Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении

В первом томе, например, показано, что прибавочная стоимость есть исключительный продукт той части капитала, которая затрачена на заработную плату, превратилась в живой труд наемного рабочего, то есть переменной части капитала и только ее.

Положение из третьего тома, однако, гласит:

"Как бы то ни было, в итоге оказывается, что прибавочная стоимость ведет свое происхождение одновременно от всех частей приложенного капитала". (Маркс)

Противоречие, выявленное уже школой Рикардо, здесь, таким образом, не только не исчезло, но, наоборот, показано как необходимое противоречие самой сущности процесса производства прибавочной стоимости. И оно по-прежнему обладает всеми признаками "логического противоречия", запрещаемого формальной логикой.

Именно поэтому вульгарные экономисты после выхода в свет третьего тома с торжеством констатировали, что Маркс "не смог" разрешить антиномий трудовой теории стоимости, что он не выполнил обещаний первого тома и что весь "Капитал" -- не более как спекулятиво-диалектический фокус...

Гносеологически-философской подоплекой этих упреков оставалось по-прежнему метафизическое представление, согласно которому всеобщий закон доказывается в фактах только тогда и тем, когда его удается без противоречий согласовать непосредственно со всеобщей эмпирической формой явления, с "общим" в фактах, открытых непосредственному созерцанию...

Но как раз этого в "Капитале" и нет, и вульгарный экономист вопит, что положения третьего тома опровергают положения первого тома, поскольку они находятся с ним в отношении взаимоисключающего противоречия.

Это положение в глазах эмпирика предстает как свидетельство неистинности закона стоимости, доказательство того, что этот закон есть "чистейшая мистификация", противоречащая действительности, не имеющая ничего общего с действительностью...

Узколобому эмпиризму вульгарных экономистов вторит и кантианец Конрад Шмидт. Он формально согласен с анализом Маркса, -- но с одной оговоркой. По его мнению всеобщий закон стоимости является "в пределах капиталистической формы производства" фикцией, хотя и теоретически необходимой...

"Фикцией", умозрительно-искусственной "гипотезой", этот закон для кантианцев оказывается опять-таки потому, что он не может быть оправдан через явления как непосредственно общее в этих эмпирически бесспорных явлениях.

Общее в явлениях -- закон средней нормы прибыли -- есть как раз нечто прямо противоположное закону стоимости, нечто противоречащее ему взаимоисключающим образом. Поэтому в глазах кантианца он и есть не более чем искусственно построенная гипотеза, теоретически необходимая фикция, и ни в коем случае не теоретическое выражение реального, объективно-всеобщего закона, которому подчиняются явления.

"Конкретное", таким образом, противоречит "абстрактному" в "Капитале" Маркса, и противоречие это не только не исчезает от того, что между тем и другим установлена целая цепь "о посредующих звеньев", -- но доказывается как необходимое противоречие самой экономической реальности, -- а не как следствие теоретических недостатков рикардианского понимания закона стоимости.

Логическую природу этого явления можно легко продемонстрировать и на более легком примере, не требующем специальной грамотности в политической экономии.

При количественно-математической обработке определенных явлений очень часто получается "противоречащая себе" система уравнений, в которой уравнений больше, чем неизвестных, система типа: X + X = 2,

50X + 50X = 103X

"Логическое противоречие" здесь налицо. Тем не менее эта система уравнений вполне реальна. Реальность ее станет очевидной, если учесть, что под значком X здесь скрывается одна копейка, "сложение" копеек происходит не только в голове, и не столько в голове, сколько в сберегательной кассе, начисляющей 3% на вложенную сумму...

В этих конкретных -- и вполне реальных -- условиях "сложение" копеек совершенно точно выражается приведенной "противоречивой системой уравнений". Противоречие здесь является непосредственным выражением того факта, что в реальности всегда подвергаются "сложению" (вычитанию, делению, возведению в степень и т.д.) не умозрительно чистые "количества", а качественно определенные величины, и что чисто количественное прибавление этих величин дает в каком-то пункте качественный скачок, ломающий идеальный количественный процесс, приводит к "парадоксу" в теоретическом выражении.

Современная физика с таким фактом сталкивается на каждом шагу, и вынуждена все время вводить качественные параметры, зависящие каждый раз от конкретно-качественной природы объекта, математически обрабатываемого. Но нежелание или неумение сознательно применить здесь диалектику приводит к тому, что математика начинает представляться не выражением объективных всеобщих закономерностей, а "теоретически необходимой фикцией", чисто искусственным инструментом рассудка.

Современные позитивисты рассуждают о математике, на каждом шагу сталкивающейся с такого же рода парадоксами, совершенно в манере рассуждений Конрада Шмидта о "стоимости". "Чистую математику" они оправдывают тоже чисто прагматически, инструменталистски -- лишь как искусственно изобретенный способ духовной деятельности субъекта, который почему-то, а почему -- неизвестно, приводит к желаемому результату. Основанием такого отношения к математике является опять-таки то реальное обстоятельство, что прямое и непосредственное приложение всеобщих математических формул к реальному количественно-качественному процессу развития явлений, к реальной конкретности, всегда неизбежно ведет к парадоксу, к логическому противоречию в математическом выражении.

Но в данном случае (как и в политической экономии) данное противоречие вовсе не есть результат "неправильностей", допущенных мышлением в процессе теоретического выражения явления. И "разрешение" "противоречия" и тут не может состоять в избавлении от него, -- но только в показе его как необходимого. Реальное "разрешение" подобного противоречия может состоять только в дальнейшем анализе всех тех конкретных условий и обстоятельств, внутри которых осуществляется реальное явление, в выражении которого получилось "противоречие", в выявлении тех качественных "параметров", которые в определенном пункте ломают чисто количественный ряд. Противоречие в данном случае показывает не "ложность" математического выражения, не ошибочность его, а нечто совсем иное, а именно: ложность мнения, согласно которому данное выражение определяет явление исчерпывающим образом.

Внутри системы определений, выражающих всю совокупность конкретных условий, внутри которых это явление осуществляется, "логически-противоречивое" математическое выражение сохраняется и показывает как верное (хотя и "абстрактное") выражение реального положения дел.

Уравнения X+X=2 и 50X+50X=103 правильно выражающие количественную характеристику определенного явления и кажется "нелепым" только до тех пор, пока не выявлены и не учтены все те конкретные своеобразные условия, внутри которых оно реально осуществляется. Иными словами, до тех пор, пока оно в его абстрактности принимается за исчерпывающее математическое выражение явлений. Как только эти условия учтены, выражение сразу перестает казаться "нелепым", оказывается абстрактно верным. И, наоборот, в данном случае оно было бы неверным, если бы в нем не было противоречия. Выражения X+X=2, а 50X+50X=100 не содержат противоречия, но именно поэтому они неверно выражают судьбу копеек, "складываемых" в сберегательной кассе.

В данном случае логическое противоречие является показателем абстрактности знания, но не его неправильности, не ложности. Оно ложно в его абстрактности, принимаемой за исчерпывающее выражение объекта, но верно, и даже единственно верно в его конкретности -- внутри системы определений, указывающих на условия, при которых оно только таким и может быть. "Логическое противоречие" из него не исчезло, -- наоборот, оно показано как необходимая форма, в которой осуществлено верное (не абстрактное) знание об определенной -- чисто количественной стороне явлений.