Дикари Гора

– Родители происходят из того же самого сообщества? – заинтересовался я.

– Нет. В течение дней размножения, мужчин, с мешками на головах и в рабском караване, собирают среди различных сообществ. В день размножения их ведут к отобранным, ожидающим их женщинам, уже связанными и с завязанными глазами. Размножение происходит в областях вагмеза, под присмотром краснокожих.

– Ты говорила об Уродливом Акте?
– припомнил я. Мне не понравилось подобное название. Это напомнило мне о далёком и больном мире, мире хихиканья, затруднений и грязных шуток. Насколько же честней мир плетей и ошейников Гора?

– «Одинаковые», - рассказывала она дальше, - относятся неодобрительно ко всем сексуальным отношениям между людьми, и особенно между таковыми разных полов, как являющихся оскорбительным и опасным.

– Я могу понимать, это так, что где-то есть кто-то, кто мог бы расценить сексуальные отношения между партнерами противоположных полов, как являющихся оскорбительным для женщины, - сказал я, - ибо в таких отношениях ею часто манипулируют, владеют и ставят на место. Но, с другой стороны, если она находится на своем месте, и это - её естественная судьба, принадлежать и управляться, не ясно, в конечном счете, как можно считать подобное оскорбительным для неё. Скорее, как мне кажется, что это было бы полностью подходящим для женщины. На самом деле, использование её любым другим способом, в конечном счете, оказалось бы, намного более оскорбительным. Но как могут такие отношения рассматриваться как опасные?

– Они считаются опасным не для здоровья, - объяснила она, - а как опасные для Учения.

– А что представляет собой это Учение? – спросил я.

– То, что мужчины и женщины - то же самое, - усмехнулась она.
– Это -центральный принцип Ваниямпи.

– И они верят этому?
– удивился я.

– Они претендуют на это. Но я не знаю, верят ли они этому в действительности или нет.

– Они полагают, что мужчины и женщины - то же самое, - я был просто поражён.

– Кроме того, женщин они расценивают несколько выше, - снова усмехнулась она.

– Тогда их верования, кажутся мне, не только очевидно ложными, но и абсолютно непоследовательными.

– Согласно Учению каждый должен признать это, - сказала она.
– Задумываться - преступление. Подвергать сомнению - богохульство.

– Я так полагаю, это Учение лежит в основании общества Ваниямпи.

– Да, - подтвердила она.
– Без этого общество Ваниямпи разрушилось бы.

– И что?

– Они не принимают разрушение своего общества так легко, как Вы думаете, - она улыбнулась.
– Также, Вы должны понять полезность такого учения. Оно представляет превосходную философию для рабов.

– Не могу в это поверить.

– Оно, по крайней мере, дает мужчинам оправдание не быть мужчинами.

– Что ж, возможно Ты и права.

– Это помогает им оставаться Ваниямпи, - высказала она своё мнение.
– Они, таким образом, надеются привлекать меньше внимания, или избежать гнева их краснокожих владельцев.

– Понимаю, - отметил я.
– Я думаю, что также понимаю, почему в таком обществе, как Ты выразилась, женщины оцениваются несколько выше.

– Только, они неявно предполагаются как стоящие выше, - поправила она.
– А явно, конечно, все подписываются под тезисом сходства.

– Но почему женщины расценены, пусть и неявно, но выше? – никак не мог я понять этой философии.

– Из-за презрения, чувствуемого к мужчинам, - сказала она, - что не стали отстаивать свои естественные права. Кроме того, если мужчины отказываются от ведущей роли, то кто-то должен принять её на себя.

– Да, пожалуй, - я вынужден был согласиться.

– Всегда есть хозяева, даже если кто-то притворяется, что это не так.

– В руках женщин, - заметил я, - господство становится просто насмешкой.

– У насмешки нет никакого выбора, кроме как самоутверждаться, в то время как действительность отрицается.

Я молчал.

– Сообщества Ваниямпи, источники большого развлечения для краснокожих владельцев, - сказала она.

А я уже думал о том, что иногда краснокожие называют как Память.

– Я понимаю, - наконец сказал я.

Дикари, несомненно, сочли свою месть сладкой и соответствующей. Такой, почти необъяснимо жестокой она была, такой ужасной, блестящей и коварной.

– Учение Ваниямпи, - предположил я, - несомненно, было изначально наложено на них их краснокожими владельцами.

– Возможно, - не стала спорить она.
– Я не знаю. Но возможно, они сами могли изобрести Ваниямпи, чтобы извинить свою трусость, слабость и бессилие.

– Возможно, - признал я.

– Если Вы не сильны, естественно надо сделать достоинством слабость.

– Я полагаю так же, - согласился я, размышляя, что, возможно, судил дикарей слишком резко. Учение Ваниямпи, как мне кажется вероятным, предало себя, и своих детей. Со временем, подобные абсурдные теории, впрочем, могут начинать считаться чем-то само собой разумеющимся. Со временем они могут стать общепринятой традицией, одним из самых дорогих замен для человечества.

– Но Ты сама, - сказал я.
– Не кажешься мне зараженной невменяемостью Ваниямпи.

– Нет, - ответила она.
– Я нет. У меня были краснокожие хозяева. Они научили меня новым истинам. А кроме того, меня забрали из их сообщества в раннем возрасте.

– Сколько лет тебе тогда было? – заинтересовался я.

– Я была взята из загона, когда мне было восемь лет. Меня забрал в свой вигвам воин Кайила, в качестве симпатичной маленькой белой рабыни для его десятилетнего сына. Я рано начала учился нравиться и умиротворять мужчин.

– Что произошло дальше?

– Не о чем особо рассказывать, - с грустью сказала она.
– В течение семи лет я была рабыней своего молодого Господина. Он был добр ко мне, и часто защищал меня от других детей. Хотя я был всего лишь его рабыней, я думаю, что я ему нравилась. Он не помещал меня в ножные распорки, пока мне не исполнилось пятнадцать лет.

Она замолчала.

– Я расчесала волосы, - вдруг сказала она.

– Подойди сюда, - приказал я ей, - и, встань на колени здесь.

Она вышла из ручья, покрытая каплями воды, подошла и встала на колени в траве, на берегу небольшого ручья, куда я указал ей. Я забрал гребень и отложил в сторону, затем взял щетку и, встав на колени позади неё, начал тщательно вычищать её волосы. Для гореанских рабовладельцев весьма обычно расчесывать и ухаживать за рабынями, или украшать их лично, как они могли бы делать с любой вещью, которой они владели.

– Мы собирали ягоды, - продолжила она свою историю. – А потом я увидела как он, вдруг, почти бешено, срубил палку, и ножом сделал зарубки на концах. А ещё у него были верёвки. Я испугалась, поскольку уже видела, как других белых рабынь помещали в такие устройства. Он повернулся лицом ко мне. Его голос показался мне громким, тяжёлым, и хриплым. «Сними свое платье, ляг на спину, и широко разведи ноги», - приказал он. Я стала плакать, но повиновалась ему, и быстро, поскольку я была его рабыней. Я почувствовала, как мои лодыжки оказались плотно привязаны к палке, с палкой сзади. Я не знала, что он стал настолько сильным. Тогда он встал и посмотрел на меня сверху вниз. Я была беспомощна. А он засмеялся с удовольствием, смехом мужчины, который видит перед собой связанную женщину. Я заплакала. Он присел подле меня. Тогда, внезапно, даже раньше, чем я поняла то, что я делала, я открыла свои объятия для него, неожиданно застигнутая пробуждением моей женственности. Он схватил меня, и я начала рыдать снова, но на сей раз от радости. В первый раз всё закончилось почти прежде, чем мы поняли это. Но он не оставлял меня. В течение многих часов мы оставались среди крошечных фруктов, разговаривая, целуясь, и ласкаясь. Позже, перед закатом, он освободил меня, чтобы я могла набрать ягод, и покормить его ими. Позже я легла на живот перед ним и поцеловала его ноги.