во втором семестре к Волоколамову, Магурову, Левандовскому, Женечкину, Бочкарёву и Молотобойцеву — особое внимание. С перечисленных студентов спрашивать строже, чем с остальных. Ни в коем разе не заигрывать с ними, иначе сядут Вам на шею. И не вздумайте подстраивать парней под себя, ломать их убеждения. Лишь слегка направляйте и дорабатывайте ребят, занимайтесь огранкой, а не распиливанием… Что? Не слышу Вас. Что, что?.. Нет, не алмазы. Обычные буяны. Просто я поручилась за них перед родителями.